Восемь минут тревоги (сборник) - Пшеничников Виктор (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
По цепи прокатилась неслышная, как дуновение, радостная весть: идут по следу. И сразу то, что минуту назад гнетуще действовало на каждого, ушло, как дым, оставив взамен надежду…
На рассвете, в жидких осенних сумерках, сойдясь с трех сторон у паровозов, нарушителя взяли. Обалдевший, не видящий ничего под ногами от долгой погони, он стремительно выскочил из-за тендера паровоза и кинулся было вниз по откосу. Внезапно обернулся и замер, медленно поднял руки. Завьялов совсем близко увидел широкоскулое невыразительное лицо нарушителя, заметил пучки рыжеватых волос, растущих, казалось, прямо из ушей. И глаза — черные, они были подернуты матовой дымкой; ненависть плескалась, клокотала в темных провалах глаз, ненависть и тоска.
Нарушитель был безоружен. На правой поле темной куртки не хватало узкой полоски — той, что обнаружил Фрам, и из прорехи выглядывал неестественно белый поролон. Мокрые от росы сапоги поскрипывали, когда нарушитель, озираясь, перебирал ногами.
Дружинники — в нахлобученных по-зимнему шапках, в отсыревших за ночь ватниках — счастливо улыбались, хлопали друг друга по спинам, подтрунивали над собой, какие они были молодцы и герои, когда наглухо перекрыли все тыловые дороги, и поэтому лазутчику не удалось улизнуть…
Неторопливо закуривая, пограничники полукругом стояли рядом — так, будто все, что здесь недавно произошло, было делом обычным. Инструктор службы собак Новоселов, взяв Фрама на короткий поводок, выпутывал из его шерсти соринки, а тот, потеряв всякий интерес к нарушителю, все принюхивался к странному ржавому запаху, исходившему от паровозов. Дремов, ослабив тросик антенны, скатывал ее в круг; возле, преданно заглядывая в глаза сержанту, кружился Кислов — радист из состава тревожной, поджидая момент, чтобы оправдаться, почему так долго не выходил на связь.
Но вот наискосок по полю, оставляя две росных колеи, разбрызгивая грязь, подоспела заставская машина, и Лагунцов, заражаясь общим веселым настроением после удачного поиска, бросил дружинникам:
— Спасибо за помощь, хлопцы! Теперь — по домам…
Дома дружинников, едва различимые в рассветной дымке на горизонте, светились в тумане неясными, мохнатыми бликами огней. Но никто не спешил расходиться. Все еще в плену азарта бессонной ночи, разгоряченные недавней погоней, они досмотрели до конца, как в кузове под намокшим брезентом исчез, сгорбивши широкую покатую спину, ночной нарушитель, как следом за ним, ловко перемахивая через борт, сели солдаты, и начали расходиться лишь тогда, когда машина круто взяла с места и, вихляя на неровностях, стала быстро удаляться.
Солнце наконец пробилось сквозь мглистый туман, и Лагунцов, поначалу глядевший из высокой кабины уазика то на ближний лес в переливах влаги, то на бегущую под колеса дорогу, в немом блаженстве закрыл глаза. Косые лучи грели лобовое стекло, тяжелой, убаюкивающей теплотой наваливались на прикрытые веки. От этого запечатлевшийся вначале излом дороги казался в дреме розовым, неземным…
Еще с десяток минут езды до заставы — и Лагунцов сообщит в отряд о том, что поиск завершен, нарушитель задержан. Люди пойдут отдыхать. А Лагунцов, составив протокол первичного допроса и сдав нарушителя по команде, вернется домой. И снова на заставе потекут обычные дни, заполненные службой…
Обычные ли? Лагунцов открыл глаза. Машина, подскакивая на выбоинах, втягивалась с простора в узкий дорожный коридор, укрытый с двух сторон толстоствольными, сейчас голыми липами, и Лагунцов невольно сравнил эту картину со своими мыслями, которые только что текли вразброс, но все равно в итоге свелись к одной — о замполите.
Словно наяву виделись капитану и резкие, угловатые Движения замполита, рядом с которым все казалось сильно уменьшенным, почти игрушечным. И капитан, уже подъезжая к заставе, удовлетворенно заключил: «Что ни говори, а есть в замполите добрая закваска. Есть!»
