Первая любовь - Коковин Евгений Степанович (читать книги полные .txt) 📗
Я сидел и мучительно думал о происшедшем, о ссоре с Бобиным. Перед собранием я слышал, как секретарь комсомольской ячейки Павлик Жаворонков спрашивал у Николая Ивановича:
– Проводить ли сегодня после всей этой истории? Может быть, день-два переждать?
– Нет, ожидать нечего, – возразил Николай Иванович. – Именно сегодня и нужно провести.
Первым разбирали заявление Василия Зайкова. Он рассказал свою биографию. Родился в деревне, в семье середняка. Окончил три класса. Потом работал дома: пахал, косил, ловил рыбу, заготовлял дрова. Уехал в Архангельск, поступил матросом на пароход «Онега», а в эту навигацию его перевели на «Октябрь». Не судился. Взысканий по работе нет. Вот и все.
– А почему ты хотел сегодня заявление назад взять? – спросил Жаворонков.
Зайков, густо краснея, тер рукой глаза и молчал.
– Ты хочешь вступить в комсомол?
– Не знаю, – пробормотал Зайков.
– Поддался этому Бобину, – заметил Николай Иванович. – Слышал, слышал. Мне кажется, что от рассмотрения заявления Зайкова сегодня нужно воздержаться. Не отказывать ему, нет. Но пусть он поработает, пообживется с командой и подумает. А то, видите, он колеблется. Это плохой признак. Насилу тебя, Зайков, не тянут. Ты сам должен все обдумать и понять. А ежеминутно менять свои решения – не дело.
Комсомольцы так и решили: рассмотреть заявление Зайкова после рейса.
Илько приняли быстро. Все комсомольцы голосовали за него единогласно. Он сидел радостный и немного смущенный.
Наконец очередь дошла до меня. Волнуясь, сбивчиво я рассказал о себе. Мне задавали вопросы.
– Где твой отец?
– Я уже говорил. Он погиб в полярной экспедиции, еще до революции.
– А почему ты решил поступить в комсомол?
– Я написал в заявлении: хочу помогать партии, хочу быть впереди…
Павлик Жаворонков насмешливо взглянул на меня.
– А чего это ты драку затеял с Бобиным?
– Я не затеял. Это он мне прищемил… и… и потому что он – подлец!
Я наклонил голову, боясь, что в моих глазах заметят слезы. Неужели из-за этого Бобина меня не примут?
Тут неожиданно робко протянул руку и поднялся Зайков.
– Бобин был выпивши и сказал, что когда опять придут белые, то нас, комсомольцев, будут ставить к стенке.
– Он и в самом деле подлец! – гневно сказал Николай Иванович. – Что он болтает, тому больше никогда не бывать! А Красов старательно работает на судне и, по-моему, он вполне заслуживает быть комсомольцем.
Я плохо помню, как дальше шло собрание. Помню только в конце радостные лица Кости и Илько и их крепкие рукопожатия.
– Я комсомолец! – счастливый, шептал я – Я – комсомолец!
ГЛАВА ПЯТАЯ
НА НОВОЙ ЗЕМЛЕ
К Новой Земле «Октябрь» подходил рано утром.
Издали мы увидели высокие величавые горы, которые, казалось, поднимались прямо из моря. Но чем ближе пароход подходил к земле, тем отчетливее было видно, что горы отстоят от берега очень далеко. Кое-где на горах сверкали ослепительные пятна снега.
Новая Земля – два огромных острова – находится далеко за Полярным кругом и отделяет Баренцево море от Карского. Берега Новой Земли живописно изрезаны глубокими заливами – губами. В этих заливах мореплаватели находят для своих кораблей хорошо защищенные якорные стоянки.
День был ясный, безоблачный. Такие дни на Новой Земле – явление редкое. Заканчивался июнь. Солнце в эти времена в Заполярье ходит по кругу, совсем не опускаясь за горизонт. День продолжается круглые сутки… Читай книги и днем и ночью.
И я читал. Читал книги о Новой Земле. Мне хотелось побольше узнать об этом огромном и загадочном острове, вблизи которого трагически закончилась жизнь моего отца.
Из книг я узнал, что Новая Земля впервые была открыта новгородскими ушкуйниками. Еще в прошлом веке появились на Новой Земле первые постоянные жители – ненцы, приехавшие из Тиманской и Большеземельской тундры.
В ноябре на Новой Земле начинается полярная ночь – сплошная темнота, и солнце за сутки не показывается даже на полчаса.
