Дойти до горизонта - Ильин Андрей (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Обувка явно не подходила к торжественности момента. Я топнул ногой, как будто застолбил свое право на первооткрывательство. Неужели такое возможно в наше время? И не где-то на краю света, а на внутреннем море. Расскажу — не поверят!
Я переживал новые, обычные во времена Великих географических открытий, но почти невозможные сегодня чувства. Хотя по идее я должен был расстраиваться. Теперь было очевидным, что в пределах острова на помощь рассчитывать не приходится. От произведенных мною резких движений кулан забеспокоился и, сохраняя чувство собственного достоинства, как и положено представителю исчезающего вида — он же не какая-нибудь буренка, — отошел в сторону. Я продолжал свой путь, по-новому оценивая каждый шаг. Я не шел — покорял новые земли!
К воде вышел уже в полной темноте. Далеко на горизонте светящейся точкой выделялся костер. Подсветив спичкой, я снял со шкалы компаса градусы курса и двинулся прямым путем. Расстояние, отделявшее меня от лагеря, оказалось большим, чем я предположил. Добрался лишь к полуночи. Вблизи понял, почему ошибся. Костер был огромен.
— Тебе сигнал подавали, — объяснил Сергей, раскатывая в стороны головешки.
Татьяна протянула кружку с водой. Пайка.
— Дистиллированная! — похвастался Салифанов. — Полтора литра нагнали.
Это было много меньше, чем мы рассчитывали добыть. Идея с резиновыми мешками, надетыми па концы испаряющей трубы, не оправдалась. Надувались они паром мгновенно, становились круглыми, как дирижабли. Но горячий пар растворял слой резины, и добытая вода становилась совершенно неудобоварима. Пришлось на импровизированный змеевик навешивать две кастрюли. Пар охлаждался на металлических поверхностях и капал в стоящие внизу кружки. Новый способ был крайне неэкономичен — девяносто процентов пара уходило в атмосферу и лишь ничтожная часть превращалась в воду. Успокаивало одно — лучше мало, чем ничего.
Я кратко изложил результаты разведки. Ребята помрачнели. Так же, как и я перед уходом, они надеялись на лучшее — что море рядом. Насчет того, что остров людьми не посещался, Сергей сильно сомневался. В доказательство продемонстрировал мне найденную на берегу доску с явными признаками деятельности человека. — Но доску могло прибить волной, — возразил я. Сергей спорить не стал, отправил доску в огонь. Долго сидели возле догорающего костра, с тоской думали о завтрашнем дне…
Глава 19
Седьмые сутки волока…
В середине дня далеко на востоке заметили темную полоску земли. Сергей слазил на мачту, хотя и так было ясно, что худшие его прогнозы оправдались. Где-то впереди два острова соединялись. Мы продолжали идти, подозревая, что совершаем не только пустую, но и вредную работу, все глубже забираясь в ловушку. Наверное, придется демонтировать плот, и пока мы с Сергеем частями будем перетаскивать его на противоположный берег, Татьяна начнет гнать пресную воду. Дистилляторов из оставшихся труб можно сделать и десяток, надо только придумать, что использовать как конденсаторы: кастрюль ведь только две штуки. Подкопим воду, смонтируем малый плот, отчалим в море. Может, повезет, и нас сразу не утопит. Море невелико, к какому-нибудь берегу рано или поздно прибьет.
Я уговаривал себя, как страховой агент мнительного клиента. Я понимал, ходу назад нет. Мы не повернем даже при абсолютной уверенности, что идем в тупик. Повторить в обратном направлении шестисуточный волок немыслимо! Легче погибнуть, не насилуя свои измученные тела в отпущенные судьбой последние часы. Но идя вперед, мне необходимо было хоть немного верить в то, что не все возможности спасения исчерпаны. Не мог я продолжать невыносимо тяжелую работу, не веря в ее полезность. Я сознательно строил иллюзорные планы близкого спасения, ища в них стимул движения.
За шесть предыдущих дней накопилась усталость. На мелях, подобных которым еще недавно мы проскакивали с ходу, единым усилием разогнав плот, теперь приходилось задерживаться, перетаскиваться долго, с длинными перекурами. Потом запрыгивать на плот и некоторое время, пока он свободно относился к берегу, недвижимо лежать, не имея сил даже поменять позу, какой бы неудобной она ни была. И мечтать о том, чтобы эти короткие мгновения продлились.