ОФИЦЕРЫ
В окна канцелярии вливалось расплавленное золото дня, тень от оконного переплета решеткой кроссворда лежала на столе. Откинувшись на спинку стула, Лагунцов отдыхал: сказывалось напряжение минувшей ночи. Завьялов, сидевший рядом, напротив, выглядел бодрым, и на его безмятежном лице бродила сияющая, мечтательная улыбка…
— Ну, что ты обо всем этом думаешь? — освобождаясь от дремотного плена, наконец спросил Лагунцов и выпрямился.
Завьялов небрежно сдвинул на край стола горку конспектов и неожиданно рассмеялся:
— Цирк! Честное слово — цирк! Знаешь, когда мы обнаружили нарушителя, я словно голову потерял: мчался, не разбирая дороги, как мальчик. А ведь я же человек солидный, верно? Вот потому и говорю: ну куда годится этот цирк?
Смеялся замполит густо, свежо, с удовольствием. Когда выпрямлялся, чтобы вобрать в себя побольше воздуха, китель разглаживался на груди, пуговичные петли съезжали влево.
Лагунцов прикусил губы. Беззаботные, восторженные слова замполита вызывали в нем свои эмоции. «Солидный человек, — иронично повторил он вслед за старшим лейтенантом. — М-да, забрало тебя, замполит, и впрямь как мальчишку… Благодари судьбу, тебе нарушитель на первый раз безоружный попался, а то всадил бы пулю в лоб. Мог бы и в самом деле голову потерять, юнец».
А Завьялов между тем вышел из-за стола, и в канцелярии, наполненной его басом, стало как будто теснее.
— Знаешь, о чем я думаю? — небрежно, больше для самого себя, чем для Лагунцова, обронил Завьялов.
— Не знаю, скажи… — усмехнулся капитан.
Но замполит или не заметил его иронии или просто не обратил на нее внимания — продолжал:
— У меня, видать, все-таки объявился, прорезался дар вылавливать нарушителей, нюх, что ли, на это дело…
— Нюх? — Лагунцов поднял брови. — Прорезался? Это что, вроде молочного зуба? То не было такого дара, а то вдруг прорезался? — откровенно язвил Лагунцов. — Не контачит.
— Точно! Не было, не было, да вдруг объявилось. Ведь, как говорит диалектика, все течет и изменяется в лучшую сторону… — по инерции продолжал замполит, хотя по откровенной насмешке Лагунцова вдруг понял и преувеличенность своих эмоций, и избыток, явную фальшь слов, и какую-то сумбурность своего откровения — неожиданного, наверняка не нужного никому…
— Какой штиль! А слог!.. — не утерпел капитан. Хотелось осадить розовощекого замполита, но против воли и сам впал в учительский тон. — М-да… А знаешь, что говорил старик Вольтер в ответ на пылкие речи? «Все это хорошо сказано, мой друг, но надо возделывать свой сад». Да, свой сад! — Лагунцов посмотрел за окно, где вдоль металлических ворот, не обращая внимания на мерно вышагивающего часового, бочком скакал толстый нахохлившийся воробей. — У каждого живого существа свой интерес на земле, свое дело. А мы, люди, не воробьи, у которых и забот-то — свить гнездо, выкормить птенцов да благополучно перезимовать. Да, не воробьи, — повторил Лагунцов, с интересом наблюдая, как серый подвижный комочек юркнул в подворотню и скрылся из виду. — Нам свое дело надо ставить прочно, по науке, чтобы не ждать случайных успехов.
Упомянув про случайный успех, Лагунцов недовольно нахмурился: последнее можно отнести и к нему. Ведь не Завьялов, а он, Лагунцов, не заложил наряда там, где он оказался всего нужнее!..
Завьялов то ли не заметил оговорки начальника заставы, то ли умышленно смолчал, щадя его самолюбие.
— Странный этот нарушитель, — вновь возвращаясь к ночному эпизоду, продолжил замполит. — Ни документов при нем, ни оружия, ни приличной одежды. Может, где спрятал?
Лагунцов на это заулыбался, скрывая за улыбкой неловкость собственной промашки.
— Ты же его поймал, тебе и знать, где оно, оружие… А впрочем, ничего странного. Обыкновенная хитрость, не больше. Если поймают — попробует отговориться. Зато поди теперь уличи его хоть в чем-нибудь: он чист, криминала нет. Ну придумает, что наведался к нам из любопытства — древних памятников, дескать, здесь много… Кто его сюда направлял, наверняка позаботился и о «легенде». Внешне-то и впрямь безобидно: человеку захотелось взглянуть на развалины прошлых эпох — что здесь особенного? А на деле?..
