Расплата - Крамар Павел Васильевич (читаемые книги читать txt) 📗
«А четвертый ждет вашего разбирательства. Вот его документы: командировочное предписание, выданное воинской частью на имя рядового Кунгурцева Михаила Осиповича, продаттестат, накладная и доверенность на получение имущества связи на станции Мучная, 830 рублей. Кроме того, у Кунгурцева изъяли незаполненный бланк командировочного предписания со штампом и печатью той же части». — «Какие еще документы были у Кунгурцева?» — спросил я. «Больше никаких. Когда задержанного привели в комендатуру, тот по моему распоряжению выложил на стол содержимое своих карманов. Все, что там было, перед вами. Оружия не имел. Изъятые документы описаны вот в этих рапортах».
Мы внимательно осмотрели документы, побеседовали с патрульными. Те рассказали, что в 15 часов, заступая в наряд, видели на вокзале пехотинца — Кунгурцева — среди авиаторов и артиллеристов, а через час у эшелона с артиллерийскими орудиями, которые разгружались на платформу, вновь заметили Кунгурцева возле солдат охраны. На вопрос старшего патруля о том, что он здесь делает, Кунгурцев ответил, что, находясь в командировке, ожидает своего поезда, а к солдатам подошел покурить и узнать, нет ли среди них земляков. Патрульные отвели его в здание вокзала, где он дважды пытался ускользнуть, уклоняясь от проверки документов: вначале возле билетной кассы — хотел скрыться в толпе; затем вроде бы по ошибке шмыгнул в дамский туалет. Но патруль его не упустил, доставил в комендатуру.
Комендант Кравцов сказал нам, что на станции в тот день разгружалась прибывшая с Карельского фронта артбригада большой ударной силы. Затем он проводил нас в комнату, куда вскоре ввели задержанного.
Кунгурцев — выше среднего роста, сухощав, с широким, крутолобым лицом. Густые темные брови почти срослись на переносице. Глубоко запавшие черные глаза придавали лицу угрюмый вид. Кунгурцев нервничал, то и дело прихватывал крупными зубами-лопатами верхней челюсти нижнюю губу; плечи и руки его суетливо передергивались. Одет он был в поношенную шинель, однако она показалась нам необычной — плотно облегала фигуру задержанного, словно специально на него, солдата, была пошита. Мы ему сказали, что являемся сотрудниками контрразведки, и попросили сообщить, где он служит и как попал в город. Кунгурцев ответил, что служит связистом в городе Бикине, откуда едет в командировку в Мучную за специмуществом — радиодеталями. На «уточняющие» вопросы отвечал поспешно, подчас сбивчиво, но в основном логично.
«Как вы оказались здесь?» — «Ехал скорым поездом Москва — Владивосток, но, когда в вагоне сказали, что этот поезд не останавливается в Мучной, я сошел с него на станции в десять часов утра. Здесь ожидал отхода местного поезда, который отправляется в двадцать часов».
Названное Кунгурцевым время прохода скорого поезда и отправления местного совпадало с графиком.
«Как у вас оказался и для чего вы хранили чистый бланк командировочного предписания?» — «Нашел в казарме нашей части, но не успел сдать в штаб, виноват». — «Где ваша служебная книжка?» — «Забыл в части, виноват». — «Почему выехали в командировку, когда до возвращения в часть оставалось только три дня?» — «Командировку мне дали на десять дней, но, когда документы были выписаны, я заболел и пролежал в санчасти неделю. После выздоровления сразу уехал, рассчитывая, что успею уложиться в оставшийся срок. Если бы не уложился, то продлил бы командировку в Мучной». — «Почему убегали от патрулей?» — «Выло очень неудобно перед людьми, что меня вели под охраной, как преступника». — «Откуда вы родом и с какого времени в армии?» — «Родился в 1924 году в городе Борисове Минской области, до войны учился. Отец и мать работали на мебельной фабрике. Когда началась война, они погибли при бомбежке, а я остался в оккупации, где работал на мебельной фабрике грузчиком. С приходом в июле 1944 года наших войск меня призвали в армию, я окончил трехмесячные курсы связистов и нас направили на фронт. При бомбежке немцами эшелона под Варшавой я был контур жен и лечился в Новосибирске. Там меня признали ограниченно годным к военной службе и с командой связистов прислали в Хабаровск. А оттуда в январе 1945 года перевели». — «Назовите номер части, с которой вы убыли на фронт?» — «Не помню, забыл после контузии». — «Ваш адрес в Борисове?» — «Улица Старо-Московская, 28».
