Охота на тигра - Далекий Николай Александрович (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Неожиданности. Их появится много, но все-таки некоторые можно будет предусмотреть: кто-то из немцев увернется от удара, побежал по проходу... Стрелять? Овчарка вырвалась из петли... Что делать? В бараке доносчиков предостаточно. Увидев, что пленные расправляются с немцами, кто-нибудь из них может выскочить из барака и начать звать на помощь. Что нужно для того, чтобы сделать невозможной или вовремя пресечь такую попытку? По каким целям будет самым разумным открывать огонь, если их маскарад будет разоблачен на том или ином этапе после выхода из барака? Все это нужно было обсудить и разработать на каждый случай наиболее правильный план действия.
А может, отказаться, пока еще не поздно? Убедить Язя что замысел невыполним, что это бессмыслица, самоубийство. Как легко бы стало ему дышать, какое облегчение было бы его напряженным до отказа нервам. Нет, нет, отступать нельзя. Плевать на то, что он не верит в успех, видит всю вздорность своего плана — в его план поверили другие, и он должен сделать все, что в его силах. И никаких мыслей о том, что он ведет людей на самоубийство. Иначе самое страшное — предательство. Нужно заставить себя поверить в успех и действовать упорно, планомерно, не огорчаясь неудачами, какие неизбежно встретятся на пути к цели.
И Юрий начал действовать. Как только их колонна ·вошла в карьер и пятерки рассыпались, смешались, он сумел до начала работы переброситься несколькими словами с Ивашиным и Скворцовым, задав им один и тот же вопрос: за кого из своих знакомых пленных четвертого барака они могли бы поручиться, как за самих себя? Ивашин назвал двоих, Скворцов троих. Немного позже удалось встретиться с Татариновым. Этот назвал одного — Суханова. С Ковалем Ключевский решил поговорить в бараке. Юрий был готов к тому, что Коваль может отказаться порекомендовать кого-либо, но и так набралось прилично, если даже исключить Годуна — одиннадцать человек, три из которых будут запасными. Это воодушевило его.
В обеденный перерыв Язь-Крот сам подошел к Юрию. Он подсел рядом, приказал снять левый, начавший просить каши ботинок, и точно у них уже был уговор об этом, стал чинить его. Их разговор состоял из нескольких коротких фраз. «Доложи. Люди?» — «Ориентировочно одиннадцать, Сокола не считаю...» — «Хватит. Ваша задача свалить передних четырех и овчарку». — «А солдат, а старшина?» — «Не твоя забота. Это сделают другие». — «Кто? Я должен быть уверен». — «Будешь. Не вздумай таскать камни в лагерь — засыпетесь. Где взять — скажу. Никого не посвящать в суть плана. Староста?» — «Вызывал, напоминал, галеты сунул». — «Дай ему расписку». — «Никогда...» — «Не горячись. Тебе пайка не помешает». — «Никогда!» — «Приказываю. Подкормишь других. Понял?» — «Ему дай мизинец...» — «Мизинец отдай, а остальные сложи в дулю... Носи на здоровье, доходяга, а мне обещанное».
Ключевский сунул ногу в ботинок и расплатился за услугу, отдал Язю-Кроту щербатую расческу.
Почти в конце рабочего дня на глазах большинства пленных разыгралась трагедия. На линии узкоколейки сошла с рельсов груженная камнем вагонетка. Ее разгрузили, поставили на рельсы и снова загрузили. Тут-то и произошло несчастье. То ли тормозные клинья, подкладываемые под колеса, отслужили свой срок и оказались негодными, то ли кто-то из пленных допустил небрежность, но оставленная на несколько мгновений без присмотра тяжелая вагонетка начала вдруг двигаться назад по уклону, с каждой секундой ускоряя ход.
Вцепившиеся руками в борта, пленные только мешали друг другу, — вагонетка поволокла их за собой. А внизу, у забоя, шла погрузка, там толпились пленные — настоящий человеческий муравейник... Положение спас Татаринов: забегая вперед, он начал совать под колеса клинья, и вагонетка снова сошла с рельсов.
Явившийся на место происшествия взбешенный начальник карьера — высокий, толстый немец, схватил лом и ударил им по спине Татаринова, полагая, видимо, что во всем повинен именно этот пленный. Татаринов свалился па каменистую землю и не поднялся. Его оттащили и сторонку.
