Желтый дьявол (Том 2) - Мат Никэд (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
— …Едет… едет… переворот…
За окном туман и слякоть. Три часа дня, а уже фонари по Алеутской горят желтыми пятнами в тумане…
У окна толстый усатый хохол — фельетонист «Дальневосточного Обозрения» — «Вездесущий», — в восемнадцатом году заядлый меньшевик, а теперь… ему доктора посоветовали поменьше сидеть, и злобный, с разлитой желчью, он ходит по редакции.
В углу над едва тлеющим камином сидит волосатая фигура. Бормочет.
— …Он… замечательный стратег…
— О, щоб тo6и… Стратиг… — уж это не вы ли Богданов?
Фигура подняла патлы и, мигая глазами, залепетала:
— Да, нет… нет… Мерецкий…
«Вот тоже нашелся спец по стратегии — старая калоша…» — думает фельетонист и барабанит пальцами по подоконнику. Неожиданно к фигуре:
— Неудачный он переворотчик, вот кто…
— Мерецкий?..
— Да…
— И Гайда?..
— Авантюрист…
Ночь этого дня.
Туман еще гуще. Небольшую хибарку, возле мельницы, под сопкой совсем не видать.
Далеко по всем направлениям Первой Речки стоят невидимые часовые. В хибарке заседает Ревком.
— …Ну, ты не кипятись, самовар… — и Баев останавливает Кушкова на полуслове. А тот маленький, крепкий, курносый, острыми глазками на него.
— Что, не кипятись?.. — Едет!.. Надо всемерно его использовать… Не упустить… Ведь, Гайда…
— Что, Гайда? Интервенская продажная собака. Авантюрист… Выбросил его Колчак, ну и будет мстить теперь… А вы пользуйтесь… Велика радость… — Баев злобно отвернулся. — Не так, Кушков…
— Вот… как раз так и надо им воспользоваться, а потом…
Штерн слушает — он не хочет пока говорить.
А в два часа ночи из тумана вынырнул поезд, весь освещенный электричеством, и застопорился под виадуком Владивостокского вокзала.
На всех площадках вагонов стояли вооруженные офицеры — русские и чешские.
Это был поезд Гайды.
2. Поезд Гайды
Серое бритое лицо, грубо очерченный нос, губы, подбородок; английский пробор, чуть прищуренные глаза смотрят на собеседника, говорят — да, и не верят ему, и думают — нет…
Это — Гайда.
— Да! Консульский корпус согласен?
— Мы ведем переговоры… — Якушев начинает доказывать необходимость ускорить выступление. Все эсэры его поддерживают.
Им уже мнится, как они будут делить портфели в будущем эсэровском «народном» правительстве. Некоторые из них заранее облизываются.
— …Ну, а с чехами я сам договорюсь… — Пауза. — Что думают меньшевики… — поворот головы в сторону Бинасика.
— Мы… — Бинасик выпрямляется. Гордо: — мы находим преждевременным выступление… против Розанова. Союзническая политика еще неизвестна. Японцы… еще более… загадочны… — Пауза. Торжественно: — Но… мы не протестуем… Мы только предупреждаем здесь… В остальном — в случае победы, мы согласны разделить и власть и ее бремя… и ответственность… — Пауза. — Но сейчас мы не берем ответственности…
Гайда ехидно закусывает нижнюю губу: «Сволочи, — думает, — чужими руками жар загребать».
Вторым от Гайды, в оперативной части штаба, сидит и Бурков. Он очень похудел, снял погоны, и белая прядь волос ложится у него на левый висок. Грустная улыбка на его тонких губах: он думает…
«Если Гайда авантюрист, то вы-то, господа меньшевики, — просто трусы…».
Балашев, русский, тоже офицер гайдовского штаба, народник, бросивший Колчака и карьеру, — морщится: ему, как военному, вся эта канитель «ряды» и неприятна, и глупа. Он отвернулся к широкому окну салон-вагона, смотрит и думает: «Как только будем здесь драться, неудобно уж очень… А потом… — какова позиция большевиков?.. Ведь от них, собственно, все будет зависеть — реальная сила…»
Солодовников в это время — первый справа от Гайды, он же и начальник гайдовского штаба, — наклонился к уху Гайды, что-то говорит.
Тот кивает головой.
— Вы!.. Товарищ Кушков?
