Остров на карте не обозначен - Чевычелов Дмитрий Иванович (бесплатные серии книг .txt) 📗
Шерстнев вдруг спросил:
— А что это Епифан голоса не подает? Жив ли?
— Перепугался он, Василий Иванович. Сидит в ящике тихо. Притаился.
— Ну, а как ты? Тоже, поди, испугался? Страшно попадать в такой переплет?
— Страшно, Василий Иванович, — признался Костя.
— В такие минуты, Костя, люди и раскрываются. Одни — вырастают, другие — пригибаются.
Слова Шерстнева встревожили Костю: «Не подумает ли Василий Иванович что-нибудь дурное?… Я же испугался…
Шерстнев словно почувствовал состояние Таслунова.
— Ты, Костя, не волнуйся, что испугался. Страшно в такие минуты бывает и людям, уже повидавшим многое.
Главное в том, как люди начинают действовать в такие минуты… Ты ведешь себя нормально.
Костя повеселел и хотел спросить, бывали ли у Василия Ивановича в молодости такие минуты страха, но не решился… Сидел молча, думал и прислушивался к скупым фразам, которыми изредка перебрасывались моряки, сидевшие на веслах.
Медленно тянулось время.
Уже сгустились сумерки и появились первые вестники перемены погоды. Колючий холодный ветер все чаще швырял в лица людей ледяные брызги. Скоро налетит злой борей — и запляшут, взбесятся волны. Поэтому так хотелось поскорее ступить на прочную палубу. И гребцы старались, налегали на весла.
Шерстнев забеспокоился. Капризен океан в таких широтах. Пока подойдет спасательное судно, может разыграться настоящий шторм. И тогда ракеты не будут видны даже на близком расстоянии.
Неожиданно темноту прорезал яркий луч прожектора. Все заволновались.
Шлюпки Шерстнева и Борщенко сблизились.
— Василий Иванович! Это, вероятно, наш сторожевой корабль! — прокричал Борщенко. — Но возьмет ли он нас?
— Посигнальте ему!
Одна за другой взвились ракеты. В ответ прожектор несколько раз мигнул и направил луч в сторону шлюпок.
Шерстнев приказал:
— Держать курс по лучу прожектора!
Гребцы заработали дружнее. Продолжали взлетать ракеты.
— Придется все-таки вам, Борис Андреевич, перейти на палубу военного корабля, — сказал Шерстнев. — теперь уже поневоле…
— Да… Теперь я уже ничего поделать не могу…
Шлюпка и корабль быстро сближались. Вот уже луч наконец поймал, ослепил людей и так держал, пока черная масса корабля не выползла из темноты…
Забурлили мощные винты, гася скорость.
— Эй, на шлюпках! — раздалось с корабля. — Подгребай к трапу по очереди. Подниматься по одному. Личные вещи и грузы оставить в шлюпках. Получите потом!
Шерстнев приказал Борщенко с ранеными переходить на корабль первыми.
Пока люди со шлюпок один за другим поднимались на палубу корабля, Шерстнев снова задумался о том, что оставил он в холодной пучине сурового океана, — о родной «Неве»…
Голос Рынина вывел Шерстнева из невеселой задумчивости:
— Пора и нам, Василий Иванович…
Да. Последний моряк с предпоследней шлюпки уже поднимался по трапу. Пора подгребать и последней, капитанской шлюпке.
Уже крепчал ветер, сильнее пенилась беспокойная волна…
2
Радостно переговариваясь, успокоившиеся моряки по очереди поднимались на корабль. Там их сразу же отводили в сторону.
Шерстнев поднялся последним. Его поразили необычные тишина и темнота на палубе. Странно было и то, что из товарищей с «Невы» здесь уже не было никого, кроме Кости Таслунова, который до конца держался рядом…
Трое незнакомых военных в плащах стояли перед Шерстневым. Дальше виднелись еще несколько моряков с мрачно поблескивавшими автоматами. А между автоматчиками — Костя, которого потащили вперед.
— Иди за ними и не оборачивайся! — приказал Шерстневу военный в черном плаще.
Грубое обращение и акцент военного в черном плаще удивили Шерстнева.
И тут его обожгла мысль: «Немцы!» Он лихорадочно сжал в руке портфель с документами. Там вахтенная книга, сведения о секретном рейсе, о специальном грузе, об экипаже, о Рынине…
В этот момент он услышал впереди возню и вскрик Таслунова:
— Это фашисты, Василий Иванович!
