«Мелкое» дело - Черносвитов Владимир Михайлович (читать книги без .txt) 📗
Прошёл день, второй — законченное дело никак не выходило из головы Сидоренко. И не было ничего похожего на то чувство удовлетворения, которое непременно приходило к нему раньше после окончания любого, пусть даже самого незначительного расследования. Следователь думал и не понимал, что именно возвращает его к мысли о деле Петрова.
Советские криминалисты категорически отрицают предчувствия, и следователи тщательно стараются не давать им «права голоса». Но вот же бывает такое: привяжется какое-то беспокойное, смутное, непонятное чувство и никак от него не отделаешься. Подчас это оказывается просто скрытой, подсознательной работой мозга.
Так было и у Сидоренко. Ночью он проснулся от настойчивого требования мозга закрепить в памяти один вопрос. Сосредоточившись на этом вопросе, следователь уже не мог заснуть. Он поднялся, набросил на плечи шинель и сел у открытого окна.
У самой хаты тихо перешёптывались невидимые в темноте тополя. В ночной прохладе откуда-то тянуло то горьковато-резким запахом остывшего пожарища, то медовым ароматом лугов. Издалека явственно доносился рёв танковых дизелей. Пронзительно закричал и тут же умолк, водимо, застеснявшись своего одиночества, чудом уцелевший при оккупантах петух.
Сидоренко поднял взгляд: светло. Трава, яблони, закамуфлированные кузова машин, сапоги и даже автомат прохаживающегося часового — всё было покрыто мелкими капельками росы. Зарозовели крыши, и окно противоположной хаты вдруг вспыхнуло багровым пожарным отблеском восхода — прифронтовое село встречало третий день своего освобождения.
Следователь закурил и, поднявшись, зашагал по хате. Сомнений не оставалось: да, он, ценимый начальством следователь, совершил ошибку! Он прозевал «мелочь», не придал ей значения и принял за истину лишь объяснение подследственного, чего не имел права делать.
«Как же теперь быть? Следствие закончено, сдано, наверное, уже лежит в архиве, и… если умолчать самому, то никто…» — Сидоренко передёрнулся, будто прикоснувшись к чему-то, бесконечно гадливому и мерзкому. Быстро надев сапоги и гимнастёрку, он выбежал из дома.
По мере того как он приближался к хате, занятой майором Окуневым, шаги следователя делались всё короче и медленнее. У самого входа он остановился и вдруг решительно пошёл прочь. Торопливо взбежав на крыльцо большого полуразрушенного дома, Сидоренко узнал от автоматчика, что полковник Гаркуша ещё затемно уехал на передовую вручать ордена награждённым. Сойдя со ступенек, Сидоренко долго стоял в нерешительности, пока случайно не заметил вдали сутуловатую фигуру полковника Серебрякова.
«Вернулся!» — обрадовался Сидоренко и по-спешил за начальником.
— Садитесь. Я вас слушаю, — сказал Серебряков, с удивлением заметив волнение следователя.
— Товарищ полковник, — продолжая стоять, начал Сидоренко, — как следователь и коммунист я совершил большую ошибку: не выяснив одной детали, сдал дело Петрова.
— Вот даже как! До или после сдачи дела вы определили свою ошибку? Сегодня?.. Так вы всё-таки сядьте. А теперь рассказывайте.
— …И наконец понял, в чём дело: с его характером и натурой Петров не мог выпить по столь пустяковому поводу в такой момент. Всё его предыдущее поведение говорит за это. Человек с характером Петрова мог выпить лишь по случаю сильнейшего душевного потрясения. Я убеждён в этом. Или из какого-то расчёта, обдуманно. Ничего такого, что могло бы потрясти Петрова в этот день, не произошло, и действительную причину своей выпивки может знать и знает только сам Петров. Отсюда я делаю предположительный вывод, что подследственный истинную причину своей выпивки почему-то скрыл, придумав ей вполне бесхитростное и жизненно-правдоподобное объяснение, а я, следователь, попался на эту удочку и дал себя провести…
Полковник Серебряков помолчал, снял с переносицы очки и, в раздумье покрутив ими, сказал:
— Я разделяю ваше предположение, капитан. О вашем промахе и вашей вине будем говорить, когда выясним истину. А пока достаточно того, что вы сами поняли свою оплошность. Выясняйте, но только уважайте в подследственном человека. Он и так наказан. Представляете, как ему будет оскорбительно, если вы прямо или косвенно выскажете свои подозрения, а потом окажется, что прав-таки он, а не вы? И помните: о том, чтобы официально допрашивать Петрова по уже законченному делу, не может быть и речи.
