Захватчики под парусами - Эмар Густав (книги без регистрации txt) 📗
— Наконец-то мы приехали, слава Богу!
Когда они подъезжали к дому, уже настала ночь. С удивлением заметили они необычное движение около дома. Огни, зажженные в долине, бросали яркий свет в потемках. Приблизившись, граф узнал, что огни эти разведены солдатами, которые расположились на биваке. Доверенный слуга ожидал приезда графа и, заметив его, тотчас подал ему несколько писем и просил пожаловать к сеньоре, которая ждала его с нетерпением.
— Что здесь случилось? — осведомился он.
— Две полусотни прибыли сюда на закате солнца, ваше сиятельство, — отвечал слуга.
— Так! — сказал он, слегка нахмурив брови. — Скажите сестре, что я сейчас буду у нее.
Слуга поклонился и ушел. Молодой человек сошел с лошади и отправился в комнату донны Клары, заинтересованный неожиданным прибытием войск в такое место, где, по-видимому, всегда царило спокойствие и где его присутствие было бесполезным.
Глава XXIII. Запутанный клубок
Теперь вернемся к одному из наших действующих лиц, которое до сих пор играло весьма второстепенную роль в этой истории, но которое, как это часто случается, должно занять в нашем рассказе на некоторое время место в первом ряду. Мы говорим о графе доне Стенио де Безар-Суза, испанском гранде высшего ранга, губернаторе острова Эспаньола и муже донны Клары Пеньяфлор.
Граф дон Стенио де Безар-Суза был настоящий испанец времен Карла V, сухой, жеманный, спесивый, самонадеянный, всегда говоривший свысока, если вообще удостаивал кого-либо разговором, что с ним случалось очень редко, не по недостатку ума — он вовсе не был глуп, — а из лености и презрения к другим людям, на которых он никогда не смотрел иначе как прищурившись и презрительно вздернув губу. Высокий, хорошо сложенный, с благородными манерами и очень изящными чертами лица, граф, несмотря на свою неразговорчивость, был одним из самых интересных мужчин при испанском дворе, а ведь их в то время было очень много. Женился он на донне Кларе по расчету и из честолюбия, но мало-помалу, любуясь очаровательным личиком женщины, на которой женился, смотря на ее кроткий взгляд, слыша мелодичный звук ее голоса, он влюбился в нее до безумия. Как у всех людей, привыкших сосредотачивать в себе свои чувства, страсть его к донне Кларе приняла размеры тем более внушительные, что была безнадежна и оставалась в сердце несчастного человека, имевшего отчаянное убеждение, что она никогда не будет разделена той, что внушала ему эту страсть. Все знаки внимания дона Стенио его жена так решительно отвергала, что он наконец стал сдерживаться.
Как и все отвергнутые любовники, граф, будучи ко всему еще и мужем, — обстоятельство достаточно обидное для личности, слишком ослепленной своими достоинствами, чтобы приписывать неудачу себе лично, — стал искать того счастливого соперника, кто отнял у него сердце жены. Конечно, графу не удалось найти этого фантастического соперника, который существовал только в его воображении; это подало повод к ревности тем более свирепой, что, не зная, на что излиться, она переносилась на все.
Итак, граф ревновал не как испанец, так как вообще испанцы, что бы о них ни говорили, не заражены этой глупой болезнью, но как итальянец, и эта ревность заставляла его страдать еще больше потому, что он не мог выказать ее. Боясь насмешек, он был вынужден старательно заключать ее в своем сердце. Когда после его женитьбы на донне Кларе, о замужестве которой с графом де Бармоном он не знал, его тесть герцог Пеньяфлор был назначен вице-королем Новой Испании и дал ему место губернатора на острове Эспаньола, граф почувствовал сильную радость; он был уверен, что в Америке его жена, разлученная со своими друзьями и родными, вынужденная жить одна и, следовательно, подчиняться его влиянию, от скуки и от праздности наконец разделит его любовь или, по крайней мере, не отвергнет ее. Кроме того, на островах он мог не бояться соперничества среди местного населения — полудикого и полностью поглощенного страстью гораздо могущественнее любви — страстью к золоту.