С нелегкой для своих лет стремительностью Шерстнев бросился к борту. «Выбросить портфель в океан!» Тяжелый удар настиг его сзади и свалил с ног…
— Дайте сюда свет! — приказал кто-то по-немецки.
Луч прожектора метнулся на палубу и осветил сбитого с ног Шерстнева и портфель с документами, отлетевший в сторону. И тут же в полосу света ворвался Костя Таслунов. Быстрый, как молния, он на бегу подхватил портфель и кинулся к борту.
— Стой, буду стрелять! — крикнул по-русски немец в сером плаще, хватаясь за пистолет.
Костя с разбегу швырнул тяжелый портфель за борт, вложив в бросок все силы… Портфель описал дугу, вырвался из освещенного пространства и исчез в забортной тьме…
Теперь Костя торжествующе оглянулся.
— Все в порядке, Василий Иванович! — крикнул он.
Немец в сером плаще уже выхватил пистолет и прицелился.
Всем телом ожидая смертного выстрела, Костя ухватился за поручень, повернулся лицом к врагам, выпрямился.
— Не стрелять! — приказал немец в черном плаще. — Взять живым!
Вооруженные автоматами моряки набросились на Костю, схватили его за руки и, грубо рванув с места, подтащили к немцу, отдававшему приказы.
Тот несколько секунд пристально разглядывал упрямое лицо Таслунова, потом резко спросил по-русски:
— Ты зачем портфель выбросил?! Там важные документы есть? Да?! Ты знал это?!
Костя не отвечал. Тяжело дыша, бледный, с надорванным рукавом бушлата, он всеми силами старался стоять перед врагами гордо и смело. Унимая внутреннюю дрожь, он оглянулся в сторону Василия Ивановича.
Тот уже поднялся и теперь стоял, зажатый с обеих сторон автоматчиками.
— Держись прямо, мой мальчик! — крикнул Шерстнев. — Ты настоящий моряк!
— Молчать! — повернулся к Шерстневу немец в черном плаще.
— Портфель пытался выбросить за борт я! — продолжал Шерстнев. — Мальчик только помог мне — своему капитану. Он ни при чем. Отпустите его!
— Ага! Так ты — капитан! И тебе помог твой юнга. Он тебе дорог?… Хорошо. Я отпущу его… туда, куда он скрыл от нас твой портфель!
Немец повернулся к автоматчикам, державшим Костю, и, переходя на свой язык, приказал:
— Выбросить его за борт!
— Стоит ли? — вполголоса сказал немец в сером плаще. — Они все коммерческие. Военных среди них нет.
— Если документы он выбросил, значит, там было что-то важное. И жалеть его нечего: он русский!
Немцы потащили Костю к борту, грубо подталкивая в спину. Костя, сопротивляясь насилию, стал отбиваться от них ногами. Те обозленно тащили, его рывками, осыпая новыми и новыми ударами.
Шерстнев видел тонкую, еще мальчишескую шею и обнаженную голову Кости, вздрагивавшую от каждого удара. Сердце Шерстнева сжалось. «Силенок еще мало, а гордость наша, моряцкая!»
Немцы продолжали тащить Костю. Ожесточенно сопротивляясь, он изловчился и ударил немца локтем в грудь с такой силой, что тот со стоном отшатнулся, а затем в ярости замахнулся на Костю автоматом, но его остановил грозный окрик:
— Не убивать! Бросить живым! — Немец в черном плаще повернулся к другим автоматчикам: — Помогите!…
На Костю набросились еще двое.
— Что вы делаете, изверги! — с силою крикнул Шерстнев. — Остановитесь!
Один из автоматчиков, державших Шерстнева, двинул его автоматом в подреберье. Шерстнев задохнулся от острой боли, но устоял на ногах.
Вчетвером немцы повалили, наконец, Костю на палубу и, схватив за ноги и за руки, начали раскачивать:
— Айн!
— Цвай!
— Драй!
— Ахтунг!…
В луче прожектора Шерстнев поймал взглядом искаженное страхом лицо Кости с плотно закрытыми глазами и стиснутыми зубами.
Подброшенный вверх, Костя перелетел через борт и провалился в ночную тьму, проглоченный клокочущей бездной океана…
Шерстнева, ослабевшего от удара автоматом и потрясенного жестокой расправой над Костей, грубо втолкнули в тесную освещенную каюту. Там было несколько вооруженных немцев. Они прижали Шерстнева к стене и быстро обыскали. Сорвали с руки часы. Сдернули с шеи шерстяной шарф.
