Невидимый свет - Беляев Александр Романович (е книги TXT) 📗
— Ловко! — расхохотался за ширмой Батьянов. Это вам за урода заморского! Да посмотрите внимательнее, какой же он урод? У него правильные черты, смелый взгляд, а темные волосы, обрамляющие его лицо, придают ему томную бледность. Среди обезьян он, наверное, считался неотразимым красавцем.
— Ну, и целуйтесь с этим красавцем! — прокричал Пфейфер, потирая ногу. — А я бы хотел поговорить теперь об условиях. Что же вы возьмете с меня за полную постановку работы в моих сборочных цехах при помощи таких вот неотразимых красавцев?
— Условия будут несколько необычайные! Вы даете мне сейчас чек на десять тысяч долларов и проваливаете ко всем чертям до завтра, до утра. Я хочу попробовать сегодня вечером отыграться.
— А потом? — насторожился Пфейфер.
— А потом будет видно! Если я отыграюсь, то отдаю вам ваши десять тысяч и вообще кончаю работать на вас. И не видать вам тогда уж наших предков в своих цехах. А проиграюсь — поговорим окончательно об условиях.
— Это значит, — вскрикнул Пфейфер, — вам все выгоды, а мне никаких? Такую фору я вам не дам! Так не заключают серьезных сделок.
— Смею вас уверить, что из всех наших серьезных сделок эта самая серьезнейшая!
— Да вы же грабите меня! — взвизгнул Пфейфер. — Я и так уже разорен. Инфляция! Дауэсовский план!
— А коли так, — ответил Батьянов, появляясь в комнате, — кончай, Гами, работать! У нас стачка, и пусть Пфейфер проваливается к черту!
Оранг радостно юркнул за ширму, остановил мотор и вышел оттуда, потягиваясь и широко зевая, как человек, собравшийся насладиться заслуженным отдыхом после оконченной работы.
4. КЛЮЧИ МАВРОВ
— Что вы говорите? — подбежал к Батьянову перепугавшийся Пфейфер. — Какая стачка может быть сейчас, в разгар работы?
— Но мы-то, и я и Гами, решили больше не работать. До свиданья, вернее прощайте, господин Пфейфер! — поклонился с военной сухостью Батьянов.
— Слушайте, — умоляюще протянул руки фабрикант, — давайте же поговорим обстоятельно и серьезно. Прошу вас, успокойтесь! Мы оба немного погорячились, но, надеюсь, это делу не помешает. Говорите же ваши условия, я, пожалуй, соглашусь на них. Ну, я весь — внимание.
— Условия мои я уже сказал, — ответил Батьянов. — И, поверьте, они весьма легкие. Я бы запросил впятеро, вдесятеро больше, если бы не одно обстоятельство, которое…
Батьянов нервно провел по голове рукой, взлохмачивая свои седые кудри.
— Знаете, Пфейфер, иногда мне кажется, что и в вас есть крохотная хотя бы частичка человека, что и вам не чуждо все человеческое, что и вы способны бываете изредка понять муку и страдание вашего ближнего. Может быть, я и ошибаюсь, не знаю! Но я все-таки расскажу вам предание о ключах мавров.
— О ключах мавров? — опешил Пфейфер, а на лице его отразилось брезгливое удивление.
— Да, о ключах мавров! — тихо сказал Батьянов. — Есть такое предание: когда Фердинанд Католик окончательно победив мавров, изгнал их из Испании, они, отправляясь в Африку, унесли с собой ключи от своих домов в Европе. И ключи эти, как величайшая святыня, передаются в родах от поколения к поколению. Даже сейчас живущие в Африке праправнуки халифов бережно хранят эти ключи. Домов-то уже нет, а ключи целы, потому что, по поверью, пока они не утеряны, не утеряна и надежда на возвращение туда, — показал Батьянов в сторону Пиренеев, видневшихся в окне, — в дорогую для их сердца Испанию, родину их предков! Мы, — вы понимаете, надеюсь, что я говорю о нас, эмигрантах, — мы тоже сейчас очутились в положении мавров. Вот, глядите, мой сын, мой единственный сын!.. — поднес он к Пфейферу портрет молодого офицера в походном снаряжении, с черными орлами на погонах Дроздовского полка. — Я сам послал его с «легионом чести» к Деникину. А к чему, к чему все это? — с мукой крикнул Батьянов. — Это была ошибка, страшная, непоправимая ошибка!.. Нет, неправда!.. Ее можно поправить, я поправлю ее! Я хочу, я должен, и я вернусь в Россию! Я не умру спокойно, пока не увижу снова родной Екатеринодар, кубанскую нашу столицу, город, одними своими черешнями замечательный. У меня есть ключ мавра, которым я отомкну дверь на родину, у меня есть надежда, что меня примут там! Этот ключ — мое изобретение, вернее — пока еще теоретическая работа, которая произведет полнейший переворот в области советской тяжелой индустрии. Это будет моя расплата за мое прошлое, за мою ошибку!.. Но чтобы воплотить в действительность мои теоретические выкладки, нужно проделать массу опытов, а для опытов нужны деньги, а денег у меня нет! Как быть? Авансироваться у вас? Ни в коем случае! И я поэтому беру у вас в долг десять тысяч в надежде отыграть средства на работу. Так я решил этой ночью! Вот теперь вы знаете все! Я веду дело начистоту. Ну, а теперь что скажете вы?
