На равнинах Авраама - Кервуд Джеймс Оливер (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
В городе молились священники и монахини; непрерывно звонили колокола, и их мелодия летела вдаль и ввысь, неся утешение и надежду людям и мольбу о заступничестве Небесам. Новая Франция стояла на коленях. Монкальм был на Равнинах, и его солдаты, задыхаясь, горя нетерпением, через ворота Святого Иоанна и Людовика Святого собирались там, где полоскались на ветру знамена Гиення.
Пока Монкальм напрасно ждал подкрепления, в рядах англичан мелькали в воздухе клетчатые пледы, завывали волынки, им отвечали залпы полутора тысяч ружей канадцев и канадских индейцев, которые рассыпались по зарослям кустарника, буграм и» маисовым полям. Куда ни глянь — всюду кипели приготовления к битве, но боевой дух Франции дрогнул.
Пробило десять часов.
Что-то оборвалось в сердце Монкальма. Здравый смысл изменил ему, и он отдал приказ, последствия которого вознесли Англию над всем миром.
Французы — с примкнутыми штыками — встали плотным развернутым строем, разделенным на пять частей — четыре белых и одну голубую. Англичане — вооруженные двуствольными ружьями — выстроились длинной, тонкой шестичастной шеренгой. Между ними лежала плоская, как ладонь, земля. Если бы Англия выступила первой, история Америки могла бы сложиться иначе. Но Англия ждала. Первой выступила Франция.
И Джимс шел с Францией. Его уже ранило. Пуля попала в плечо, и кровь, стекая по руке, капала с пальцев. Не замечая боли, Джимс продолжал, шатаясь, идти вперед. Всем его существом овладела дремота. Он видел, как Монкальм верхом объезжал передовые линии, призывая солдат не — жалеть сил во имя победы; заметил шитый золотом зеленый мундир полководца, блестящую кирасу, белые полотняные манжеты; слышал его вопрос: «Может быть, вы хотите немного отдохнуть перед боем?»— «Перед боем мы никогда не чувствуем усталости!»— грянуло в ответ. Едва шевеля губами, Джимс произносил слова, гулко прокатившиеся по Равнинам. Но солнце стало меркнуть перед его глазами.
Продвижение на сорок-пятьдесят шагов, затем остановка; снова продвижение, и опять остановка, — так всегда сражались в те времена регулярные войска на слабопересеченной местности. При каждой остановке Джимс и его товарищи давали залп, перезаряжали ружья и снова шли вперед. В шеренге красных мундиров появились бреши, но она не шелохнулась и продолжала стоять плотной стеной. Там, где красные пятна оседали на землю, в шеренге образовывались просветы, но остальные не дрогнули и, с ружьями наперевес, ждали приказа. По рядам французов прошел трепет; нервы людей были на пределе, дыхание участилось, сердце гулко стучало в груди, — а над Равнинами Авраама медленно, торжественно плыл колокольный звон.
Французы снова остановились — шагах в ста от противника; но из редеющей на глазах шеренги англичан по-прежнему не раздалось ни единого выстрела. Солдат рядом с Джимсом не выдержал напряжения и нервно рассмеялся. Другой шумно глотнул воздух, словно его ударили. Джимс старался держаться прямо. В его голове мелькнула невероятная мысль, что армии вовсе не собираются вступать в бой.
Вдруг он услышал свое имя. Его звал голос матери. Джимс вскрикнул и бросился бы к ней, если бы чьи-то руки не втянули его обратно в строй. «Сумасшедший!»— послышалось рядом. Выронив ружье, он протер глаза. Окружающие предметы прояснились. Вдали стояла шеренга красных мундиров, солнечные лучи заливали поле, и по нему… что-то двигалось. Оставшиеся в живых до конца дней не забыли этого зрелища. Рассказ о нем англичане увезли на родину, французы уделили ему скромное место в своей истории. На несколько мгновений люди забыли о смерти, и все не сводили глаз с собаки — старой собаки, которая, хромая, трусила через поле, собаки без одной лапы.
Джимс сделал огромное усилие, чтобы позвать:
«Вояка… Вояка…»
И тут прозвучала команда Монкальма:
— Вперед!
Ничего не видя перед собой, с трудом передвигая ноги, Джимс вместе со всеми устремился в пасть смерти, напрягая остатки сил, чтобы пес услышал имя, так и не слетевшее с его уст. Глаза Джимса уже не различали света дня, солнца, красной стены впереди. Но в ушах его еще звучал топот ног, колокольный звон. Вскоре все звуки потонули в грохоте английских ружей. Подпустив противника на расстояние сорока шагов, Англия дала залп, и Франция усеяла землю бесформенными грудами мертвецов.
