Сердце мира. Чудовище. Мечта мира - Хаггард Генри Райдер (электронные книги бесплатно txt) 📗
Теперь было уже четверть двенадцатого, и мы приступили к самой страшной и неприятной части нашей задачи. Мы с Хансом подняли тело убитой при закрытии шлюза женщины и понесли его из сарая. Драмана, отказавшись прикасаться к трупу, следовала за нами, нагруженная всем нашим багажом, который мы ни на минуту не решались оставлять, предвидя возможность, что отступление будет отрезано.
С бесконечным трудом пронесли мы тяжелый труп каких-нибудь пятьдесят ярдов до места, которое я приметил еще утром на краю скалы Приношений. В той части скала подымалась футов на шесть над окружающим уровнем, и спереди в ней имелось промытое водой углубление — как бы небольшой грот без крыши, как раз достаточный, чтобы вместить нас троих и труп.
Здесь мы спрятались и стали ждать.
Спустя некоторое время, перед самой полночью, мы услышали на озере всплеск весел. Лодка приближалась! Еще через минуту совсем близко от нас мы различили человеческие голоса.
Я осторожно высунул голову над краем скалы.
К пристани, вернее, к тому месту, где должна быть пристань, так как вся лесенка, кроме самой верхней ступеньки, была залита водой, подплывала большая лодка. А по площадке скалы Приношений шествовали навстречу лодке четыре жреца в белых одеяниях. Лица их были завешены покрывалами с прорезями для глаз, что придавало им сходство с монахами на старинных изображениях испанской инквизиции. Жрецы и лодка одновременно подошли к пристани. Затем с носа судна спихнули высокую женщину, с головой завернутую в белый плащ, которая по росту вполне могла быть Сабилой.
Жрецы приняли ее безмолвно — вся драма разыгралась в абсолютном молчании — и повели или, скорее, поволокли к каменному столбу меж двумя огнями, и там, насколько можно было разглядеть сквозь туман (в эту ночь я благословлял туман, как это говорится в одном нашем церковном псалме, или там, кажется, наоборот: туман славословит Господа), они привязали ее к столбу. Затем, все в том же молчании, жрецы двинулись обратно по склону скалы и скрылись в зеве пещеры. Лодка тоже отплыла на несколько ярдов — недалеко, как можно было судить по числу весельных ударов — и остановилась. До сих пор все шло так, как говорила Драмана. Я шепотом спросил ее, вернутся ли жрецы. Она ответила, что нет, никто не придет до самого рассвета, когда Хоу-Хоу в сопровождении женщин выйдет из пещеры принять свою Невесту. Драмана клялась, что это правда, потому что величайшее преступление — смотреть кому бы то ни было на Святую Невесту с момента, когда ее привяжут к скале, до появления солнца над горизонтом.
— Значит, чем раньше мы возьмемся за дело, тем лучше. Живо, Ханс, пока туман не рассеялся.
Быстро взобрались мы на скалу, волоча за собою мертвую. Обогнув с нашей ужасной ношей ближайший из двух Вечных Огней, мы подошли к столбу с задней стороны. Здесь, благодаря туману и стлавшемуся дыму вулканических огней, мы были почти невидимы. С передней стороны столба, связанная, с упавшей головой, словно в обмороке, стояла Сабила. Ханс клялся, что то была она, так как он узнал ее «по запаху», который ему весьма нравился. Я же, не столь одаренный в отношении нюха, не был в этом уверен. Я заговорил, идя на риск, не решаясь взглянуть на девушку. Признаться, я опасался, что она исполнила свою угрозу и, как к последнему средству, прибегла к яду, спрятанному в волосах.
— Сабила, не пугайся и не кричи. Сабила, это мы — Бодрствующий В Ночи и Свет-Во-Мраке. Мы пришли тебя спасти, — сказал я и тревожно ждал, услышу ли ответ.
Наконец я облегченно вздохнул — она слегка качнула головой и прошептала:
— Это сон, сон!
— Нет, Сабила, ты не спишь, а если спишь, проснись, чтобы нам всем не уснуть навеки.
Затем я прокрался вокруг столба и спросил, где узел связывавшей ее веревки. Она наклонила голову и пробормотала надломленным голосом:
— У моих ног, господин.
