Приключение - Лондон Джек (библиотека книг txt) 📗
Перед глазами Джен стояла безобразная картина, так сильно взволновавшая ее, и она шла впереди Шелдона подавленная и пришибленная. С полчаса они продвигались молча. Потом на ее посиневших губах появилась улыбка, и она обернулась к Шелдону:
— Не думаю, чтобы меня потянуло когда-либо опять нанести визит этим охотникам за головами. Приключение, действительно, интересное, но, знаете ли, хорошенького понемножку. Отныне с меня довольно будет экскурсий вокруг плантации, или, быть может, при случае, приму участие в спасании какой-нибудь другой шхуны вроде «Марты». Но бушменам Гвадалканара нечего бояться, что я приду к ним опять. Я уверена, что в течение целых месяцев меня будут душить по ночам кошмары. Ух, какие звери!
К ночи они дошли до лагеря, где лежал Тюдор. Тюдор хотя и окреп немного, но все же его пришлось нести на носилках.
Опухоль на плече раненого дикаря из Пунга-Пунга понемногу спадала, но Арагу все еще сильно хромал. У него не переставала болеть раненая нога.
Спустя двое суток путники добрались до Карлы, где их ожидали оставленные ими лодки. Спустившись вниз по реке и обойдя пороги, они к вечеру третьего дня, наконец, прибыли в Беранду. Джен отстегнула свой кольт со вздохом облегчения и повесила его на гвоздь, на обычное место, а Шелдон тоже вздохнул полной грудью при виде того, как она это делала, радуясь, что они возвратились к своему домашнему очагу. Впрочем, эта радость отравлялась тем обстоятельством, что Джен немедленно принялась ухаживать за Тюдором и долго оставалась на веранде, где он лежал в гамаке под задернутой сеткой.
Глава XXVI
Пламя разгорается
Пока выздоравливал Тюдор, в Беранде царили невозмутимая тишина и спокойствие. Прошло таким образом недели полторы мирной и тихой жизни. Работа на плантации протекала равномерно, как заведенные часы. После подавления мятежа, затеянного Гугуми и его сотоварищами, водворился полный порядок. «Марта» увезла из Беранды еще два десятка наемников, отбывших свой срок, а вновь завербованные, с которыми обращались как следует, оказались хорошими работниками. Объезжая плантацию, Шелдон удивлялся, как ему самому не приходило в голову до сих пор завести верховую лошадь. Он наслаждался комфортом и теми улучшениями, которыми обязан был Джен. Она привела этих работников из Пунга-Пунга, она развела эти новые питомники и огороды. Она же выхватила у моря и прибрела почти даром это превосходное судно, «Марту», которое приносило отличные барыши, несмотря на медлительность чересчур осторожного капитана Кинроса, и Беранда справлялась с финансовым кризисом и обещала в недалеком будущем превратиться в очень доходное предприятие. По мере того как черные работники расчищали кустарник и лес, вырубали тростник и сажали новые саженцы кокосовых пальм, плантация разрасталась все шире и шире. Все это вместе взятое, не говоря о тысяче других мелочей, постоянно напоминало Шелдону, сколь многим он обязан Джен, этой стройной девушке, любительнице приключений с длинноствольным кольтом у пояса, в серых глазах которой светился из-под низких бровей романтический огонек. Он вспомнил, как ее выбросила на эти берега вместе с этой храброй дружиной таитян ревущая буря и как она смело тогда вошла в его дом и повесила над биллиардным столом свою кобуру с револьвером и широкополую шляпу. Он давно уже позабыл о том, как она на первых порах выводила его из себя, и всецело поддался обаянию этой чудной девушки. Его приводили в восторг те самые черты, которые сначала так отталкивали его: мальчишеский задор и любовь к приключениям; рискованные забавы, вроде плавания в таком месте, где водятся акулы; настойчивое желание самой отправиться вербовать рабочих на Малаиту; пристрастие к морским прогулкам и кораблям; резкие командные окрики при спуске вельбота, когда она отправлялась со своими спутниками глушить рыбу в Бейльсуне, с фитилем в одной руке и пироксилиновой шашкой в другой; наивное до последней степени пренебрежение к самым общеприятным приличиям и условностям; ребяческий пыл при спорах; ретивая любовь к свободе, как у пугливой птички, и страстное отстаивание своей независимости. Теперь он все это любил и ценил в ней. Теперь уже он не пытался и не хотел сдерживать и укрощать ее, хотя и трудно было, укротив ее, покорить.
