Сурикэ - Эмар Густав (книги онлайн полностью .TXT) 📗
М-ль Марта де Прэль была прелестная девушка 18-ти лет, стройная брюнетка, с несколько гордой красотой, которую она умела смягчать очаровательным взглядом, мечтательным, вдумчивым и даже несколько пытливым. Марта де Прэль была воспитана вместе с Кларой и Жанной, дочерьми графа, она училась вместе с ними, граф и графиня любили ее и не делали разницы между ней и своими детьми.
Молодая девушка не помнила, чтобы жила где-нибудь в другом месте, кроме семейства Меренвиль; она считала себя сиротой; ни граф, ни графиня никогда не говорили ей про ее родителей, словно сговорились. Ее звали Марта де Прэль, вот и все, что она знала, будучи счастлива в настоящем и не имея особенных забот о будущем, и не желала больше ничего знать, полагая, что время рано или поздно разъяснит тайну, какова бы она ни была.
В ту минуту, когда семейство Меренвиль готовилось сесть в пирогу, чтобы плыть в Квебек, молодая девушка вдруг почувствовала себя нездоровой; несмотря на все желание ехать вместе со всеми, она уступила настояниям своих сестер — так называла она девиц Меренвиль — и осталась в Бельвю на попечении г-жи Сален. Девицы Меренвиль поцеловали ее на прощание и пообещали вернуться как можно скорее.
Итак, Марта де Прэль осталась.
Но ей было очень скучно, она беспокоилась, сердце у нее сжималось — она сама не знала почему, у нее было предчувствие чего-то недоброго.
Однако мало-помалу она успокоилась, убедила себя доводами рассудка, что нет никакой причины тревожиться; она упрекнула себя за химеры, за детский страх, недостойный взрослой девушки.
Но когда наступила ночь и окутала покровом мрака природу, то сердце молодой девушки снова сжалось тоской, беспокойство ее стало еще напряженнее, она пожелала сама посмотреть, крепко ли будут заперты двери, и настойчиво требовала, чтобы слуги хорошенько караулили.
Всех слуг было двенадцать человек: десять мужчин и две женщины; первые были по преимуществу все прежние охотники, храбрые и преданные; они обещали караулить как можно лучше.
В числе их был один молодой охотник лет двадцати семи или восьми, высокий, стройный, красивый малый, шесть лет тому назад приехавший в колонию, о чем мы будем говорить впоследствии; у него был приятный голос и изящные манеры; его речь была самая изысканная, он был утонченно вежлив и очень молчалив, с виду это был человек, привыкший к лучшему обществу, а никак не грубый, невежественный охотник, каким он был на самом деле.
Он считался человеком непомерной силы, умевшим биться всяким оружием, а главное — человеком храбрым до безумия; прочие канадские охотники дали ему странное прозвище Сурикэ (мышонок), потому ли, что он был очень подвижен и жив, ходил скоро и вместе с тем беззвучно, или потому, что у него был несколько наивный и как бы удивленный взгляд, вечно бегающий, вечно остерегающийся.
Шарль Лебо — это было его настоящее имя — принял прозвище Сурикэ не протестуя и так к нему привык, что откликался на него, словно всю жизнь не имел другого имени.
Ночь была спокойная; с восходом солнца, когда ворота отворились, молодой охотник ушел из Бельвю, куда вернулся незадолго до восхода луны; казалось, он был чем-то озабочен. Он открыл подозрительные следы на расстоянии около мили от дома, эти следы шли вокруг плантации, но не приближались к ней, потом слились в один след и направлялись к реке, где и кончились, не появляясь вновь.
Вечером слуги удвоили предосторожности: убедившись, что двери и окна крепко заперты, они приготовились, не смыкая глаз всю ночь, караулить и обходить пустые комнаты в доме.
М-ль де Прэль, несколько успокоенная этой мерой, ушла в свою комнату и часов около девяти легла спать.
Молодая девушка спала довольно долго, когда была внезапно разбужена выстрелами и страшным военным кличем краснокожих.
Обезумев от ужаса, м-ль де Прэль соскочила с кровати, наскоро оделась, бросилась к двери своей комнаты, отворила ее, но сию же минуту отступила назад с криком ужаса и отчаяния.
