Переселенцы Трансвааля - Рид Томас Майн (лучшие книги .TXT) 📗
Эти неуклюжие и толстокожие животные утопали по грудь в мелком кустарнике и в высокой пожелтевшей и высохшей траве пустыни. Они точно скользили, подталкиваемые какою-то постороннею силою, а не шли. При свете луны эти громадные существа, двигавшиеся подобно теням, казались игрою расстроенного воображения.
— Слоны!.. Целое стадо слонов!..
Эти восклицания передавались от одного всадника к другому, из повозки стали показываться заспанные лица.
Представившееся глазам переселенцев зрелище действительно заслуживало внимания и вызывало среди молодых людей не только любопытство, но и другое чувство.
— Видеть перед собою столько слоновой кости и не иметь возможности воспользоваться ею, — это просто обидно! — заметил Людвиг Ринвальд.
— Вероятно, существует опасность, — проговорил Андрэ Блом, — бааз прислал проводника Смуца сказать, чтобы мы ехали возле самых повозок и двигались как можно тише, отнюдь не выказывая этим четвероногим гигантам никаких враждебных намерений.
— Бааз слишком уже осторожен! — молвил со вздохом Людвиг. — Может быть он не доверяет нашей молодости? Но я уверен, что если бы мы хоть раз показали себя хорошими охотниками, он позволил бы нам атаковать хотя бы одного из этих животных. Ведь вот идут же некоторые из них немного в стороне от стада. Я, ты, Гендрик и Пит, вчетвером мы отлично бы справились с тем лентяем, что плетется позади всех.
— Не стоит и говорить об этом, — бааз все равно не позволит, — сказал Андрэ Блом.
— Ну да, я и говорю, что он боится, как бы такая крупная дичь не напугала таких юных охотников, как мы… Эх, если бы у меня хватило смелости идти к баазу!.. Будь я его сыном…
И выразительный взгляд, брошенный Людвигом Ринвальдом на Гендрика и Пита ван Дорнов, досказал его мысль. Гендрик только пожал плечами при этом намеке. В душе он вполне сочувствовал Людвигу, и отданный отцом приказ сильно раздосадовал его, но он знал, что Ян ван Дорн никогда не отменял однажды сделанного распоряжения. Поэтому просить об отмене его — значило подвергать себя напрасному выговору.
Пит же, более пылкий и решительный и, вдобавок, считавший себя уже достаточно взрослым, соскользнул с лошади, бросил поводья Людвигу Ринвальду и побежал просить у отца позволения поохотиться с товарищами хотя бы на одного слона. Но едва он начал говорить, как лицо Яна ван Дорна приняло выражение суровой непреклонности.
— Я вижу, — строго сказал он, — что вы действительно еще дети. Вы даете дурной пример вашей глупой просьбой о разрешении вам нарушить приказ, отданный для всех, и кроме того, вы выказываете полное непонимание того, о чем просите. Вы воображаете, что можете «сразить» из ваших новых ружей слона так, что другие этого не заметят. Вы говорите, что будете охотиться только на одинокого, плетущегося сзади, животного. Поясню тебе всю глупость вашей безрассудной просьбы примером. Представьте себе, что кто-нибудь из нас отстал бы и на него напали бы, ведь тогда мы не оставили бы его без помощи, не так ли? Ну, и слоны едва ли дадут товарищу погибнуть без помощи. Попробуйте сделать хоть один выстрел — в один миг разъяренные животные разнесут в щепки наши повозки, да и мы сами едва ли уцелеем. Со слонами шутить нельзя. Благодарите судьбу, если между этими великанами не окажется таких же сумасбродных голов, как вы. Обыкновенно слоны, к стыду нашему, настолько благородны и умны, что не злоупотребляют своей силой, подобно нам, и очень редко нападают на тех, кто не выказывает намерения нанести им вред. Но ведь могут и между ними быть дураки, особенно из молодых, — поручиться за это нельзя. Я вижу, что с самого начала нашей экспедиции вы, юнцы, всячески стараетесь «отличиться», чтобы и вас считали мужчинами. Однако, если вы будете действовать безрассудно, вас не скоро еще признают… взрослыми. Истинная храбрость состоит не в том, чтобы подвергаться опасности, очертя голову, а в том, чтобы, не теряясь, стараться избегать ее. Понял?.. Отправляйся теперь к своим товарищам и расскажи им все, что слышал от меня.
