Зелен камень - Ликстанов Иосиф Исаакович (книги TXT) 📗

— Его Самотесов увез. Сказал, что в Конской Голове Роман Боярский пришел в себя. Вы ведь помните Романа — великан, силач. На кулачках зимой всегда победителем был.

— Помню! Ну как же, помню, конечно! Что у него за дела с Расковаловым?

Выслушав рассказ своего гостя, Игошин призадумался. Взгляд его темных, живых, широко расставленных глаз сосредоточился. После краткого раздумья Игошин сел против Максима Максимилиановича так, что их колени почти касались.

— Теперь вот что нужно, — проговорил он вполголоса. — Вот что нужно, и прошу вас по старой дружбе мне помочь. Поедем-ка мы с вами цветочки собирать в долине Конской Головы, а? После утомительной мирской суеты очень полезно ботаникой заняться. Значит, нам лошадёшка понадобится. Именно ваша больничная лошадёшка. Трестовский транспорт, упаси бог, загружать не хочу. Ведь непременно майору Игошину машину управляющего предложат, а машина в тех местах не пройдет, да и шумно это. А мы спокойненько, на лошадёшке. И кучера больничного не нужно. Сами управимся, ведь так?.. Теперь вот еще что. Красавицу Валентину насколько возможно успокойте, скажите ей, что «гадалка» приехала разобраться насчет бубновых валетов. — Он рассмеялся — до того забавно открыл рот Абасин. — Да, да, так и скажите: мол, «гадалка» велит ей не волноваться. Она поймет, поймет, уверяю вас! Матушке другое шепните: пускай будет спокойна, один человек советует ей спокойно ждать решения вопроса о судьбе ее сына. Старичку этому, Семухину, скажите, что Сергей Ефремович Игошин просит его поскорее из Новокаменска домой отбыть и весьма, весьма, впрочем, ему благодарен за вмешательство в судьбу Павла Петровича. Святая душа! Скажите ему, что я по возвращении в Горнозаводск навещу его на дому и, как встарь бывало, о камешках и гранильном мастерстве с ним задушевно побеседую. Кажется, все, дорогой друг!.. Лошадь я буду ждать по дороге в Конскую Голову сразу за Черным Камнем. Поставьте-ка ваши часы по моим — у вас ведь часы либо стоят, либо завтрашний день показывают. Теперь все! Желаю всего доброго!

— Как я вам благодарен! — воскликнул Абасин, прижимая руку к сердцу. — Как меня успокоил и обнадежил разговор с вами… Это просто благодеяние!

— Уж и в благодетели попал! Насчет надежды — правильно, а насчет спокойствия — это как придется. Всего хорошего, доктор, до скорого свидания!

Отпустив гостя, Сергей Ефремович просмотрел бумаги, оставленные доктором, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза рукой, снова склонился над бумагами, пробормотал, припоминая рассказ Абасина: «Вот почему наш инженер об «альмариновом узле» упомянул!.. Логично!..» Еще раз перечитал завещание Петра Павловича Расковалова, решил: «А Никомед Иванович — душеприказчик. Следовательно, в этом предприятии прямо заинтересован, может быть даже как совладелец, компаньон».

Потом он занялся сличением завещания с еще одной бумажкой, которую достал из карманного портфельчика. Это был написанный от руки печатными буквами подлинник телеграммы со всеми почтовыми отметками. «Экспертиза понадобится, — бормотал он, глядя то на завещание, то на телеграмму. — Но «ять» определенно не то, а ведь тут именно «ять» под умышленной кляксой скрыто. Именно! Это «ять» не похоже на «ять» в расковаловском завещании. В завещании и в записке этой «ять» обычное школьное, как твердый знак о двух палочках, а в телеграмме «ять» вольное, как мягкий знак с перечеркнутой палочкой. Ишь как верхушка палочки из кляксы выставилась! А в слове «Мария» определенно сначала было «и» старое с точкой написано, потом еще одна палочка добавлена, а первая палочка с точкой соединена. Высокое и неровное «и» получилось, с разными плечами. Это можно объяснить только тем, что составитель телеграммы поймал себя на ошибке, так же как в букве «ять», и тут же исправил ошибку. Интересно, почему телеграмму не переписал, чем вызвана эта небрежность?.. Бумаги не было? Мог на стандартный почтовый бланк все перенести… Ведь бланки-то в почтовом отделении имелись: Расковалов поздравительную телеграмму на обычном бланке написал…»

Вооружившись небольшим увеличительным стеклышком, он стал рассматривать и сличать с телеграммой приписку к завещанию, сделанную рукой Никомеда Халузева, но в дверь постучали.