Перед дверью Сурикэ и один из слуг отчаянно отбивались от шестерых или семерых индейцев. Три трупа с размозженными черепами лежали около на полу в луже крови.
— Ради Бога, сударыня, закройте дверь! — вскричал Сурикэ, ударяя прикладом ирокеза, который повалился на пол, как сноп.
Но м-ль де Прэль не была в состоянии ни понять, ни даже слышать того, что кричал ей молодой охотник; она опустилась на колени посреди комнаты, сложила руки и подняла глаза к небу; она молилась, даже не сознавая, что около нее делается, — до того все чувства были уничтожены страхом.
Вдруг индейцы испустили дикий крик: слуга был убит; оставался один Сурикэ, обессиленный и подавляемый численным превосходством; в одну минуту он был повален и связан неумолимыми врагами, но, прежде чем упасть, он, по крайней мере, отомстил за свой плен, собственноручно убив шесть ирокезов.
Тогда индейцы ворвались в комнату, вход в которую был теперь беззащитен; они бросились с диким рычанием на молодую девушку, завернули ее в плащ, и один из них взвалил ее на плечи и вынес из дома.
К счастью, несчастная ничего не видела и не чувствовала: она потеряла сознание…
Вот как было дело.
Знаменитый вождь ирокезов, сторонник англичан и поэтому лютый враг французов, оставил свои селения и выступил в поход, надеясь поживиться добычей и захватить пленников на канадской территории.
Этот вождь по имени Нигамон уже с месяц бродил по стране, но до сих пор безуспешно; он потерял несколько воинов и захватил самую ничтожную добычу, так что начал наконец подумывать о возвращении восвояси; но он так нашумел заранее о своем походе, так много нахвастал перед соседними вождями, что боялся насмешек в случае возвращения с пустыми руками. Поэтому он решился сделать еще одну последнюю попытку, прежде чем окончательно ретироваться: вернулся в Канаду по прежним своим следам и простер свою дерзость даже до того, что стал бродить вокруг города Трех Рек.
Кроме кошачьей хитрости, свойственной в такой высокой степени краснокожим, Нигамон имел еще при себе двадцать семь избранных воинов, испытанных храбрецов, что доказывали украшавшие их многочисленные волчьи хвосты; с такими людьми вождь имел почти полную вероятность успеха.
Нигамон и его воины прокрались, как змеи, в густые леса, окаймлявшие реку, и, пользуясь малейшим просветом между деревьями, тщательно высмотрели все подробности местоположения.
Успех вознаградил их неистощимое терпение: почти на самом берегу реки Св. Лаврентия они открыли совершенно уединенную дачу между Квебеком и Триречьем.
Нигамон пожелал произвести рекогносцировку лично: оставив воинов в лесу, он подошел к дому и обошел вокруг него; ему удалось даже проникнуть внутрь и удостовериться в двух весьма важных для него обстоятельствах: в том, что в доме имеется всего дюжина защитников, и в том, что там бездна разных сокровищ.
Нигамон был ранен пулей охотника, но не вскрикнул и даже не пошевелился; мужество и присутствие духа спасли его: несколько минут спустя он возвратился к своим и, смеясь, рассказал о приключении.
Темной ночью, предполагая, что все в доме спят, ирокезы осторожно вышли из засады и отправились к дому, на который хотели неожиданно напасть, — и действительно напали врасплох.
Верные слуги г-на де Меренвиля сражались храбро, хотя нападение и было неожиданным; отпор, который они дали нападающим, чуть было не обескуражил индейцев; была минута, когда защитники виллы сочли себя победителями, но ирокезы были очень многочисленны и потому упорны. Они удвоили усилия, и вскоре защитники дома были частью убиты, частью взяты в плен, а индейцы, овладев домом, начали грабить его. Однако поджечь дом они не решились из боязни, что зарево, видное издалека, может поднять тревогу и привлечь помощь осажденным. Успех обошелся Нигамону дорого: девять храбрейших воинов его были убиты, четверо воинов тяжело ранены, и в числе последних — он сам.
Все свершилось быстро и окончилось менее чем за час; немедленно после того они удалились, уводя пленников, которых намеревались по возвращении домой сжечь живыми, предварительно подвергнув их продолжительным пыткам.