— Что же говорить мне? — с деланным сочувствием ответил Пфейфер. — Добавлю лишь, что теперь я соглашаюсь особенно охотно на ваши условия, потому что узнал, какие высокие мотивы руководят вами.
— Не издевайтесь! — с укором проговорил Батьянов. — А я вот не благодарю вас, ибо чувствую: вы надеетесь, что ваш дар превратится в дар данайцев, погубивший Трою.
— Вы правы! — с внезапной резкостью сказал Пфейфер. — Сентиментальности не в моем характере! Да, я надеюсь, что вы проиграете! И вот еще что, еще один пунктик к нашему будущему договору. Сейчас я даю вам десять тысяч, и пусть это будет, как вы хотели, долговая ссуда. Но затем, если вы просадите эти деньги, я плачу вам еще двадцать тысяч долларов за то, что вы оборудуете мне обезьяньи цеха, которые я приобретаю в пожизненное пользование, а также и монополию на это открытие. Никакого процентного вознаграждения с эксплуатации вашего открытия вы уже не получите. Ни пфеннига! Согласны?
— Ого! — улыбнулся Батьянов. — Условия-то буквально пфейферовские. Как ты думаешь, Гамилькар, — обратился он к орангу, — придется согласиться, потому что есть надежда все разом порвать с господином Фридрихом Пфейфером? Ладно, согласен!
— Нет никаких оснований, дорогой мой друг, порывать со мной навсегда, — протягивая Батьянову чек, сказал Пфейфер. — О, мы еще поработаем! Обезьянье дело я поставлю сразу на широкую ногу. Потихоньку от вас, будучи уверен, что вы своего добьетесь, я уже подготовил покупку партии наших предков, как вы выражаетесь, в четыреста пятьдесят экземпляров. Сведения о цене и прочее у меня уже имеются вот здесь, в каталоге… Позвольте, а где же каталог?
— Какой каталог? — удивился Батьянов.
— Гагенбековский каталог! — вскрикнул с испугом Пфейфер. — Я прекрасно помню, что забыл его вчера у вас. Я оставил его вот здесь, на подоконнике, а где он теперь?
В передней раздался звонок. Гамилькар забеспокоился, а Батьянов и Пфейфер по-прежнему растерянно смотрели друг на друга.
— Стойте, стойте! Вспомнил! — потер лоб полковник. — Совершенно верно, каталог с мордой льва на обложке, так ведь? Лежал он вчера вот здесь, но куда он мог деваться? Я его не брал! Может быть, Гами затащил его куда-нибудь? Найдем, не беспокойтесь!
В это время за дверью раздались торопливые шаги, и в комнату вбежала Долли. Лицо Батьянова моментально просветлело:
— Звездочка моя! — протянул он руки к дочери. — Где ты пропадала так долго?
Но полковник не успел обнять Долли. Его предупредил Гамилькар. Увидев девушку еще в дверях, оранг захлопал в ладоши, а затем в бешеном восторге начал бить себя кулаками в грудь. Мощная грудная клетка гудела от ударов, как громадная бочка.
И прежде чем полковник успел сделать шаг к дочери, Гами уже подлетел к девушке, обнял ее и, ласкаясь, положил ей на грудь свою кошмарную голову. А Долли гладила его, как ребенка.
— Гами, животинка ты моя милая! Соскучился, да?
Эту идиллию прервал Пфейфер. Обойдя осторожно оранга, он дотронулся до плеча девушки:
— Послушайте, фрейлен Долли, вы не видели случайно в этой комнате гагенбековского каталога?
— Ах, да, да! — расхохоталась Долли. — Я его схватила вместо своего романа. Мы еще, рассматривая его, удивлялись…
