Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ) - Тов. Инкогнито
Группа явившихся купаться богомольцев и копавшиеся повсюду массы аборигенов уже ознакомились с содержанием воззвания, и те, кто мог читать, осведомляли неграмотных, спорили о «фаренги», говорили о политике англичан по отношению к туземцам в других местах Азии.
Полицейские, продемонстрировав свою бдительность, прошли через рынок, остановились возле одной-другой группы, обменялись ругательствами мимоходом с музыкантами и матросами возле харчевни и, повернув за угол ближайшего переулка, направились к управлению города.
С видом неподвижного равнодушия, державшее свои мысля у себя на уме базарное простолюдье проводило их, пока они не скрылись, и еще дружнее стало раззванивать среди соседей молву о новости появления прокламаций и обстоятельствах происшествия.
Инцидент готов был этим кончиться.
Вдруг в двадцати шагах от берега над гладью Ганга перед глазами всех копошившихся на улицах толп, как будто заколыхалась перспектива речной поверхности и панорама противоположного берега. Вслед за тем над берегом появилась странная колеблющаяся завеса и на ней большими сияющими огневыми буквами обозначались санскритские и арабские надписи:
«Что произошло в Майенвили?
Смотрите! Смотрите! Смотрите!»
— О-о-о! — вырвался крик удивления у лавочников и купающихся.
— Модтя! Модтя! [30] Уть-уть-тю! — повскакали лодочники.
И не успела толпа понять, что происходит, как надпись на завесе исчезла, а вместо нее, пораженные, хлынувшие к берегу туземцы, купцы и явившиеся со всех концов Азии пришельцы-путешественники, начав давить друг друга, увидели перед собой площадь провинциального городка, лавки, вход в незнакомый старый храм, более северную индийскую природу.
— Майенвили! Майенвили! — раздались в разных местах возгласы тех, кто был хоть раз вблизи Пешавера, странствуя по Индии.
Но толпа и сама как то сразу поняла это, тем больше, что на картине сейчас же замелькали сцены, какими сопровождалось усмирение этого города.
Сперва зрители в видении над рекой увидали спешащих на площадь с товарами горожан и их собрание. Предание публичному ауто-да-фе товаров английского изделия, путем их сожжения. Выступление на сходбищах главарей майенвильского националистического движения, очевидно, разменявших положение толпам зрителей.
Затем картина изменилась и, в прилегающих к площади улицах того же городка показались полицейские войска, под руководством английского офицера, занимающие позиции вокруг площади.
Особо вдруг выделилась группа самого этого офицера с его ближайшими помощниками и с негром в их числе.
Толпа на берегу увидела, как офицер скомандовал нападение, войска бросились на площадь, и начались сцены расправы.
— Ах-ах! — раздались восклицания по берегу. И разноплеменная восточная масса, представлявшая десятки одинаково угнетенных военщиной и империалистами национальностей, увеличиваясь в своем количестве сбегающимися, то возбужденно топчась на месте, то оглядывая соседей и дергая друг друга за руку, продолжала смотреть на странное видение картины другого города, в котором производилось насилие.
Картина же двигалась и показывала Бурсона, изображала паническое бегство избиваемых и расстреливаемых горожан, валяющиеся и царапающиеся по земле трупы, погоню за разбежавшимися солдат, торопливою суетню свиты полковника.
Бенаресская толпа сдерживала возбуждение.
На балконы и лестницы храмов, на площадки домов и всякие возвышения понабрались откуда то зрители, кричавшие, ахавшие и поощрявшие друг друга на вмешательство в то, что они видели, при чем происходит ли это в действительности, или картина представляет собой необъяснимое чудесное явление — этого толпа даже не хотела разбирать теперь.
Зрители готовы были броситься на майенвильских усмирителей.
Но вот в событиях, представленных видением, последовали заключительные картины. К дому штаба военной власти в городе негр и другие сподвижники усмирителя-офицера по пустынной улице тащили арестованных. Недалеко горел дом земиндара Раджаба Гош.