Пит, выслушав нравоучение отца, в котором ясно слышалась насмешка, покраснел, как вареный рак, и понурил голову. Брат и товарищи не стали и расспрашивать его, когда он возвратился к ним: результат переговоров ясно выражался на смущенной физиономии Пита.
Между тем слоны уже подошли близко. Вид ли повозок смутил их или, благодаря принятой баазом предосторожности, они оценили по достоинству скромность людей и сами пожелали выказать свою благовоспитанность — так или иначе, но серые гиганты вежливо свернули в сторону, даже не остановившись, так что оба шествия, столь различные по своему составу, мирно продолжали путь — одно на север, другое на юг. С восходом солнца слоны были уже далеко.
Несмотря на долгий ночной переход, боеры не сделали привала в это утро. Им нельзя было останавливаться, пока не найдут воды. Жажда уже давно томила и их и животных, но во что бы то ни стало необходимо было идти вперед и добраться до воды.
— Не унывайте! — поочередно твердили проводник Смуц, Карл де Моор и Ян ван Дорн. — Мы скоро должны встретить какую-нибудь лужу. Не может быть, чтобы вода высохла на всем нашем пути!
Но — увы! — на местах, где должна была быть вода, находили только сырой песок. Без воды отдых немыслим. Люди и животные начинали изнемогать от жажды. Нужно было искать воду и найти ее ценою каких бы то ни было усилий! Кто никогда не бывал в пустыне и не страдал от жажды, тот и представить себе не может, какую цену имеет там вода!
Готтентоты и кафры, служившие в караване, страдали более других за неимением обуви. Хотя от привычки с рождения ходить босиком подошвы их ног и стали как деревянные, но тем не менее раскаленный песок жег им ноги, а колючие растения раздирали кожу. Чтобы несколько облегчить свои страдания, они обвязывали ноги травою и смачивали ее соком молочая и другого подходящего растения.
Каждую минуту зной становился нестерпимее. Пот лил градом с людей и с животных, раскаленный песок жег как огонь.
Если бы измученные переселенцы еще способны были воспринять и оценить комический элемент, неразлучный со многими трагическими положениями, то они от души посмеялись бы, глядя на собак, принявших удивительно наивный способ для восстановления своих сил. Они пускались в галоп, опережали караван на несколько сот шагов, ложились на брюхо под каким-нибудь жалким кустом и, расставив все четыре лапы и высунув язык, принимались дышать во все легкие, пока караван не проходил мимо них. Пропустив шествие, они нехотя вставали, с сожалением оглядывали место своего отдыха и, испустив жалобный вой, снова неслись мимо каравана на новое место для минутного отдыха. Таким образом они повторяли этот маневр всю дорогу. И смешно и грустно было смотреть на бедных животных!
Днем в караване не было той тишины, какая царствовала ночью. В повозках дети тихо плакали или стонали. Матери и старшие сестры старались утешить их. Вне повозки раздавались раздирающие душу звуки: рев быков, мычание коров и телят и блеяние баранов.
Час проходил за часом, не принося никакого облегчения, напротив, постепенно усиливая страдания каравана. Отвесные лучи солнца вонзались, точно стрелы, в тело и, в довершение мучений, местность, по которой теперь двигались, была сплошь покрыта мелкими колючими порослями, до крови раздиравшими босые ноги кафров, готтентотов и даже животных.
Благодаря этому новому препятствию, уже не представлялось возможным проходить по три мили в час, что при путешествиях по Южной Африке считается минимумом.
Эта медлительность сильно беспокоила бааза, тем более, что конца переходу не было видно. Впрочем, его пока еще поддерживала надежда, внушенная Смуцом и Карлом де Моором. Они уверяли, что в пятнадцати или восемнадцати милях находится никогда не пересыхающее озеро, но при медленном движении каравана оставалось еще по крайней мере часа четыре до того озера. Это была страшная пытка при том состоянии, в котором все находились. Люди и животные готовы были каждую минуту свалиться с ног.