Порою мысль о ней доводила его до исступления. Охваченный любовным пламенем, он останавливал коня, закрывал глаза и забывался. Перед ним вставал ее образ, он видел ее такою, какой она была в тот день, когда бешеные волны выкинули ее на берег, и она появилась перед ним на веранде с воинственным видом и бросила ему упрек в том, что он равнодушно относится к людям, рискующим утонуть на его глазах. А опомнившись и тронув поводья, он тысячи раз спрашивал себя: как ему быть? Каким образом подойти к этому прелестному существу, похожему на дикую птичку, ежеминутно готовую вспорхнуть и улететь от него.
Было ясно, как день, что Тюдор тоже влюбился. Этот выздоравливающий проходимец, отлежавшийся на веранде, был еще настолько слаб, что не мог подняться на ноги, и, тем не менее, уже требовал, чтобы его посадили за обеденный стол вместе с ними. Шелдон заметил, что Тюдор все более и более начинает интересоваться девушкой и перестает подшучивать над ним при встречах. Это прекращение шутливой пикировки походило на разрыв дипломатических сношений перед объявлением открытой войны. Возникшее подозрение не замедлило подтвердиться целым рядом других доказательств. Тюдор не скрывал того удовольствия, которое ему доставляло присутствие Джен, и, очевидно, изо всех сил старался заинтересовать ее и очаровать рассказами о своих собственных героических приключениях. Нередко, возвращаясь по утрам с объезда плантации, со склада или сушилки, Шелдон заставал эту парочку на веранде. Джен жадно слушала рассказы Тюдора, а тот с увлечением расписывал ей свои похождения в самых различных уголках света.
Вдобавок Шелдон не раз подмечал, как Тюдор пожирает ее глазами и как при этом на лице его появляется чисто животное выражение, и невольно задавался вопросом: неужели и сам он так же противно выглядит по временам. Про себя он был твердо уверен, во-первых, в том, что Тюдор совсем неподходящий человек для Джен и не способен доставить ей счастье, во-вторых, что Джен слишком чуткая девушка, чтобы попасть на удочку столь поверхностного и легкомысленного франта, и, наконец, в том что Тюдор ошибется в своих расчетах. И тем не менее, неугомонная ревность искушала его мучительным страхом: а ну, как этот франт не ошибется и сумеет ослепить и обмануть ее своей фальшью? Впрочем, не могло быть сомнения в том, что Тюдор не распознал ее души и совершенно не догадывается, до чего сильна в ней дикая любовь к свободе и независимости. Вот тут он и попадется: пускай-ка попробует поймать и удержать ее. А все-таки, наперекор очевидности, Шелдона беспокоила мысль: а вдруг он сам ошибается в оценке характера Джен, а Тюдор попал в точку.
Положение создалось неприятное и заставляло задумываться. На долю Шелдона выпала трудная роль, ему волей-неволей приходилось только наблюдать и выжидать, между тем как его соперник всячески изловчался завладеть капризной добычей. Кроме того, Тюдор усвоил крайне неприятную манеру по отношению к Шелдону. Наступивший разрыв дипломатических отношений между ними делал Тюдора совершенно неуязвимым. Шелдон чувствовал, что вспыхнувший между ними антагонизм разгорается час от часу все больше и больше. И, охваченный ревностью, он сильно преувеличивал его размеры. Тюдор гостил в чужом доме. Он был в Беранде не свой человек, и теперь, когда поправился, ему давно пора собираться в отъезд. Однако, невзирая на это и на то, что к ним уже заходил почтовый пароход по дороге в Сидней, Тюдор и не думал подниматься с места. Он расположился у них, как у себя дома, занимался спортом, ездил глушить рыбу в компании Джен, ходил на охоту за голубями, расставлял капканы на крокодилов и упражнялся в стрельбе из ружья и револьвера.
Но правила гостеприимства не позволяли Шелдону даже заикнуться о том, что гостю пора сложить свои чемоданы. Ему хотелось предостеречь Джен, но он удержался бы от этого, даже если бы он знал что-нибудь такое, что могло бы скомпрометировать Тюдора в ее глазах. Но хуже всего было то, что ему нечего было сказать против Тюдора, и ему временами казалось, что его отвращение к гостю вызвано неосновательным пробуждением ревности. А наружно он всегда оставался спокойным, приветливая улыбка не сходила с его лица. Работа на плантации шла своим чередом, «Марта» и «Флибберти-Джиббет» то прибывали, то уходили, их капитаны, как водится всегда в таких случаях, заходили поболтать, пропустить стаканчик-другой и сыграть партию на биллиарде в ожидании бриза. Сатана по-прежнему исполнял свою службу и держал чернокожих на приличном расстоянии от усадьбы.