«Чья сегодня очередь помирать?»
Юрий был потрясен: Годун, Татаринов... Нужно быть готовым к тому, что в любую минуту неожиданная, нелепая смерть может поразить кого-либо из их небольшой группы. В том числе и его самого. Впрочем, с ним нечто подобное уже было, он уже стоял с веревкой на шее... Не надо об этом думать. Нужно продолжать подготовку. Но кого приготовил Язь для того, чтобы свалить солдата-автоматчика и Нестеренко? Загадка...
После возвращения в лагерь Ключевский пошел к старосте. В канцелярии, кроме Нестеренко, находился его помощник Баранов. Нестеренко подал едва заметный знак, и помощник, с интересом взглянув на Юрия, тот час же вышел из комнаты.
— Что вы так являетесь? — недовольно сказал староста. — Без всяких предосторожностей. Мы ведь договорились...
— Когда такие свидания устраиваются днем, в открытую, они не могут вызвать особых подозрений.
— Подозрений не должно возникать ни особых, ни мало-мальских. Что у вас?
— Подпишу. Если можно — задним числом.
— Задним числом, задним умом... — пробормотал Нестеренко, хмурясь. — Надо было думать раньше. Можете порадовать чем-нибудь интересненьким?
— Пока нет.
— Ну вот... Прошлые дни пропадают, за сегодняшний могу выдать полпайки, а с завтрашнего надбавка будет выдаваться регулярно. Я не могу обманывать коменданта.
Спрятав хлеб, Ключевский вышел из канцелярии.
Полпайки! Да еще почти полпайки оставил он сегодня для Петра, оторвал, все-таки были у него галеты, а Петр сидел там на воде. Насилу дождался полночи. Лежать на нарах, когда у тебя за пазухой в тряпице два больших куска хлеба, — испытание воли, ежеминутная борьба с самим собой, мука мученическая.
Но вот захлопали двери. Кто-то плакал, материл слабым голосом Баглая — повели Горобца по центральному проходу. А вот и Годун. Идет сам, песенку мурлычет: «...Много в ней лесов, полей и рек...» Это для того, чтобы Юрий услышал. Поравнялся с нарами Ключевского, сунул ему в руку комочек и, не останавливаясь, прошел к спорному месту, проверил, лежит ли его куртка.
— Спите, хлопцы? А я к вам с того света. Никому не советую туда заглядывать.
Юрий осторожно поднес руку к лицу, осмотрел, понюхал комок, переданный ему Петром, и изумился: на ладони у него лежало не что иное, как обкусанный кусочек лагерного хлеба.
Дубинка Нестеренко
Коменданту Каменнолужского
лагеря военнопленных
унтерштурмфюреру Витцелю
Объяснение
Считаю необходимым дать письменное объяснение по поводу прискорбной ошибки, допущенной мною в первый же день после назначения меня на должность старосты барака № 4. Баранов, нынешний мой помощник и бывший помощник Баглая, сообщил мне, что одному из двух пленных четвертого барака, находившихся в то время в карцере, необходимо выдавать суточный пищевой рацион полностью. В бумагах Баглая этот пленный был означен буквой «Г» и словом «Блоха», что оказалось его секретной кличкой. Был указан также номер одиночной камеры карцера, где содержался Блоха, — камера № 5. Поскольку в камере № 5 находился пленный, чья фамилия начиналась с буквы «Г» — Годун, я предположил, что это и есть один из наших агентов — Блоха, и приказал тайно и течение трех дней передавать ему суточный рацион. И действительности же Блоха (пленный Горобец) находился в камере № 3 и на протяжении трех суток получал только воду. Как оказалось, меня ввели в заблуждение не только начальная буква фамилии, но и отвратительный почерк моего предшественника, изображавшего цифру «3» так, что она была похожа на «5».
Не желая хотя бы в какой-то мере умалять свою вину, и все же должен подчеркнуть два важных обстоятельства, имеющих прямое отношение к указанному выше неприятному инциденту. Во-первых, Блоха-Горобец не пользуется доверием ни у кого из пленных, и польза от него, как нищего агента, ничтожна. Во-вторых, появилась возможность завербовать пленного Годуна, который может оказаться весьма ценным и продуктивным агентом. Соображения на этот счет изложу устно.