Описания Новой Земли в старых книгах чаще всего были мрачными, отпугивающими. «Одно из действий, – читал я со щемящей сердце тоской, – производимых на вас отсутствием здесь деревьев и даже рослой травы, – это чувство одиночества, чувство, овладевающее душою не только мыслящего наблюдателя, но самого грубого матроса… будто теперь только наступает утро мироздания… Совершенное отсутствие звуков, особенно господствующее в ясные дни, напоминает собою тишину могилы».
Могила! Может быть, здесь, на этом острове, есть и могила моего любимого отца. Или его могилой стала просто Новая Земля – без похорон, без надмогильного холмика. Или голубые полярные льды, или холодные глубины океана.
Но что означает «грубый матрос»?.. Мой отец тоже был матросом. Разве он не мог быть мыслящим наблюдателем?!
В моей душе возникало чувство протеста против этого неизвестного мне путешественника, который, видимо, только себя и еще некоторых «избранных» считал «мыслящими наблюдателями». Я не совсем понимал также, что означает и «утро мироздания». Спросил об этом Костю. Он объяснял долго и путано и наконец запутался совсем.
– Утро это значит утро, начало дня… А вот мироздание – это значит мировое здание, наверное, самый большой в мире дом… Понимаешь?..
– Понимаю, что ты ничего в этом не понимаешь, – сказал я. – Какое же может быть утро у большого дома? У всех домов утро одинаковое.
– А вот пойдем спросим у Николая Ивановича, – упорствовал Костя, хотя и чувствовал, что не совсем уверен в своих объяснениях.
Пошли к Николаю Ивановичу, взяв с собой книгу.
– Мироздание – это вселенная, весь мир, – объяснил нам старший механик. – А под словом «утро» здесь надо понимать начало.
– Вот видишь, – торжествующе заявил Костя. – Я же говорил: начало дня, это значит утро…
– Новая Земля показалась этому путешественнику слишком пустынной, необитаемой, – продолжал Николай Иванович. – Потому он и сравнивает новоземельскую природу с зарождением жизни на Земле.
– А ты спорил еще! – сказал Костя, когда мы вышли из каюты старшего механика. – Ну, кто был прав?
– Ты был прав, – усмехнулся я. – «Мировое здание, самый большой дом в мире!» Эх ты, профессор! Поедем-ка лучше на берег да посмотрим это «утро мироздания»! Сейчас уже якоря отдадут.
Вначале Костя, судя по его лицу, хотел рассердиться, но потом улыбнулся.
– Не будем спорить.
Он взял меня под руку, и мы с ним поднялись на палубу.
– Где вы были? – спросил встретивший нас Илько. – Я вас ищу, ищу.
– Ну как, Илько, похожа Новая Земля на вашу тундру?
– Нет, совсем, совсем не похожа. У нас Печора не такая. И тундра у нас совсем не такая, как эта земля. Высокая земля. И где тут ягель? Одни камни. Плохо тут.
– Ты вроде этого путешественника, который книжку написал, – смеясь сказал я. – «Плохо». Да ты ведь еще ничего не видел. А что, разве у вас в тундре пальмы растут?
– Нет, у нас нету пальмы. У нас есть ягель. А без ягеля оленям нечего будет есть, и они помрут. Плохо!
– Вот лучше поедем на берег да посмотрим Новую Землю. Тогда и говорить будем.
Загрохотал брашпиль, и якорь стремительно понесся в воду.
…И вот мы впервые ступили на Новую Землю. Но какая это земля! Голые скалы, глинистый сланец. Камни, камни… Неужели здесь нет даже травки?
Нет, оказывается, здесь есть мох и трава, правда, тощая и растет клочками. Но на одном из склонов, обращенных к солнцу, мы увидели даже цветы. Это были мелкие незабудки, бледно-желтые лютики, ромашки, колокольчики и камнеломки.
Мы даже видели березу и иву. Но назвать деревьями эти тоненькие стебельки трудно. Право, какое это дерево, если оно своими стебельками стелется по земле и их нужно разыскивать, разгребая мох?!..
На Новой Земле много птиц, и хорошему охотнику здесь раздолье. Были бы мы охотниками! Гуси, лебеди, утки, гаги, пух которых очень ценится, и многие другие – настоящее птичье царство! Как нам рассказывали, здесь, на птичьих базарах, собирается около миллиона птиц.