Полицейские идут по улице и расклеивают приказ военной власти. Объявление: туземцы, если им нужно пройти мимо дома представителя власти белых, полковника Бурсона, должны возле дома ползти на брюхе… Майенвильцы, прочитав приказ, пугливо расходятся. За городом ночью собирается их караван, они двигаются с детьми, семьями и пожитками, уходя из города куда то на север.
Картина исчезла.
Толпа с минуту ошеломленно оглядывалась, протирая себе глаза и недоумевая, а затем загудела и заклокотала.
— Идем! — шепнул коротко Марсельезцу Стремяков.
— Да, пока не застукал никто… Только еще надо сделать анонс. Цокай скорее…
Стремяков сделал своей сумкой движение, не спуская ее с колен, и над берегом появилась надпись:
— Приходите завтра! Завтра вы увидите, как правительство фаренги инглизменов возбуждает кровавую рознь между магометанами и индусами.
Толпа снова было хлынула к берегу, но остановилась увидев реку, рябь на ее поверхности, ряды лодок с палатками.
Видение исчезло.
— Айда! — поднялся Стремяков.
Парни, державшие до того на коленях свои сумки, в которых были завернуты натурографы, забросили снова их за спины и влились в толпу. Они могли быть довольны результатом. Еще немного и толпа действительно рванулась бы на видения картины, чтобы изничтожить насильников, разбойничавших в Майенвили.
Подросток-вожатый и парень-слепец вошли в улицу и очутились среди волнующихся завсегдатаев рыночных заведений.
В одной группе возбужденно разговаривавших женщин они увидели Кукумини и Лотику. Девушки с другими участниками революционной организации вышли нарочно на рынок, чтобы здесь наблюдать происходящее и объяснить его соседкам. Среди артели рабочих, носильщиков тяжестей, они увидели вожака рабочих Бенарджи. В ряде мест им попадались знакомые физиономии других туземцев, уже встречавшихся им ранее на профессиональных собраниях союзов рабочих.
Ребята, не обнаружив ни с кем своего знакомства, направились в законспирированное убежище того мусульманского подворья, в котором находилась фотография и техническая мастерская Таскаева.
Между тем на берегу и рынке еще продолжалось волнение. Снова здесь появилась взбешенная полиция. Ее встретила группа из нескольких буйно настроенных дружинников организации Санджиба, возглавляемых свирепым жителем островов в ангарке и с серьгой. Это был гоаниец-христианин, с которым имел несчастье встретиться Бихари.
— Морды! — пронеслось по рынку среди лавочников, когда они увидели этого гоанийца и его сообщников.
Но как полицейские, так и фашистская дружина опоздали попасть во время на место происшествия и, только обменявшись несколькими ругательствами с лавочниками, те и другие ушли ни с чем восвояси.
На другой день, с утра уже город был полон разнообразных слухов. Организация революционеров приготовилась к решительным действиям. Бенарджи мобилизовал типографов и скомбинировал небольшую дружину боевиков из рабочих. Позументщики, ткачи, союз женщин танцовщиц, белошвейки и вязальщицы были сагитированы для присутствия на рынке. В момент разгара рыночной жизни опять на берегу показались Стремяков и Марсельезец. Ребята пришли к тому храму, где они сидели накануне. Но они получили распоряжение от руководителей организации пробраться в самый храм, воспользовавшись его тайниками, и оттуда действовать аппаратом.
Подойдя к стенам храма и его остроговидным простенкам, парни нырнули немедленно внутрь браминского капища жрецов Шивы, веками утверждавшими свое господство над населением.
Они сразу же очутились перед входами нескольких коридоров.
Здесь ребята осмотрелись и различили, что рассеянный дневной свет падает в храм сквозь незастекленные амбразуры разной величины, замаскированные все теми же острожными простенками и сводами.
Молящиеся шли в храм и уходили по главному коридору, ведущему вглубь помещения от ворот и кончающемуся в глубине ступенчатым подъемом и большой площадкой.