В первом ряду павших был Джимс.
Глава 22
Прошло немало времени, прежде чем Джимс вновь услышал колокольный звон. Когда он вырвался из тьмы, поглотившей его на Равнинах Авраама, то обнаружил, что находится в городском госпитале на попечении монахинь. Ему казалось, что после первого залпа английских ружей прошло всего несколько минут. Но стояла уже середина октября. Монкальм и Вольф были мертвы, Квебек лежал в развалинах, и, хотя битва при Сен-Фуа еще была впереди, Англия владычествовала в Новом Свете. Со дня возвращения к жизни и до конца ноября, когда он смог воспользоваться свободой передвижения, предоставленной англичанами раненым французским солдатам, Джимс часто думал о трехногой собаке, которая прошла между боевыми рядами англичан и французов. Он не заговаривал об этом случае ни с настоятельницей монастыря Святого Клода, проявлявшей к нему особое внимание, ни с монахинями, которые заботливо ухаживали за ним. Постепенно здоровье возвращалось к Джимсу, и он с каждым днем утверждался в мысли, что увиденное и услышанное им на поле боя — всего лишь игра воображения, обман чувств, вызванный болью и потрясением. Если в глубине души он и верил в реальность увиденного, то веру эту держал про себя.
Когда наконец молодой человек смог выйти за больничные ворота и смешаться с разоруженными горожанами и толпами солдат, бродивших по улицам, он ничем не напоминал прежнего Джимса. Его ранило тяжело, и он понимал, что только благодаря чуду, которое монахини приписывали божественному вмешательству, ему удалось избежать когтей смерти. Джимс был ранен четырьмя пулями, одна из них навылет прошила плечо. В том, что он остался в живых, Джимс видел отнюдь не руку благого Провидения. Он все больше верил, что был очень близок к матери и Туанетте и только злой рок, не довольствуясь перенесенными им страданиями, не дал ему соединиться с ними. Эта мысль убедила его, что появление Вояки, голос матери и ощущение близости Туанетты имели потусторонний характер.
Но всякий раз, видя на улицах Квебека собаку, Джимс приглядывался: все ли у нее лапы?
Прогулки Джимса были недолгими. Он всегда предпочитал бродить в одиночестве; иногда встречал армейских товарищей, но они не узнавали его, а сам он не имел никакого желания признаваться. Он худел на глазах и наконец стал больше похож на человека, близкого к смерти, чем избежавшего ее. Ходил он опустив плечи и ссутулясь. Его глаза ввалились, а руки — в одной он всегда держал палку — усохли, как у старика. Слабый интерес к жизни, тлеющий в нем, угасал вместе с ним. Англичане, соотечественники матери, вновь зажгли в душе Джимса искру — ту половинку его существа, которую он старался навсегда возненавидеть. Они держали себя отнюдь не как захватчики. Они были — хоть это и казалось невероятным — друзьями. Все они — от доблестного бригадира Мюррея до простого солдата — были обходительны, гуманны, щедро делились своим пайком с голодающими горожанами, снабжали их табаком, бесплатно помогали отстраивать разрушенные дома и с каждым днем завоевывали расположение и благодарность людей, обманутых и разоренных слабостью французского короля и губернатором Водрейем с толпой прихлебателей. Даже монахини и священники, люди Божьи, на протяжении двух столетий неустанно сражавшиеся за Новую Францию, приветствовали приход англичан. Честь и рыцарское благородство покорили Квебек и явили его населению доказательства подлинной дружбы: на городской площади был повешен британский солдат, обокравший местною жителя.
Джимс на себе ощутил дружелюбие врагов. Первое время после выздоровления он держался замкнуто, отчужденно и принимал участие в разговоре, лишь когда не мог избежать этого, не нарушая правил вежливости. Он заметил, что многие смотрят на него с жалостью, отчего к его душевным страданиям прибавлялось чувство стыда. Когда он с трудом пытался расправить плечи, к нему протягивались услужливые руки. Здоровье Джимса восстанавливаюсь медленно, но на исходе второй педели его свободы произошел случай, который заставил кровь молодого человека быстрее побежать по жилам. Он услышал на улице разговор двух солдат. Они говорили о собаке — трехногой собаке, которая прошла перед их рядами, когда они собирались дать первый залп по французам.
