Пограничные бродяги (др. изд.) - Эмар Густав (книги регистрация онлайн TXT) 📗
– Мы здесь проведем ночь, – сказал Транкиль, – перенесем к себе пирогу, чтобы загородить ею свой костер.
Квониам схватил легкое судно, поднял его и, взвалив на свои могучие плечи, отнес на место, указанное его товарищем.
С тех пор как Квониам и канадец столь чудесным образом встретились, прошло несколько часов. Солнце, стоявшее уже довольно низко в то время, как охотник огибал мыс и охотился за фламинго, теперь готово было закатиться. Ночь быстро наступала, и отдельные детали пейзажа начинали исчезать в вечернем сумраке, который сгущался все больше и больше.
Прерия пробуждалась. По временам слышался хриплый звериный рев, смешиваясь с мяуканьем барсуков и прерывистым лаем красных волков.
Для разведения огня охотник набрал самого сухого хворосту, который только он мог найти, чтобы дым был незаметен и чтобы пламя, напротив, озаряло окрестности и, таким образом, немедленно давало бы знать о приближении ужасных соседей, крики которых уже доносились до слуха и которых жажда не замедлит привести к реке.
Ужин наших искателей приключений составили два жареных фламинго и несколько горстей пеммикана, измельченной вяленой говядины, ужин, правда, очень скромный, запитый только речной водой, но они съели его с большим аппетитом, как люди, умеющие ценить всякую пищу, посылаемую им Провидением.
Когда последний кусок был проглочен, канадец по-братски разделил со своим товарищем имевшийся у него запас табака и закурил свою индейскую трубку, которую он смаковал как истинный знаток. Его примеру добросовестно следовал Квониам.
– Теперь, – промолвил Транкиль, – нужно вам сказать, что около трех месяцев тому назад один мой старый друг назначил мне на этом месте свидание. Он должен явиться завтра в полдень. Это – один индейский вождь. Хоть он еще и очень молод, однако пользуется большой славой в своем племени. Я люблю его как брата. Мы, так сказать, вместе выросли. Я был бы счастлив, если бы вы с ним подружились. Это человек умный, опытный, для которого жизнь прерии не представляет тайн. Дружба с индейским вождем – драгоценная вещь для лесного охотника. Подумайте об этом – впрочем, я уверен, что вы сразу сойдетесь.
– Я приложу к этому все усилия. Достаточно того, что вождь – ваш друг, чтобы мне желать видеть его своим. Хоть я до сих пор долгое время блуждал по лесам как беглый раб, однако я еще не встречался с непорабощенными индейцами. Поэтому возможно, что по незнанию я проявлю некоторую неловкость. Но будьте, во всяком случае, уверены, что это произойдет не по моему желанию.
– В этом я убежден. Не беспокойтесь, я предупрежу вождя, который, я уверен, будет удивлен не менее вас, так как я предполагаю, что вы первый представитель черной расы, с которым ему придется встретиться. Ну вот, уже совсем ночь, вы, должно быть, утомлены после упорного преследования, которому вы подвергались в течение целого дня и после тех усилий, которые вам пришлось сделать. Ложитесь спать, я покараулю за двоих, тем более, что, по всей вероятности, завтра нам придется совершить длинный переход, к которому вы должны приготовиться.
Негр согласился со справедливыми доводами своего друга, тем более, что положительно не стоял на ногах от усталости – ищейки его бывшего хозяина гнались за ним на таком близком расстоянии, что уже четыре дня он не смыкал глаз. Поэтому, откинув всякий ложный стыд в сторону, он вытянулся у костра и почти тотчас же заснул.
Транкиль остался сидеть на пироге и, поместив между ног ружье, чтобы быть при малейшей тревоге наготове, погрузился в глубокое раздумье, в то же время бдительно следя за окрестностью и внимательно прислушиваясь к малейшему шуму.
ГЛАВА IV. Манада
Ночь была светлая, темно-синее небо усеяно было миллионами звезд, распространявших мягкий таинственный свет.