На этом мы прервали опрос. Кунгурцев энергично просил отпустить его. Но отпускать мы не собирались.
Оставшись одни, я и Таранихин, поделились друг о другом своими соображениями относительно личности задержанного. Сошлись на том, что показания Кунгурцева нужно обстоятельно проверить. Доложили об этом по телефону подполковнику Глухову, который распорядился доставить задержанного со всеми его документами в отдел контрразведки армии. Тогда комендант Кравцов передал нам Кунгурцева, предупредив: «Смотрите в оба. Как бы Кунгурцев не сбежал. Что-то он мне не нравится. Да и на улице темнеет. Может, патрульных дать?» — «Не нужно, вдвоем справимся», — ответил я.
Когда мы вышли на улицу, город уже погружался в сумерки.
Мы двигались вдоль железнодорожных путей — к виадуку. Я взял задержанного вроде бы под руку, подсунув правую ладонь под его поясной ремень. Вот и виадук. Поднялись по ступенькам на первую его площадку. Таранихин был рядом, справа. И вдруг Кунгурцев, вскрикнув: «Поезд!», рванулся в сторону, расстегнув одновременно пряжку поясного ремня. В два прыжка достиг перил виадука, одним махом перескочил через них — прыгнул вниз примерно с трехметровой высоты.
Мы с Таранихиным на миг остолбенели. Я стоял и смотрел на ремень беглеца, который крепко держал в вытянутой руке. Придя с себя, мы бросились догонять его. С виадука соскочили удачно, начали настигать Кунгурцева. А тот уже несся метрах в тридцати от нас, поперек железнодорожных линий, к стоявшей невдалеке цепочке товарных вагонов. О применении оружия мы от неожиданности не подумали. Видя, что беглец вот-вот достигнет вагонов, где может запросто укрыться, неистово кричали ему вдогонку: «Стой, стой!» И ускоряли бег, как могли. Тут нам повезло: Кунгурцев вдруг упал, споткнувшись о рельс. Ушиб, видать, ногу. Однако он мигом, как на пружинах, вскочил и побежал дальше, но уже заметно тише, прихрамывая.
Наконец мы настигли беглеца и мертвой хваткой вцепились в него, вернулись к виадуку, отдышались. Теперь я опоясал беглеца уже своим, более надежным поясным ремнем — пряжкой назад. Снова подсунул ладонь руки под ремень и предупредил парня, чтобы тот не взбрыкивал, не пытался бежать — из этого ничего не получится. Так мы и шагали.
В свой отдел прибыли благополучно и, оставив Кунгурцева в кабинете капитана Таранихина под надзором двух солдат из роты охраны, направились к подполковнику Глухову. Тот приказал срочно проверить, действительно ли Кунгурцев служит в Бикине и оттуда ли направлен в командировку. Часа через два отдел контрразведки соседней 35-й армии сообщил нам, что на службе в Бикине Кунгурцев не значится, указанной им части там нет и в командировку оттуда не направлялся. Об этом сообщении мы немедленно доложили руководству нашего отдела и получили распоряжение оформить документы на задержание Кунгурцева, обыскать и снова допросить его, а на ночь поместить в камеру предварительного заключения — под охрану специального караула.
Подполковник Глухов намеревался сам допросить Кунгурцева в 8 часов утра следующего дня, чтобы затем все материалы о задержанном представить руководству отдела.
Около часа ночи мы с капитаном Таранихиным составили протокол задержания Кунгурцева, обыскали и допросили его. Кстати, в протоколе значились те же показания, которые задержанный дал нам накануне. Затем я отвел Кунгурцева в камеру предварительного заключения под охрану караула, назначенного лично комендантом отдела лейтенантом Пименовым. Караул состоял из трех солдат во главе с сержантом Ковалевым. Ему я отдал ключ от дверей камеры. Были составлены, подписаны руководством и отправлены срочные запросы с целью проверки личности и показаний задержанного.
К себе домой, в общежитие, пришел часа в три ночи. Потихоньку лег на кровать, стараясь не разбудить своего соседа по комнате — розыскника нашего отдела — капитана Сошникова Ивана Федосеевича. Когда бы мы ни ложились спать — поднимались в одно и то же время. И на этот раз в семь утра мы были подняты верным нашим стражем — старым будильником.
