Письмо Виверо - Бэгли Десмонд (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

— Я могу тебе помочь?

— Я немного подумал, а затем сказал:

— Нет. Ты только зря израсходуешь свой воздух. Его достаточно в пещере для того, чтобы поддерживать наше дыхание, а мне еще может понадобиться тот, что в твоем акваланге.

Она, подняв голову, посмотрела на фонарь и вздрогнула.

— Я надеюсь, что он не погаснет. Странно, что он до сих пор горит.

— Батареи находятся наверху, и в них еще много энергии, — сказал я. — Тут нет ничего удивительного. Не падай духом, я скоро вернусь.

Я опустил маску, скользнул в воду и выплыл из пещеры, после чего опустился на дно. Я нашел там один из наших рабочих фонарей и подумал над тем, стоит ли его включать, поскольку свет будет заметен с поверхности. В конце концов я рискнул — вряд ли Гатт сможет меня достать, не имея при себе глубинной бомбы, и очевидно, что ему не удастся ее сделать за короткое время.

Я поискал большие баллоны, которые мы с Рудетски скинули с плота, и оказалось, что они рассыпались в разные стороны. Найти распределитель, который мы сбросили вслед за баллонами, оказалось значительно сложнее, но я обнаружил его под кольцами воздушного шланга, свернувшегося на дне как огромная змея, и удовлетворенно хмыкнул про себя, увидев, что вентиль по-прежнему привязан к распределителю веревочной петлей. Без этого вентиля я оказался бы в трудном положении.

Собрать баллоны в одно место оказалось задачей, достойной Геркулеса, но в конце концов я с ней справился и присоединил баллоны к распределителю. У подводников возникает та же проблема, связанная с невесомостью, что и у космонавтов, и каждый раз, когда я пытался завернуть потуже гайку, мое тело начинало вращаться вокруг баллона в обратном направлении. Я провел внизу почти целый час, пока наконец мне удалось присоединить все баллоны к распределителю с открытыми кранами и привинтить воздушный шланг с закрытым клапаном на конце к выводу распределителя. Теперь весь воздух в баллонах был доступен через клапан воздушного шланга.

Я заплыл в пещеру, волоча за собой шланг, и, вынырнув на поверхность, поднял его вверх в триумфальном жесте. Кэтрин сидела в дальнем конце уступа, и когда я воскликнул: «Держи его!» — она никак не прореагировала, и лишь только едва повернулась, чтобы посмотреть на меня.

Я выбрался из воды, с трудом удерживая концы шланга, а затем вытравил его побольше и закрепил на месте, усевшись сверху.

— Что с тобой случилось? — поинтересовался я.

Некоторое время она не отвечала, а потом произнесла бесцветным голосом:

— Я думаю о Фаллоне.

— Ох!

— Это все, что ты можешь сказать? — спросила она со страстью в голосе, но внезапно гнев ее утих, не успев разгореться.

— Ты думаешь, он мертв? — спросила она более спокойно.

Я задумался.

— Вероятно, — ответил я наконец.

— Боже мой, я ошибалась в тебе, — сказала она с горечью. — Оказывается, ты расчетливый и жестокий. Ты можешь оставить человека умирать и больше не вспоминать о нем.

— Что я чувствую, тебя не касается. Это было решение Фаллона — он принял его сам.

— Но ты извлек из него выгоду.

— Так же как и ты, — заметил я.

— Я знаю, — сказала она безысходно. — Я знаю. Но я не мужчина; я не могу убивать и сражаться.

— Я и сам не привык к этому, — сказал я едко. — В отличие от Гатта. Но ты будешь убивать, если это будет тебе необходимо, Кэтрин. Так же как и все мы. Ты человеческое существо — способное на убийство при самозащите. Мы все можем убивать, но некоторых из нас нужно к этому вынудить.

— И ты не считаешь, что тебе нужно защищать Фаллона, — сказала она тихо.

— Нет, не считаю, — произнес я так же тихо. — Поскольку я буду защищать мертвого человека. Фаллон это знал, Кэти; он знал, что умирает от рака. Он узнал об этом еще в Мехико и поэтому вел себя так безответственно. А теперь его мучает совесть. Он хотел успокоить ее, Кэти. Он хотел сделать так, чтобы совесть его вновь стала чиста. Ты думаешь, я имел право отказать ему в этом — тем более, что в любом случае мы все скоро будем мертвы.

