Бермудский Треугольник (СИ) - Казанцев Геннадий Николаевич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— Меня в сваты? запишешь? А вдруг приглянусь, — тоже к ведомственной науке приставят… С будущей тёщей ещё не знакомился?
— Отвянь, балаболка! — не выдержал Герман. — Я голову ломаю, как мне этот роман на нет свести, чтоб никто в обиде не остался, а он меня тёщей пугает!
Породистое лицо истукана с острова Пасхи перекосило выражение безнадежности.
— Даже не помышляй! — в отчаянии вскричал он, привлекая внимание слушателей, дремавших в салоне автобуса. — На крайний случай передай её мне… Уж я что-нибудь придумаю как её с толком использовать.
— Что значит — передай?! Как это использовать?! — возмутился Поскотин, — Она ведь живая! И наконец, нравится она мне… по-своему.
— Зачем кипятишься?.. Мне тоже все женщины нравятся!.. Но тут случай особый… Не каждому дано «Золотую Рыбку» поймать! Жаль, — не в те сети попала…
Разговор прервал прежде молчавший Дятлов.
— Кончайте попусту трепаться! Герман прав, пора ему возвращаться в лоно семьи. Вот у меня, никаких ваших дурацких проблем. И Маша довольна, и дети!
— Ты посмотри, святой объявился?! — возмутился Вениамин. — А кто половину «Аэрофлота» перепортил? А кто тот «Дядя Саша», что храпел в коечке с несчастной медичкой? Чья бы мычала, дядя Саша!..
— Не путай Божий дар с яичницей! — взвился Шурик. — Для меня семья — это святое! А что налево хожу, так это, чтоб кровь не загустела. К тому же добрый я… Личный генофонд щедрой рукой, можно сказать, раздаю…
— Ну, если только рукой… — вставил слово уязвлённый Герман.
— И главное, — не обращая внимание на его реплику, продолжил хранитель семейный ценностей, — никто не в обиде! Никто! Запомнили?!.. Вы же своими сопливыми чувствами советским людям только жизнь портите!
Крыть было нечем и друзья умолкли, погрузившись каждый в свои мысли.
Новый Год Поскотин встречал в кругу семьи и соседей, которые пришли с маленькой племянницей, самоваром и полугодовалым щенком пуделя. Татьяна пребывала в предпраздничной суете, одетая в блузку из жёваной марлёвки, которую её муж так и не успел подарить своей бывшей любовнице. Сам он мрачно сидел у телевизора в облегающей чешской футболке со шнуровкой.
— Какие вы сегодня все элегантные! — восхитилась соседка Лида, зажигая новогодние свечи.
— Да, кривить не стану, — отреагировал хозяин, — одеты не хуже гостей «Новогоднего Огонька». Вон, посмотри на Петросяна! Нацепил костюм-тройку и несёт с экрана одну пошлость за другой! А эти кикиморы, что вокруг, сидят и хихикают. Срамота!
— Постой-постой! — перебил его Михаил. — Что он там про пуделя сказал?
— Что стрижка собаки нынче в червонец с лишним обходится, — ответила за мужа Татьяна.
— Кошмар, как растут цены! — заметила Лида.
— Во всём виноват ОПЕК! — глубокомысленно процедил Поскотин, продолжая пялиться в чёрно-белый экран, где Петросян вёл свой «Разговор по душам», временами замирая в глубокомысленных ужимках на своём хитроватом лице.
— Опе?к, — это не тот латыш, что партийным контролем в Политбюро заведует? — поинтересовалась соседка.
— Нет. Того Арвидом Пельше звали. Помер ещё в мае, — оторвался от экрана Герман. — ОПЕК — это арабское Политбюро. Они там проголосовали, чтобы цены на нефть обвалить… Если не подымут, то у нас скоро не то что собак, людей за червонец стричь будут, помяните моё слово!
— Умный, ты Герман Николаевич, как я посмотрю… для рядового-то инженера… — вставил слово Михаил, который пребывал в ожидании разлива шампанского.
Поскотин, не отвечая на реплику, встал и, придвинувшись к нему вплотную, прошептал: «Все умные уже давно пьяные, а у нас с тобой, Миша, ни в одном глазу! Не порядок это!» «Так в чём дело?! — воскликнул сосед, — Бегом ко мне!»
— Что он сказал? — встревожилась Лида.
— Петросян?.. — сделал озабоченное выражение Поскотин, — Петросян рассказал, что только дураки не умеют вертеться.
В это время всесоюзный комик уже раскланивался перед гостями «Голубого огонька».
— У нас народ забыл как работать, — подала реплику Татьяна, — зато все научились вертеться.
