Дата на камне(изд.1984) - Платов Леонид Дмитриевич (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗

И конечно, он будет прав.

А жаль! Кудряшки — особая примета. Мерзавец с кудряшками!

В своих мемуарах немецко-фашистский подводник не называет фамилии переводчика. Упоминает о нем пренебрежительно, вскользь: бывший офицер русского флота, бывший гидрограф! В общем, с какой стороны его ни взять, всюду он бывший.

А я почти уверен, что знаю его имя и фамилию. Да и как не знать! Однокашники! Друзья детства!

Вы удивлены? О, то ли еще случается в жизни!

Знакомые, впрочем, обычно называли его не по фамилии, а по имени — Атька. Полное его имя было Викентий. Но в раннем детстве он сам стал называть себя Атькой. Так это за ним и осталось. Уж он и усы себе завел, и офицерские погоны на китель надел, а для окружающих все был Атька и Атька. Есть, знаете ли, такая категория людей, которых до преклонного возраста называют уменьшительными именами.

В детстве мы, помню, пропадали с ним на Петровской набережной, играя в Робинзона и Пятницу. Я был Робинзоном, Атька — Пятницей. А вся Петроградская сторона считалась у нас необитаемым островом, каковым она, впрочем, и была лет за двести до нашего рождения.

Вот что стоит еще отметить, это характерно: когда о наших проказах делалось известно родителям и наступал неотвратимый час возмездия, Атьке попадало гораздо меньше, чем мне! У него было такое скромное, невинное, чуточку даже удивленное несправедливостью взрослых выражение лица, а золотистые кудряшки вились надо лбом, как у херувимчика.

Считалось поэтому, что я дурно влияю на его нравственность.

Затем прошла пора детских игр, мы вместе с Атькой поступили в Морской кадетский корпус, закончили его и были выпущены офицерами флота. А через несколько лет наши с ним интересы, вообразите, столкнулись в одной точке Арктики, именно в губе Потаенной. Произошло это задолго до высадки там немецко-фашистского корабельного десанта…

Глава вторая

«Личные счеты» с капитализмом

1

Теперь попрошу вас сделать усилие и вообразить меня молодым. Ну, понятно, не слишком молодым, не гардемарином и даже не мичманом 31. Нет, уже лейтенантом, стало быть, опытным по дореволюционным меркам военным моряком и, без ложной скромности скажу, неплохо зарекомендовавшим себя по службе.

В связи с этим придется ненадолго вернуться из атмосферы 1942 года, раскаленной, насыщенной пороховыми газами, в иную, внешне мирную, но внутренне чрезвычайно напряженную атмосферу 1912-го.

Из книг вам, вероятно, известно, что для России канун первой мировой войны был характерен самым безудержным предпринимательским ажиотажем? Словно бы капитализм предчувствовал: скоро ему крышка! Повсюду сколачивались состояния — зачастую в результате афер, умопомрачительно дерзких комбинаций. На глазах возникали, разбухали и почти тотчас же лопались разнообразные акционерные общества, компании, товарищества и прочее. Дельцы отчаянно спешили. С остервенением обгоняя друг друга, ловчили зашибить деньгу, где можно, а порой и там, где нельзя.

В отношении губы Потаенной по закону этого делать было нельзя. Но пройдоха Абабков осмелился.

На имя министра финансов неожиданно поступает письмо, из коего явствует, что некий Абабков, архангелогородский купец, воспользовавшись тем, что побережье Карского моря недостаточно изучено, втихомолку разрабатывает на западном берегу Ямала залежи медной руды. Существует, мол, неизвестная гидрографам губа, где удалось найти эту руду, причем в состоянии, крайне редко встречающемся в природе, а именно в твердом виде. Шельма Абабков чувствует себя в припрятанной от начальства губе этаким маленьким самодержцем, никому, ясное дело, налогов не платит, а выгоду имеет преогромную. Медь, как известно, важна прежде всего для военных нужд.

Вообще-то говоря, он, Абабков, — это выяснилось впоследствии — был очень крупным по тем временам лесопромышленником, но решил, кстати, подзаработать и на меди.