Я стал на колени и нащупал узел. Если бы я веревку разрезал, нам нечем было бы привязать к столбу тело. К счастью, узел был затянут не туго — это считалось излишним, так как не бывало случая, чтобы Святая Невеста пыталась бежать. Хотя руки у меня замерзли, я без , большого труда развязал веревку. Через минуту Сабила была свободна, и я перерезал путы на ее руках. Гораздо труднее оказалось привязать на ее место мертвое тело, которое всей тяжестью наваливалось на веревку. Однако мы кое-как справились с нашей задачей, предварительно набросив на ледяное лицо мертвой белый плащ Сабилы.
— Надеюсь, господину Хоу-Хоу полюбится Невеста! — пробормотал Ханс, когда мы тревожно осмотрели свою работу.
Наконец, так как все было сделано, мы удалились так же, как пришли, низко наклоняясь к земле, чтобы не высовываться из полосы тумана, который теперь стал реже и стлался всего фута на три над землей, как осенняя мгла над каким-нибудь английским болотом.
Мы достигли нашей ямы, и Ханс бесцеремонно столкнул Сабилу через край, так что она упала на спину своей сестре Драмане, которая в ужасе прижалась к земле. Трудно придумать более странную встречу двух трагически разлученных родственниц. Я шел последним и, перед тем как спуститься в нашу яму, еще раз оглянулся назад.
Вот что представилось моим глазам: из пещеры вышли два жреца и быстро побежали по склону горы, пока не достигли двух колонн горящего естественного газа или керосина (право, не знаю, что это было). Здесь они остановились, каждый у одной колонны, повернулись на пятках и сквозь прорези в своих масках или покрывалах посмотрели на привязанную к столбу жертву. Вероятно, вид ее их вполне удовлетворил, так как, посмотрев немного, они опять побежали в пещеру, очень быстро, но с размеренностью, исключавшей мысль об удивлении или тревоге.
— Что это значит, Драмана? — воскликнул я. Ты говорила, что закон запрещает смотреть на Святую Невесту до восхода солнца!
— Не знаю, господин, — отвечала она. — Конечно, это против закона. Должно быть, прорицатели почуяли, что не все благополучно, и выслали гонцов. Как я говорила тебе, жрецы Хоу-Хоу искусны в чародействе, господин.
— Значит, они плохие искусники, раз ничего не обнаружили, — заметил я спокойно.
Но в душе я благословлял судьбу, что настоял на своем и привязал мертвую женщину к столбу на место Сабилы. Когда мы тащили ее из сарая, Ханс говорил, что это излишне, раз Драмана клянется, что никто глаз не поднимет на Невесту до самого рассвета — нужно только отвязать Сабилу. Уступи я тогда, мы бы все погибли.
— Теперь, Ханс, — сказал я, скрывая внутреннее волнение, — пора тебе плыть к лодке. Туман рассеивается, торопись, а то тебя увидят.
— Нет, баас, меня не увидят: я положу на голову вязанку веток с Древа Видений, так что буду казаться плавучими водорослями. Но не хочет ли баас поплыть сам? Он плавает лучше меня и не так боится холода, к тому же он умнее и это дурачье в лодке скорее послушается его, чем меня. А если дойдет дело до стрельбы, то стрелок он лучший. А присмотреть за госпожой Сабилой и второй дамой я вполне сумею сам; и фитиль подожгу не хуже, чем баас.
— Нет, — ответил я, — поздно нам менять план, хоть я и сам хотел бы попасть в лодку, где чувствовал бы себя гораздо спокойнее.
— Хорошо, баас. Баасу лучше знать, — ответил он покорно. И затем, не стесняясь условностями, Ханс разделся и завернул свою грязную одежду в циновку из-под вязанки веток Древа Видений, заметив, что с удовольствием наденет сухое платье, когда доберется до лодки или до того света — одно из двух.
Покончив с этими приготовлениями, он привязал к голове веник при помощи веревок, снятых с рук Сабилы, и тронулся в дорогу — жалкая, сморщенная желтая обезьянка. Однако сперва он поцеловал мне руку и спросил, нет ли у меня поручений для моего преподобного отца. Потом он объявил, что, по его мнению, госпожа Сабила не стоит стольких хлопот, тем более что она выходит замуж за другого. И, наконец, он сказал с ударением, что если когда-нибудь выберется из этой страны, то напьется допьяна на двое суток в первом же городе, где можно купить джина — обещание, которое он не преминул исполнить. Затем он соскользнул со скалы и, держа над головой револьвер и кожаный патронташ, нырнул в воду, тихо, как выдра.