Молчание прерии нарушалось тысячей благозвучных и нежных вздохов. Яркие точки, мелькая в ночном сумраке, перебегали над пахучей травою подобно паре блуждающих огоньков. На противоположном берегу реки старые сухие, покрытые мхом дубы казались призраками и качали по ветру своими длинными, покрытыми лишаями и лианами ветвями, тысячи звуков носились в воздухе, неизвестно кому принадлежащие крики исходили из неведомых чащоб, ветер глухо шумел в листве, вода журчала по камням, которыми было усеяно дно, и все завершалось этим неизъяснимым и непонятным шумом жизненной волны, исходящей от Бога, которому величественная пустыня американских саванн придает необыкновенную силу.
Охотник невольно поддавался обаянию окружавшей его первобытной природы, чувствуя себя, так сказать, погруженным в нее, он всюду замечал проявление ее мощи. Его существо содрогалось и трепетало перед тем величием природы, свидетелем которого он был, сладкая и мечтательная задумчивость овладевала им. Находясь так далеко от людей и их стеснительной цивилизации, он чувствовал себя рядом с Богом, и его простодушная вера росла вследствие того удивления, которое внушали ему приоткрытые перед ним тайны природы, живительным силами которой он дивился непосредственно при их проявлении.
Душа человека возвышается, мысли приобретают широту при соприкосновении с этой первобытной жизнью, где каждая новая минута приносит с собой новые неожиданные перемены, где на каждом шагу на диких и грандиозных пейзажах, окружающих его, человек видит неизгладимый отпечаток перста Божьего.
По этой-то причине жизнь, полная опасностей и лишений, для тех, кто однажды ее отведал, имеет необъяснимые очарование и прелесть, неизъяснимое наслаждение, так что о ней вспоминают с сожалением, ибо только здесь человек ощущает свою жизнь, понимает свою силу и свое могущество.
Часы проходили для охотника с удивительной быстротой, и сон ни разу не смежил его очей. Уже холодный утренний ветерок покачивал верхушки деревьев и наводил рябь на спокойную поверхность реки, в серебристых водах которой отражались ее извилистые берега. На горизонте широкие розовые полосы предвещали близкий восход солнца, укрывшаяся в листве сова уже дважды приветствовала наступление дня своими меланхоличными криками. Было около трех часов утра.
Транкиль поднялся с пироги, на которой он до сего времени восседал в полной неподвижности, чтобы стряхнуть с себя овладевшее им оцепенение, и прошелся несколько раз взад и вперед по берегу, чтобы восстановить кровообращение в руках и ногах.
Когда человек, мы не скажем, пробуждается, – ибо храбрый канадец ни на секунду не сомкнул глаз в продолжение всей долгой ночной стражи, – но стряхивает с себя онемение, которое навели на него тишина, мрак и всюду проникающий ночной холод, то ему бывает нужно несколько минут для того, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. То же самое случилось и с охотником, однако для него, привыкшего в течение долгих лет к отшельнической жизни, этого времени было слишком много, и он собрался почти мгновенно, став столь же энергичным, зорким и внимательным, как накануне вечером. Он уже готовился разбудить своего товарища, который в продолжение всего этого времени спал тем глубоким, восстанавливающим силы сном, которым спят только дети да люди, совесть которых совершенно чиста, как вдруг замер и стал с беспокойством прислушиваться.
Канадец слышал, что далеко в глубине леса, образовавшего густую завесу позади его стоянки, поднимается непонятный шум, с минуты на минуту увеличивающийся и вскоре превратившийся в грозный гул.
Шум этот становился все ближе и ближе, это был гулкий частый топот, треск деревьев и ветвей, глухое мычание, – словом, не похожий ни на что человеческое, неопределенный, необъяснимый и ужасный гул, который, явно приближаясь, звучал, подобно бурной реке, глухо и непрерывно.
Квониам, внезапно разбуженный этим странным шумом, был уже на ногах, держа ружье в руке и устремив глаза на охотника, готовый действовать по первому сигналу, еще не понимая, что происходит вокруг, с головой, отяжелевшей от сна, и под влиянием того панического ужаса, который овладевает самым храбрым человеком, когда он чувствует себя застигнутым врасплох неизвестной опасностью.