Миновали барханные цепи, по которым я вчера вечером бродил. Снова потянулся однообразный ракушечный пляж. Порой мне казалось, что наши трепыхания лишены смысла, нужно бросить плот, перестать истязать свою плоть, лечь в тень саксаулового дерева, в мягкий бархатистый песок, и будь что будет! Возможность смерти уже не пугала. Она вошла в наш быт, стала привычной, как солнце, песок, море. Когда это произошло — день назад или два, я не заметил. Мы уподобились тяжелобольному, знающему, что он обречен, но тем не менее не ломающему привычный образ жизни. Невозможно бояться каждоминутно, от этого сойдешь с ума раньше, чем погибнешь от недуга. Надо либо добровольно избавляться от жизни и вместе с ней от моральных и физических страданий, либо приспосабливаться к новым обстоятельствам.
Однажды, давно, я пришел проведать своего школьного товарища. Он уже выписался из больницы. Возможности медицины были исчерпаны. Все, в том числе и он, знали, что остались дни, в лучшем случае недели до закономерного конца. Мы сидели друг против друга. Беседа не шла. Нам мешало знание! О чем говорить? О его болезни — это тема запретная. О моих неурядицах? Но самые злополучные из них означали одно — жизнь! Было бы высшей бестактностью вытребовать сострадание к себе человека в его положении. У нас не осталось точек соприкосновения. Любые, предложенные мною темы подразумевали развитие во времени, которого он был лишен. Разговор склеивали из дурацких, ничего не значащих фраз. Я ненавидел себя, когда спрашивал: «Ну как жизнь, в общем?» Он мычал невнятные ответы. Зависали томительные паузы. Я мечтал об одном — скорее уйти. Моя благая цель — отвлечь товарища от мрачных мыслей, выразить свое участие оборачивалась издевательством над ним. Даже мой вид, розовенькая, пышущая здоровьем физиономия доставляли ему страдание, рождали безответный вопрос: «Почему именно я?»
Мой товарищ все чаще поглядывал на часы, проявляя заметное беспокойство. Наконец отбросив вежливость, сказал:
— Пойду включу телевизор, сейчас хоккей будет.
Зрелищные виды спорта всегда были его коньком. Я был поражен. Он опасался пропустить игру! Его волновал счет заброшенных и пропущенных шайб, хотя конца турнира увидеть ему было не суждено! Мой товарищ ожидал конца, но продолжал жить как всегда. Хватаясь за привычные мелочи, отодвигал ужас действительности Тогда я понял, привычка сильнее смерти, и не ее в общем-то мы боимся — знаем, все там будем, ничего не поделаешь Мы боимся самого процесса умирания — той зыбкой границы, когда осознаешь не разумом, но всем существом своим, что следующей минуты для тебя уже не будет. Вот этот, краткий, в общем-то, миг нас и ужасает! Именно он и есть смерть! Когда до роковой границы день, или неделя, даже час — это все еще жизнь, и действует в ней закон жизни. А закон ее один — вера в собственное бессмертие.
Тогда на острове, мы думали, что предпочтем умереть, чем идти дальше. Наступил момент, когда нагрузки стали невыносимыми и гибель казалась избавлением, ведь прежде чем умереть, можно было полежать неподвижно. Утомление пересиливало страх! Главное было — отдохнуть любой, даже столь дорогой ценой. Я отвечаю за свои слова, утверждая, что тогда был способен прекратить движение — пасть на песок и тем окончить изнурительную борьбу за свое существование. Это не бравада — ах, я ничего не боялся — это слабость, а ей не хвастаются. Сегодня, подвергая те далекие события хладнокровному анализу, я вижу — это во многом игра. Я не знал доподлинно, что обречен. Смерть завтра иди послезавтра — это не смерть. Один шанс на спасение из ста — это возможность надеяться. Человек всегда верит в лучшее. Мы уверены, что вытянем счастливый билет. Один процент «за» заслоняет девяносто девять процентов «против». Мысль «Авось пронесет» — равнозначна утверждению «Пронесет непременно!». Угроза смерти — это лишь, я вновь повторяюсь, «когда не будет следующей минуты». Тогда мы становимся способными на невероятное. Если бы на седьмые сутки волока на острове возник пожар или что-то еще, угрожающее жизни непосредственно, я бы не считал, что мне легче обняться с костлявой, чем сделать еще шаг, я бы просто, откуда силы взялись, рванул с места не хуже признанных спринтеров и показал не самый худший результат в этом забеге.