Увы! Он ошибся и на этот раз. Правда, донна Клара, так же как и в Испании, не давала ему повода для ревности, но навязать ей себя ему так и не удалось; с первого дня приезда на Эспаньолу она обнаружила желание жить в уединении, предаваясь религиозным обрядам, и граф невольно был вынужден покориться ее неизменной решимости. Он покорился, но его обуяло бешенство, ревность его не погасла, и, если можно употребить это выражение, она тлела под пеплом; одной искры было достаточно, чтобы заставить ее вспыхнуть ярче и ужаснее.
Кроме этого легкого неудовольствия, жизнь, которую граф вел на Эспаньоле, была самого приятного свойства: он властвовал в звании губернатора, видя, что все преклоняются перед его волей, за исключением жены — быть может единственного лица, которое он желал бы подчинить себе. Он был окружен льстецами и самовластно распоряжался подчиненными; кроме того, губернаторское звание приносило ему определенный доход, быстро округляя его состояние, в котором сумасбродства, совершенные им в молодости, нанесли довольно серьезные опустошения. Былые бреши он старался восполнить как можно скорее, так чтобы не только их уничтожить, но и не дать возможности подозревать, что они существовали когда-нибудь.
Между тем любовь графа не остывала, а напротив, все усиливалась. Одной страстью он старался искоренить другую. Забота об увеличении состояния заставляла его терпеливо принимать равнодушие графини; он уже начал думать, что испытывает к ней только искреннюю дружбу, тем более что донна Клара со своей стороны была очаровательна во всем, что не касалось страсти мужа к ней. Она интересовалась или, по крайней мере, делала вид, будто интересуется торговыми махинациями, в которые пускался граф — по примеру своих предшественников — под чужим именем, и даже иногда с той верностью суждения, которой обладают женщины, сердце которых свободно, давала ему превосходные советы относительно дел очень скользких, чем граф пользовался, приписывая всю славу себе.
Так обстояло дело, когда произошел эпизод с флибустьерами, рассказанный мажордомом дону Санчо Пеньяфлору. Безумная борьба пяти человек против целого города, борьба, из которой они вышли победителями, возбудила в графе ярость — тем более сильную, что флибустьеры, оставляя город, увели с собой графиню в качестве заложницы. Граф понял, что он обманывался на свой счет, считая, будто его любовь и ревность угасли. За те два часа, что графиня отсутствовала, граф вынес нестерпимую пытку; его мучения усиливало то, что ярость, которую он испытывал, была бессильна, а мщение — невозможно, по крайней мере в тот момент. С этой минуты граф поклялся в неумолимой ненависти к флибустьерам и дал себе слово вести с ними войну не на жизнь, а на смерть.
Благополучное возвращение графини, с которой авантюристы обращались с величайшим уважением все время, пока она находилась в их власти, успокоило бешенство графа с супружеской точки зрения, но оскорбление, нанесенное ему как губернатору, было слишком серьезно для того, чтобы он отказался от мести. С этой минуты всем командирам полусотен были отправлены самые строгие приказания удвоить бдительность и преследовать авантюристов всюду, где их встретят. Были организованы новые полусотни из смелых и решительных людей. Авантюристы, которых удалось захватить, были безжалостно повешены. Тишина восстановилась, спокойствие и доверие колонистов, на время поколебленные, вернулись, и все пошло обычным порядком.
Графиня выразила желание поправить свое здоровье, проведя несколько недель в дель-Ринконе, и граф, которому доктор сообщил об этом ее желании, нашел его весьма естественным. Он спокойно смотрел на отъезд своей жены, убежденный, что в том месте, куда она отправляется, ей не будет угрожать никакая опасность и что эта снисходительность с его стороны будет оценена графиней. Итак, она уехала, взяв с собой только несколько слуг и доверенных невольников, радуясь, что избавится на некоторое время от тягостной жизни, которую она вела в Санто-Доминго, и замышляя смелый план, исполнение которого мы видели.
