След Золотого Оленя - Голубев Глеб Николаевич (книги онлайн полностью .TXT) 📗

— Это зеркало? — удивляется Тося. — Как же в него смотрелись?

Действительно, ржавчина так изъела бронзу, что зеркало стало похоже, пожалуй, на сковородку. Но когда-то оно было отполировано и начищено до блеска, отражая красоту мира и своей хозяйки. Такое зеркало у скифов и сарматов стремилась приобрести каждая женщина и гордилась им, как мужчины — мечами или стрелами. Самые затейливые и нарядные зеркала — позолоченные, украшенные фигурками зверей, заказывали у греческих мастеров.

Но это зеркальце, что взяла с собой в загробные странствия воинственная амазонка, сделал, по-видимому, не греческий торевт, а какой-то местный мастер. Свидетельством тому и предельно простая его форма, и звериная фигурка, венчающая ручку.

Зеркало пробито почти в самом центре, и явно не случайно. Тоже подтверждение, что оно принадлежало сарматке. Был у этого народа такой обычай. Сарматы считали, будто зеркало отражает не только лицо, но и душу человека. И когда владелица зеркала умерла, в нем пробили дырку, чтобы освободить ее душу и дать ей возможность беспрепятственно отправиться в мир теней.

На посуде тот же строгий орнамент. И меч совсем иной, чем обычные скифские акинаки [11]. Он гораздо длиннее, рубящий. Именно такие мечи в сочетании с длинными и такими тяжелыми копьями, что при атаке их приходилось держать обеими руками, и помогли сарматам побеждать легковооруженную скифскую конницу.

— Несомненно, сарматское, — как бы подводя неутешительный итог, произносит Савосин, вставая и хлопая в ладоши, чтобы стряхнуть грязь. — Зеркало типично прохоровское.

— И наконечники стрел поволжско-уральского типа, — подхватил Андрей Осипович. — Прикиньте, насколько легче скифских.

Да, сомнений не оставалось: мы раскопали погребение какой-то воинственной сарматки.

Как я уже упоминал, сарматы жили по соседству со скифами в степях за Доном и походили на них многими обычаями. Постепенно они стали вторгаться в скифские земли, сначала посылая небольшие отряды разведчиков, потом двинувшись лавиной тяжеловооруженной конницы. Оружие у сарматов было лучше, они начали теснить скифов все дальше на юг и запад, пока ко второму веку до нашей эры не овладели почти всей степью.

Но раскопанное нами погребение гораздо более раннее. Оказывается, уже тогда отдельные отряды сарматов проникали так далеко на запад!

И погребение, видимо, потому не ограбили, что пришельцы находились тут довольно длительное время. Грабителям, которые обычно были из какого-нибудь чужого племени, обитавшего по соседству, никак не удавалось проникнуть к кургану.

Среди воинов у сарматов было немало женщин — по данным раскопок, пожалуй, пятая часть. О них и рассказывал Геродот, как о бесстрашных воительницах-амазонках. Могилу одной из них мы и раскопали. Но как далеко очутилась амазонка от родных донских степей!

— Как думаешь, какого века погребение? — спросил я у Савосина. — По-моему, не ранее начала третьего до нашей эры.

— Пожалуй. Наконечники и посуда очень похожи на те, что Абрамов раскопал в Ушкалке.

— А меч напоминает Острогожский, — добавил Андрей Осипович.

Конечно, вечером у костра говорили только об амазонках. А я думал все о том же: как ни интересна могила сарматской воительницы, обнаруженная так далеко от Дона, своей-то цели мы опять не достигли.

Сложность постепенно раскрывавшейся перед нами картины жизни различных племен, обитавших в давние времена тут, на границе лесостепи, бок о бок и то воевавших между собой, то обменивавшихся достижениями, обычаями, продуктами, все больше увлекала меня. Но картина эта оказалась гораздо более запутанной, чем я предполагал. Поэтому, видно, я и растерялся, наткнувшись на кенотаф. Вместо того чтобы раскапывать какой-нибудь курган по соседству, опять стал выбирать какой покрупнее. Зря метнулся к «Золотому». И снова получилась промашка.