Мужчины горестно поддакнули, после чего крадучись направились в коридор. На выходе их ожидал сюрприз. Посредине лестничной площадки сын Германа обнимался с соседской племянницей. Девочка-подросток держала первоклассника за оттопыренные уши и, зажмурившись, наслаждалась поцелуем. Пашка, выпучив голубые глаза, всем своим видом демонстрировал, что просто не мог отказать в этой пустячной услуге своей новой знакомой. Вокруг парочки вертелся щенок, озвучивая пронзительным лаем немую сцену. «Марш домой!» — скомандовали оторопевшие взрослые и, убедившись, что малолетние грешники закрыли за собой дверь, проследовали в Мишину квартиру. «Рано они у нас…» — заметил сосед, морщась и отставляя пустую рюмку. «Может, какие-то нарушения в генах?» — предположил Поскотин, хрустя солёным огурцом.
В целом Новый Год удался. Из соседской квартиры Поскотин поздравил по телефону «Валькирию», потом, вернувшись к себе, плюхнулся за стол напротив телевизора. Ощетинившись бокалами, компания гадала, кто будет зачитывать новогоднее обращение. Герман поставил на Андропова, и… проиграл. Советский народ поздравил неизменный дублёр больных генсеков Игорь Кириллов — диктор центрального телевидения. «И впрямь, Юрию Владимировичу недолго осталось, — вспомнил он пророчество жены Андриана, — Дотянул бы, родимый, до летних каникул, чтобы мне не залететь в наряд или оцепление, как на брежневских похоронах». К часу ночи ушли соседи. В два, — супруги легли в накрахмаленную постель и мгновенно затихли, провалившись каждый в свой неповторимый сон. А в шесть утра Поскотин уже топтался у дверей в Надеждину квартиру. Ему опять приснилась Ольга. Сон был столь реалистичным и ярким, что, очнувшись и увидев рядом супругу, он испытал неподдельный шок. Собраться и выехать на такси в знакомый до боли спальный район было делом пары десятков минут.
Молодой человек нажал кнопку звонка. Дверь открыл заспанный великан. Он чесал свою заплывшую грудь и поправлял семейные трусы, наполовину скрытые складками живота. «Ну?!» — промолвил великан толстыми губами, обрамлёнными чёрным овалом жидкой растительности. «Простите, я, видимо, ошибся квартирой… Не подскажете, где живёт Надежда». «На-а-адь! — крикнул в темноту коридора мужчина, смешно, словно муха лапки, почёсывая одну могучую ногу о другую. — На-а-адь! — повторил он, — К тебе какой-то мудак пришёл!» На его зов выбежала Надежда, набрасывая халат на такой знакомый Герману пеньюар с прозрачной пелериной. «Витенька, это Герочка! — воскликнула женщина. — Помнишь, я тебе о нём рассказывала». «Ге-е-ерочка? — врастяжку повторил великан. — Ах, да! Это тот, кому Михаил битву при Маренго устроил, а потом из окна выбросил?!.. С Новым Годом, планерист!» Поскотин не стал уточнять исход своей давней потасовки с Ольгиным мужем и, буркнув приветствие, вошёл в квартиру.
За то время, что он в ней не был, Надеждино жилище сильно изменилось. Во всём чувствовалась хозяйская мужская рука. Коридор с прихожей обросли антресолями, гостиная подёрнулась багетом, обрамлявшим развешанные по стене иллюстрации из «Огонька». На кухне было тесно от обилия отреставрированной мебели и самодельных полок, на одной из которых весело сверкал стёклами новых глаз знакомый ему плюшевый мишка. «А вы рукодельник!» — искренне восхитился гость, обращаясь к Виктору. Великан вдруг как-то сразу обмяк и стал тем обаятельным добряком, каким обычно бывают сильные, с крупным телом русские мужики. «Ты, друг, погоди, я тебе свой токарный станок покажу…» — начал растворяться в гостеприимстве хозяин. «Витечка, уймись… — защебетала Надежда, — Попьём чайку, потом всё покажешь».
— Не трожь ты её, — тихо вела разговор добрая хозяйка, прихлёбывая горячий чай из огромной семейной кружки. — Не могут они в себя прийти. Ольга замкнулась, всё больше с дочерью гуляет. Миша бесится. То грозит, то прощения просит. Не подумали вы оба, когда любовь затевали. А у тебя как? Жена вернулась?
— Вернулась… Теперь всё как у людей, и жена, и подружка… Мне бы с Ольгой хоть парой слов перекинуться… Сегодня опять снилась. К другим — деды морозы со снегурочками по ночам приходят, а ко мне — она. А, кстати, откуда у тебя это чудесное бельё? — поинтересовался он, косясь на знакомые кружева, выбивающиеся из-под халата Надежды.