— … Перевороту не мешаем… — Кушков остро смотрит на Гайду, чуть улыбается. — Даже больше… — средствами связи и передвижения через рабочие организации Розанову ответим всеобщей забастовкой, вам — даем право ими пользоваться… — Остановился.
Гайда насторожился.
— За это мы требуем вооружения рабочих на случай провала восстания… и для защиты рабочих районов… В правительство не входим. Рабочие организуются в дружины охраны — активного участия в восстании не принимают…
— И глупо… — Балашев буркнул про себя. Встает и уходит в соседний вагон в свое купэ. Он знает: большевики высказались — остальные, сколько бы они ни говорили, ничего не значат…
— Это все? — Гайда к Кушкову.
— Все!..
И все чувствуют, что один только Кушков, высказавшийся от Ревкома большевиков, имеет за своими плечами организованную силу пролетарских масс и авторитет…
Буцков, грустный, встает также из-за стола.
Солодовников опять что-то на ухо Гайде.
— Хорошо!.. Мы принимаем ваше предложение… — Гайда встает.
Политическое совещание о перевороте кончено.
Кончено — на глазах у целого города.
3. В мешке
Тук-тук… А потом голос:
— Разрешите?
— Пожалуйста.
Входит в купэ Буцков. Он еще мрачней, чем был вчера, когда они подъезжали к Владивостоку. Садится. Закуривает.
— Как вам это нравится?
Балашев трясет головой…
— Совсем не нравится!.. — он вскидывает фуражку на затылок, — корявое, широкое лицо, простые добрые глаза. — Это чорт знает… что… Этот Солодовников меня сбил с толку… Я отказался и передал ему всю разработку операций… Солдатом пойду…
— Да, трудно здесь развернуться…
— Мешок!.. Настоящий мешок!.. А Гайда не видит или не хочет видеть…
Папиросу за папиросой курит Бурков и молчит, углубившись в свои думы.
Он вспоминает, как он уехал на фронт. Думал там развеять свои сомнения и снова поверить… И как все вышло наоборот. Он там увидел подлинную, неприкрашенную правду всего того, во что верил и за что боролся… и… вспомнилась баронесса… И показалась она ему тогда такой ничтожной и жалкой интриганкой… Но вспомнил он и другую женщину — Ольгу… И тогда захотелось ему умереть… Он бросался впереди полка в атаку… И долго его щадила пуля, а вот на Тоболе наконец дождался… Тяжело раненым его увезли в тыл. Долго лежал в лазарете в Омске и там окончательно выздоровел и от ран и от Колчака. Вышел — все равно, куда было идти… Думал уехать за границу, да вот Гайда подвернулся: поехал с ним… Приехал. И снова захотелось настоящей новой работы… за народ… Не с этими, с Гайдой… а вот с тем, кряжистым рабочим — от большевиков… с большевиками… А как подойти — еще не знал… И думал, думал…
Думал и Балашев тоже и о том же…
— Да, вот… — Балашев заговорил, — этот большевик, тоже… — разве они правильно решили…
Тук-тук-тук…
— Войдите! — Балашев на дверь.
Черный, в мохнатой шапке, надвинутой на самые глаза, и в шинели с поднятым воротником, входит человек.
Балашев и Буцков вопросительно смотрят, ждут.
— Я — Штерн!
— A-а, товарищ Штерн! — Балашов вскочил, — вот хорошо… Только что говорили: разве вы правильно решили оказывать пассивную поддержку?.. Ну, скажите, вот вы военный, вы лучше понимаете… Рабочие получат оружие… ввяжутся неорганизованно в бой без директив, без вашего непосредственного и решительного руководства… Что получится?..
— Вот за этим я и пришел сюда: мне Революционный Комитет поручил договориться о военной стороне восстания на случай развертывания операций и втягивания рабочих масс в борьбу.
— Что — сговориться!.. Я рассорился из-за диспозиции с Солодовниковым: Гайда ему больше верит… Вот он, — Буцков, тоже не хочет вмешиваться, — не любит эсэров… Ну, а вы?.. Не берете восстания в свои руки… — вот мы теперь сидим и думаем, как будем выбираться из этой ловушки…
Штерн задумался. Теперь он ясно понимал, как был он глубоко прав, думая о том же. Тут что-то было в корне и с самого начала неправильно. Ревкому надо было перерешить…