Ладно, чего теперь локти кусать. Надо настраиваться на долгие планомерные поиски, раскапывать, как полагается, курган за курганом. Только тогда раскроется вся картина минувшей жизни в этих краях. Но это уже на будущий год. Нынче раскопать третий курган вряд ли успеем. Уже август, а еще надо завершить раскопки и первичную обработку находок. Работа эта медленная, кропотливая. Успеем ли закончить до сентября? Еще и дожди пойдут…

А Клименко, как нарочно, раскрыл на следующий день за обедом только что привезенную газету и опять начал читать о находках Мозолевского.

— Слушай, — просительно сказал я Савосину, — пожалуй, съезжу к нему, посмотрю, что они раскопали? Тут недалеко, за два дня обернусь.

Алексей Петрович понимающе кивнул:

— Конечно, поезжай, а то из этих сенсационных заметок ни черта не поймешь. А мы тут займемся зачисткой.

На следующее утро, по холодку, мы отправились вчетвером к Мозолевскому: Клименко, Авенир Павлович, дядя Костя и я.

В лагере у Бориса было многолюдно. Гостей понаехало немало. Тут уже находились и профессор Алексей Иванович Тереножкин в неизменной кепочке, и его жена Варвара Андреевна Ильинская, тоже известный скифолог, доктор исторических наук, и прилетевшая из Ленинграда хранительница эрмитажных коллекций Анастасия Петровна Манцевич — один из лучших знатоков торевтики, мастерства древних ювелиров, и много журналистов — столичных и местных.

Борис Мозолевский сиял от радости, давая одно интервью за другим:

— Я люблю скифов. Может, потому, что в них сходятся крайности, соединяются черты, казалось бы, несовместимые. И понять, почему так случилось, чрезвычайно интересно и важно…

Да, ему с товарищами было чему радоваться и чем гордиться. Они раскопали, судя по всему, богатейшее царское погребение, хотя и частично ограбленное. Даже сохранившиеся находки были уникальны, особенно пектораль — нашейное украшение, напоминающее издалека золотой кружевной нагрудничек. Но это были вовсе не кружева, а крошечные фигурки людей и животных.

Я любовался ими, но, внимательно рассматривая каждую фигурку, все больше убеждался: они сильно отличаются от изображений на нашей вазе, хотя относятся примерно к тому же времени. Пектораль не уступала по изяществу и тонкости выполнения сценок Матвеевской вазе. Но на ней были изображены скифы, только явно кочевые, скорее всего царские, а не представители двух разных племен.

И уж ничего похожего на нашего Золотого Оленя тут не нашли.

Значит, мы поступили правильно, прекратив поиски в здешних степных местах и перенеся их севернее. Только нужно искать спокойно, методически, не спеша.

Об этом, вернувшись, я и сказал своим орлам. А они в подтверждение моих мыслей показали, что нашли за время нашего отсутствия: серебряные фолары — пузатые, как чаши, большие бляхи, которыми украшали сбрую коней, и застежки-фибулы, забавно похожие на современные английские булавки.

Фолары были украшены фигурками животных, очень похожими на уже найденные раньше — и на нашего Золотого Оленя, и на костяные фигурки из более древнего кенотафа, раскопанного нами.

Любуясь ими, я окончательно воспрянул духом и перестал завидовать Борису. Ничего, наши удачи еще впереди! Мы на верном пути, это главное.

На следующий день погода испортилась. И вдруг под вечер ненастного дня к нашим палаткам неожиданно подкатил на забрызганном грязью «газике» профессор Казанский.

Он с трудом вылез из тесной дверцы и несколько раз присел разминаясь — осанистый, барственный, в щегольской курточке со множеством «молний». Олег Антонович обожал самые «модерновые» дорожные вещи.

— Олег Антонович, откуда вы? — радостно изумился я.

— Не выдержал, прилетел поглядеть, что Боря Мозолевский нашел. Любопытно, конечно, но довольно традиционно. Типичное царское погребение. А мне больше по душе неожиданности, хотя и у него есть над чем голову поломать. Ну а чем ты похвастаешь?

— Да особенно нечем, Олег Антонович.

Я коротко рассказал ему о наших находках и ревниво добавил: