Искатель. 1970. Выпуск №1 - Меньшиков В. (бесплатные полные книги txt) 📗
Отца Роберта положили возле кучи нарубленного угля. Крафт опустился на колени и приподнял голову Дубовского. Один из шахтеров поднес к лицу Дубовского переносную лампу. Роберт с ужасом увидел, как струйка крови стекала с угла рта отца. Крафт расстегнул его куртку и приложил ухо к груди.
Когда он встал и снял с головы защитную каску, у Роберта затряслись плечи.
В тот же вечер Крафт пришел к ним домой. Он сел за столом на то же место, где всегда сидел отец. Роберт посмотрел на руки Крафта. Они были обвиты такими же синими, вздувшимися венами, как у отца. Только голос Крафта показался Роберту резче и суше.
Они проговорили до утренней зари. Велика была тяжесть обрушившегося на их семью горя. Она могла и сломить, подкосить юношу. И вот в такую критическую минуту жизненного испытания Роберт ощутил поддержку сильного человека с добрым сердцем и железной волей, наделенного чуткой душой и ясным умом.
А на следующей день Крафт организовал на шахте среди горняков сбор денег в помощь вдове погибшего горняка.
Позже, присмотревшись к шахтерам, проверив их настроение и взгляды, Крафт сколотил небольшую, но стойкую подпольную антифашистскую ячейку.
Создавать партийную организацию пришлось на шахте заново. Сразу после захвата Австрии гитлеровской Германией гестапо нагрянуло в горняцкий поселок и арестовало несколько коммунистов. Их семьи находились под постоянным полицейским надзором. Вскоре почтальон стал заходить в их дома, оставляя в ящиках извещения, присланные из Маутхаузена. Канцелярия концентрационного лагеря сообщала родным и близким о кончине заточенных шахтеров «вследствие заболевания». И только через письма, нелегально вынесенные из фашистских тюрем, семьи погибших узнавали о жестоких побоях и пытках, о бесчеловечном режиме в концентрационных лагерях, жертвами которого стали их отцы, сыновья, братья…
Накануне рейда подпольщиков и партизан к железнодорожному разъезду Крафт показал Роберту одно такое письмо. К тому времени Роберт уже стал надежным помощником Крафта по нелегальной работе, членом коммунистической партии. Рекомендовал его в партию Крафт. В боевые ряды коммунистов-подпольщиков юноша был принят на собрании их шахтерской ячейки, в заброшенном штреке, где сходились на конспиративные встречи члены подпольного комитета.
Вдвоем с Крафтом они вышли из поселка и лесной тропой, петлявшей среди скал, поднялись на гору, гигантской подковой охватившей Грюнбах с юга и востока.
Крафт положил свою тяжелую шахтерскую руку на плечо юноши. Роберт с волнением развернул сложенные вчетверо листки папиросной бумаги, исписанной мельчайшим убористым почерком. Прежде чем это письмо попало к подпольщикам, оно прошло длинный путь. И люди, которые его вынесли на волю из тюремного застенка, рисковали собственной головой.
«…Я хочу на этих листках сообщить вам мои последние мысли и пожелания», — начал читать Роберт строки прощального письма забойщика с их шахты, профсоюзного вожака. Гитлеровцы схватили Карла Магера летом 1942 года вместе с другими товарищами по партии.
«При всей нашей выдержке и несмотря на постоянную готовность к встрече со смертью, — писал своей семье, оставшейся в Грюнбахе, Магер, — все же это ужасное испытание для нервов, когда из нашей или соседней камеры забирают узников на казнь. В те дни, когда это происходит, большей частью в среду, четверг или пятницу, вздрагиваешь еще тогда, когда слышишь приближающиеся к камере шаги или бряцанье ключей перед дверью».
Роберт, почувствовав на своем лице пристальный взгляд Крафта, оторвался от письма. «Зачем он раскрывает передо мной ворота тюремных ужасов? — неожиданно мелькнула недоуменная, беспокойная мысль в сознании юноши. — Неужели он думает, что я отступлю?»
«С 23 ноября 1942 года, — продолжал читать Роберт, — то есть на протяжении 55 дней моего пребывания здесь, было уже казнено 110 человек. Я ожидаю приближающуюся смерть, взяв себя в руки. Я всегда был верен моему народу и моей родине… Мое пролетарское мировоззрение привело меня к сплачивающему народ интернациональному социализму… Я должен умереть, потому что мои товарищи, их жизнь, мои коллеги по работе и их жизнь для меня дороже, чем собственное спасение».