…От Серебрякова следователь ушёл удовлетворённый, но досадное чувство своего промаха ещё не оставляло его. Зайдя в офицерскую столовую (походная кухня да несколько столиков, замаскированных под яблонями), Сидоренко без аппетита поковырял вилкой тушёное мясо, поднялся и собрался было уйти, когда на него налетел запыхавшийся посыльный.
— Товарищ капитан, а я по всему селу… вас вызывает полковник Серебряков, — едва переводя дух, выпалил молодой солдат.
«Что там ещё?» — встревожился Сидоренко, и быстро направился обратно.
— Товарищ полковник, по вашему вызову…
Полковник поднял брови и удивлённо посмотрел на Сидоренко:
— Я вас не вызывал.
Тут пришла очередь удивиться следователю.
— Нет? Прошу извинения, это посыльный…
— Ах, посыльный, да, да, — улыбнулся полковник. — Вы, наверное, разминулись с ним, когда в первый раз ко мне шли, а он всё искал. Уже не нужно.
— Разрешите идти?
— Пожалуйста. Да, кстати, имейте в виду: я на всякий случай уже принял меры, чтобы Петров самовольно куда-нибудь не девался. Ясно?
Сидоренко был совершенно уверен в том, что, скрыв однажды истину от следователя и сравнительно легко отделавшись за своё преступление, Петров сейчас тем более не откроет карты.
Учитывая это, Сидоренко решил проверить всё, что касалось подследственного вообще. Время, проведённое Петровым в части, меньше всего интересовало капитана. Здесь Петров был весь как на ладони.
Поэтому Сидоренко обратился к более давним временам. Следователь сделал запросы в училище, в котором обучался Петров, в госпиталь, где тот лежал после ранения; на родину, где жили родители разжалованного. Хотелось запросить и войсковую часть, где служил Петров раньше, да разве её можно было быстро найти в боевом водовороте войны? А Сидоренко торопился. Больших трудов ему стоило запросить училище телеграфом, но он сделал это.
Отправив депешу, капитан зашагал к своей квартире, сразу же почувствовав обычную рабочую приподнятость и спокойствие, которого не было последние дни.
На низенькой завалинке хаты сидел, поджидая Сидоренко, белобрысый сержант-кладовщик. У ног его лежал полупустой вещевой мешок с привязанной к лямке биркой, на которой химическим карандашом было выведено: «Петров».
Ответив на приветствие сержанта, Сидоренко бросил:
— Принесли? Ну вот и отлично! — и вошёл с сержантом в хату.
Высыпав на стол содержимое вещмешка, следователь сверил наличие предметов с находящейся там же описью и черкнул расписку.
— Только я не знаю, товарищ капитан… Личные вещи по приказу должны быть возвращены владельцу в течение десяти дней… — начал было сержант, принимая расписку.
— Знаю, — перебил его Сидоренко. — Ничего, срок ещё не вышел, а вслучае надобности немного и задержим. Не беда: офицерские погоны, снаряжение и сумка Петрову сейчас не так уж нужны, — улыбнулся он.
Оставшись один, Сидоренко еще раз внимательно осмотрел ремень, портупеи, сумку. Подпоров края погонов, вытащил оттуда дюралевые дощечки, особое внимание уделил золотой пластинке, носовым платкам и даже самому вещмешку. Но, изучив сантиметр за сантиметром каждую вещь, следователь ничего Интересного не нашёл.
Складывая вещи обратно, Сидоренко, однако, задержал руку над открытым мешком и, как бы взвесив на ладони золотую пластинку, осторожно отложил её в сторону.
Вечер застал его за детальным, внимательным изучением пластинки, но самый тщательный её осмотр опять-таки не дал ничего нового. Так просидел он до поздней ночи, то пристально вглядываясь в каждую царапину на пластинке, то хмуро смотря в угол хаты, будто там, в кухонном буфете, таился желанный ответ.