Ну, это мы теперь с вами знаем, что в Ямало-Ненецком округе есть месторождения железных руд, редких металлов, бурого угля, торфа и так далее. А по соседству, на Таймыре, имеется еще более разнообразный ассортимент полезных ископаемых, в том числе и медь.

Готов снять с книжной полки энциклопедию, чтобы подтвердить ею свои слова. Не хотите? Да, в наше время это, конечно, общеизвестные, так сказать, расхожие сведения.

Но в 1912 году Ямальский полуостров в наших глазах выглядел во многом еще, как terra incognita — земля неизвестная.

Кем написано было разоблачительное письмо по поводу меди, я, признаться, не поинтересовался — таким же, как Абабков, дельцом, тайным его завистником и конкурентом или каким-нибудь местным чиновником, обойденным взяткой, а быть может обидевшимся на Абабкова из-за мизерности таковой? Да в данном случае это и не суть важно.

Начальство в Петербурге, естественно, переполошилось.

Министр финансов направил раздраженное послание морскому министру. Тот, в свою очередь, навалился на подчиненного ему начальника гидрографического управления. Воспоследовал, полагаю, гневный адмиральский разнос: «Что за недосмотр? Почему на карте и в лоции нет упомянутой губы?» И вслед за разносом приказание: «Этим же летом найти ее и закрепить на карте под соответствующими координатами! Дабы, — присовокупил министр, — из-за вашей нерадивости никому не повадно было нарушать законы и священные устои Российской империи!»

Ну, коль скоро дошло дело до священных устоев, то сами понимаете…

Начальственный гнев по ступенькам служебной лестницы докатился до рядовых гидрографов. Но в управлении у нас нашлись и скептики:

— Губа, не показанная на карте и в лоции? Невероятно! Да еще такая, на берегах которой добывается медь, и, наверное, не первый год? Стало быть, есть в этой губе причал? Шахтные постройки или открытый карьер на сопке? Дома, где живут рудокопы? Наконец, между Архангельском и губой, припрятанной Абабковым, совершаются регулярные рейсы? Нет, как хотите, это ни то ни се, черт знает что, мираж какой-то арктический, порождение убогой канцелярской фантазии!

Им возражали, и вполне резонно:

— Однако купец Абабков, он-то — не мираж? О нем никак не скажешь: ни то ни се, черт знает что, порождение канцелярской фантазии.

А другие подхватывали:

— Ого! И надо полагать, далеко не мираж! Этакий, наверное, купчинище пудов на семь, на восемь, дремучей рыжей бородой до бровей зарос! (Всем почему-то казалось, что он рыжий. Хитрый — значит, рыжий.)

Я несколько дней только как вернулся из отпуска — проводил в Крыму свой медовый месяц. Сами понимаете, не испытывал желания расстаться на длительный срок с молодой женой. А путь по тем временам предстоял немалый — в обход Скандинавии, через пять морей: Балтийское, Северное, Норвежское, Баренцево и Карское. Ведь Беломорско-Балтийского канала тогда еще не было.

Но так нередко случается в нашей военно-морской жизни: на меня-то и указал начальственный перст. Приказано было незамедлительно снарядить в поход судно и отправляться в Карское море, а там, пройдя вдоль западного берега полуострова Ямал, восполнить пробел в лоции и найти эту запропастившуюся, к стыду нашему, губу.

Я начал готовиться к походу. И тут-то стали происходить со мною вещи одна удивительней другой…

2

Примерно за неделю до отплытия гидрографического судна жена моя вернулась из города вся трепещущая от волнения.

Оказывается, в шелковом отделении магазина «Штандарт и Фабрикант» (был такой магазин на Екатерининском канале — ныне канал Грибоедова) к ней подошла незнакомая дама, весьма представительной наружности, элегантно одетая.

Притворяясь, что выбирает что-то на прилавке, незнакомка вполголоса спросила по-французски:

— Простите, я не ошиблась, вы супруга лейтенанта такого-то?

Жена ответила утвердительно.

— Меня чрезвычайно интересует зрение вашего мужа, — продолжала так же вполголоса дама. — От этого, знаете ли, зависит его служебная карьера, а также материальное благосостояние. Все ли хорошо у вашего мужа со зрением?