Роберт опустил руку с письмом и прислонился спиной к шероховатому стволу могучей, высокой сосны. Она поднимала свою мохнатую крону, казалось, к самым облакам, проносившимся над скалистыми утесами альпийских предгорий. Отсюда с вершины горы открывалась свободная, пронизанная солнечным светом и расчищенная вольными ветрами панорама гор, долин, зеленых массивов, змеившихся рек и ручьев.
— Ты сейчас узнал, Роберт, о чем думают борцы-антифашисты на пороге смерти, подводя итог своей жизни, часто короткой, ибо многим из них лишь по девятнадцать-двадцать лет… — тихо произнес Крафт. — Вдумайся в то, что завещают они нам, своим товарищам по борьбе, когда в последний раз пишут письма родным, соратникам по подполью…
Роберт понимал: Крафт обращался к нему, к его разуму и сердцу.
— В чем видят они смысл жизни? Что помогает им переносить самые зверские пытки и мучения и победить в моральной схватке с гестапо, тюремщиками и юстицией «третьего рейха»? — Голос Крафта поразил Роберта незнакомой ему взволнованностью и силой, он заметил: Крафт говорит о погибших коммунистах-подпольщиках как о товарищах, которые по-прежнему стоят в их рядах. И ведь так оно и было: борьбу продолжали в тюрьмах и концлагерях соратники казненных!
Глубокое волнение охватило юношу. В душе его столкнулись два чувства. Одно было вызвано письмом казненного товарища-шахтера; другое — окружавшей его природой.
Еще никогда свобода не казалась Роберту таким драгоценным даром, как в то светлое и чистое утро. Все его юное существо противилось мысли о смерти. Когда он понял, как ему хочется жить, изведать счастья, познать радость дерзания и побед, быть любимым и самому любить, краска глубокого внутреннего волнения зарумянила его лицо. Ему вдруг стало стыдно этого нахлынувшего чувства, и он смущенно стал смотреть себе под ноги, боясь поднять голову и встретиться с глазами Крафта.
Но тот хорошо понимал состояние юноши и, помогая Роберту самому встать на ступеньки духовного возмужания, прочел заключительные строки письма из фашистского застенка.
«Дорогая, горячо любимая мама, дорогой отец! — обращался к родным Карл Магер. — Несмотря на все тяжкие испытания в заточении, мое мужество осталось несломленным и останется таким до конца.
…Я боролся за свои идеалы, я пожертвовал собой для будущего миллионов людей. Поверьте мне, наши идеи стоят того, чтобы за них умереть! Вы же знаете, еще с самых ранних лет я был на стороне бедных и бесправных. Коммунистическое движение, наконец, дало мне возможность делами, действиями приблизить осуществление моих самых горячих стремлений, которые в конечном счете являются стремлениями миллионов угнетенных. Вот почему я воспринимаю свою смерть лишь как уход из строя после выполненного долга».
Над головой Роберта и Крафта зашумели сосны. Большая свинцовая туча выползла из-за ледяных пиков гор. Сразу стемнело. Потянуло сырой изморосью.
Они заторопились вниз, спускаясь по тропинке, проложенной рабочими высокогорных лесоразработок, усыпанной блестящими порыжевшими хвойными иголками. Рядом широкой просекой пролегала трасса канатной дороги. Казалось, будто огромное бревно, сброшенное с горы, прокатало в лесу лыжный трамплин, над которым провисли от мачты к мачте стальные тросы подъемника.
Расставаясь с Робертом возле маленького домика Дубовского, сложенного еще его дедом из грубого кирпича, Крафт задержал протянутую на прощание руку юноши..
— Мы верим в тебя, Роберт. Верим: ты не подведешь своих товарищей, бойцов-антифашистов в трудную минуту. Сегодня вместе со всеми подпольщиками ты выйдешь на первый бой…
— Хальт! Стой!
Резко взвизгнули тормоза, Крафт и Дубовский не смогли удержать равновесия, повалились на мешки и брикеты.
После неугомонного рокота мотора и тягучего посвиста ветра наступила пугающая тишина. И в ней — тяжелый стук об асфальт кованых сапог жандармов, подбежавших к грузовику.