Я с трудом расслышал слова:

— О Боже! — прошептала она. — Я не знала — я не знала.

Я почувствовал себя пристыженным.

— Прости меня, — сказал я. — Я немного запутался. Я забыл, что ты не знаешь. Он сказал мне об этом перед самой атакой Гатта. Ему предстояло вернуться в Мехико, чтобы умереть через три месяца. Не слишком много времени, чтобы строить какие-то планы, не так ли?

— Вот почему ему так не хотелось отсюда уезжать. — Ее голос прервался всхлипыванием. — Я видела, он смотрел на город так, словно у него с ним любовный роман. Он гладил те вещи, которые мы для него доставали.

— Он был человеком, который прощается со всем, что любит, — сказал я.

Некоторое время она сохраняла молчание, а затем тихо произнесла:

— Мне очень жаль, Джемми; я сожалею о тех словах, которые тебе сказала. Теперь я многое бы дала за то, чтобы никогда их не произносить.

— Забудь об этом.

Я сосредоточился на охране шланга, а затем начал размышлять над тем, что мне с ним делать. Средний аквалангист не помнит на память Адмиралтейскую таблицу для подводников; и я не был исключением. Однако в последнее время я сверялся с ней достаточно часто, особенно в связи с глубинами, имеющими отношение к сеноту, и неплохо помнил все цифры. Рано или поздно нам придется подниматься на поверхность, а это означает декомпрессию по пути наверх, а продолжительность декомпрессии зависит от достигнутой глубины и длительности проведенного на ней времени.

Я только что провел целый час на глубине почти ста футов, после чего поднялся до шестидесяти пяти футов, и если я проведу в пещере по меньшей мере еще один час, то потом, при декомпрессии, смогу не принимать во внимание погружение на дно сенота. Избыточный азот к тому времени уже постепенно выйдет из моих тканей.

Останется только подняться на поверхность. Чем дольше мы будем находиться в пещере, тем больше времени понадобится на декомпрессию, а время декомпрессии строго ограничено количеством воздуха, оставшегося в больших баллонах на дне сенота. Будет большим несчастьем остаться без воздуха во время, скажем, двадцатифутовой декомпрессионной остановки. Придется либо остаться в воде и задохнуться, либо подняться на поверхность и получить кессонную болезнь. Главная проблема заключалась в том, что я не знал, сколько воздуха осталось в баллонах — Рудетски сам проводил все поверхностные работы на плоту, и у него не было повода говорить мне об этом.

Поэтому мне оставалось только положиться на волю случая, и я решил исходить из того, что баллоны полны наполовину. Баллоны моего акваланга были почти пусты, но те, что у Кэтрин, оставались практически полными, и у меня был небольшой резерв. Я наконец рассчитал, что если мы проведем в пещере три часа, то на декомпрессию понадобится два часа — всего пройдет пять часов с того момента, как мы, нырнув, укрылись от пуль. За пять часов наверху вполне могут произойти какие-нибудь перемены. Я слабо усмехнулся. Никогда не стоит терять оптимизма — Гатт даже мог пустить себе пулю в лоб в припадке ярости.

Я посмотрел, сколько прошло времени, и подумал, что моя привычка постоянно носить водонепроницаемые, устойчивые к давлению часы подводника оказалась весьма полезной. Мы находились внизу уже полтора часа, так что, перед тем как покинуть пещеру, оставалось провести здесь еще столько же времени. Я вытянулся на твердых камнях, по-прежнему придавливая шланг, и приготовился к ожиданию.

— Джемми!

— Да.

— Никто раньше не называл меня Кэти — за исключением отца.

— Не надо смотреть на меня как на отца, — сказал я угрюмо.

— Не буду, — пообещала она торжественно.

Свет погас — не после серии последних отчаянных вспышек, как бывает, когда садятся батареи, а внезапно, словно кто-то повернул выключатель. Кэтрин издала испуганный крик, но я успокоил ее.

— Не бойся, девочка! Беспокоиться не о чем.

— Это батареи?

— Возможно, — ответил я, хотя знал, что это не так.