— Минуточку! — крикнул Сергей Ефремович, быстро переложил бумаги в ящик письменного стола, туда же сунул стеклышко и разрешил: — Войдите!

Он направился к новому посетителю и протянул ему руку.

2

Этот день для работника прокуратуры Кудельного Ивана Григорьевича Параева оказался беспокойным с самого утра, но на его гладком лице было написано, что он в своей стихии, что эти беспокойства по нем. Он пожал руку Сергею Ефремовичу с таинственным и несколько торжественным видом. Разговор начался без предисловий, как между людьми, которые понимают друг друга с полуслова и не намерены терять время.

— Поездка на шахту не совсем удалась, товарищ майор, — доложил молодой человек. — Самотесова я не застал…

— Знаю, вы разминулись. Самотесов приезжал в Новокаменск.

— Но все же я выяснил интересующий вас вопрос.

— Вот это хорошо!

— Превышение плана углубки шахтного ствола объясняется тем, что вслед за верхним завалом только что обнаружен порядочный участок нетронутого ствола, нуждающийся лишь в незначительном ремонте. Это неожиданный выигрыш. Дальше снова идет завал.

— Этому Самотесову и Расковалову бабушка ворожит, не иначе!

— И не одна, а несколько.

— Знаю, знаю, Иван Григорьевич, в чей огород метите! — усмехнулся майор. — Но вы учтите, что для Расковалова это очень кстати. На случай решительного разговора это солидный козырь. А? Несмотря, дескать, на все помехи, шахта все же опережает график восстановительных работ. А интересно, что получилось бы с хваленым графиком пятой шахты, если бы не этот неожиданный выигрыш?

— Если вычесть неожиданно выигранные метры, то шахта точно улеглась бы в график.

— А ведь график жесткий?

— Да, крепкий, как говорят в тресте.

— И принят он был по настоянию Расковалова, когда коллектив шахты присоединился к обязательствам уральцев товарищу Сталину.

— Да… Но кто знает, что было в запасе у гражданина Расковалова помимо коробки спичек и пилочки, что еще он собирался выставить… в дополнение к графику!

— Да, да! — задумчиво и серьезно согласился с ним майор. — Кто его знает, чужая душа — потемки.

— Время от времени освещаемая пожарами. Тут уж Игошин рассмеялся.

— Как вы ловко умеете словцо подцепить! — сказал он. — Но сознайтесь, что козыри у Расковалова все же есть… Коробочка спичек и пилочка — это пока только предположение, требующее подтверждений, а график, а самоотверженная работа, а риск жизнью ради двух рабочих, застигнутых плывунами, — это факт.

— Однако моя поездка дала еще один результат, хотя и не поразительный, но очень интересный: подтверждение факта, что вызов в Горнозаводск организован самим Расковаловым и никем другим.

— Вот это замечательно! — воскликнул майор.

Из своего портфеля молодой человек вынул несколько чистых листков желтоватой глянцевой бумаги, линованной в клеточку, и положил их перед майором.

— Узнаете? — спросил он.

Вместо ответа Сергей Ефремович достал из ящика письменного стола подлинник телеграммы и положил его рядом с чистыми листками.

— На такой же бумаге написано! — удивился он. — Где взяли?

— Из блокнота Расковалова. У меня ведь зрительная память исключительная. Я вчера с одного взгляда запомнил, на какой бумаге написана телеграмма, которую вы мне показали. Как только я зашел в землянку, тотчас же заинтересовался этим блокнотом — он на рабочем столе Расковалова лежал — и взял образец бумаги.

— Умно, умно! — одобрил майор, глядя на своего собеседника чуть ли не с восхищением; затем он справился с таинственным видом: — И никто не видел, как вы в землянке распоряжались?

— Кто же мог увидеть! Я в землянку вошел, как только на шахту приехал, а Корелюк, хозяйственник, только через пять минут явился.