Бермудский Треугольник (СИ) - Казанцев Геннадий Николаевич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
В квартире Надежды началась суматоха. «Моя мама терпеть не может неопрятных молодых людей!» — говорила Ольга, утюжа Поскотину брюки и рубаху. Он стоял рядом в одних трусах, готовый в этот ответственный момент во всём подчиняться воле своей новой хозяйки. «Что стоишь? Марш в ванну!» После душа его волосы укладывали хозяйским пылесосом «Буран». Эрзац-«жених» жмурился, уклоняясь от плотного потока воздуха и поминутно вздыхал, глядя на своё отражение в зеркале. С противоположной стороны на него смотрел некто, весьма напоминавший главного героя его любимой кинокартины «Женитьба Бальзаминова». «Как хотя бы твою маму звать?» — крикнул он, перед тем, закрыть дверь. «Наталья Кирилловна!» «Понял!» — и Герман побежал вниз по лестнице.
Смотрины
В переполненной электричке Поскотин, внешний вид которого стараниями женщин был доведён до безупречности пасхального яйца, непрерывно потел. Тонкий аромат его мужских духов, не успев оторваться от накрахмаленных одежд и гладко выбритого лица, безжалостно подавлялся запахами, исходящими от дачников в засаленных ветровках с эмблемами стройотрядов, сонных провинциалов со связками сырокопчёной колбасы и туалетной бумаги, а также военных, благоухающих разносолами вчерашней попойки.
На конечной станции, подхваченный потоком пассажиров, он был выплеснут на платформу, которая через пару минут опустела. Герман вертел головой в поисках женщины, запечатлённой на фотографии, которую держал в руке. Эта фотография, вручённая ему Ольгой для опознания мамы, его не мало удивила. И было отчего. В женском лице определённо угадывались черты польской актрисы Барбары Брыльской, такой, какой она могла стать к пятидесяти годам. Именно этой Барбары на платформе и не было. Одиноко стоял морской офицер в парадной форме — и никого! Где-то вдалеке бухал полковой барабан, слышался ритмичный шелест сотен сапог по асфальту, заглушаемый далёкими раскатами строевой песни. Но вот из-за железных ворот с огромной красной звездой стала выплывать зелёная змейка новобранцев, выкрикивающих на одной ноте: «Каждый воин, парень бравый, смотрит соколом в строю…» «Да уж, соколы! — скептически вполголоса произнёс майор, приглядываясь к растянувшейся колонне, — Одно слово — стадо! И ведь с каждым годом призывник всё хлипче становится…»
Между тем время шло и, кажется, пора было собираться в обратный путь. Молодой человек достал сигарету и стал хлопать себя по карману в поисках спичек. «Чёрт, опять забыл… Пойду, у этого „маремана“ прикурю» Герман расслабленной походкой направился к военному. «Ты только посмотри, да он при кортике! И ордена-а-а!.. — приблизившись к нему, мысленно восхитился Поскотин. — Зазнобу ждёт или начальство… — и уже приблизившись, почтительно обратился — Товарищ капитан первого ранга, разрешите прикурить!» «Не курю и вам не рекомендую!» — отрезал морской офицер. «Мда, осечка… а мужик-то серьёзный», — мелькнула последняя мысль перед тем как он увидел «Барбару». Да, вероятнее всего, это была Ольгина мать. Не звезда мирового экрана, — это однозначно, — но тоже не без шарма. Женщина шла быстрым упругим шагом и, казалось, искрилась в улыбке. Герман выпрямился, расплываясь в ответной доброжелательной гримасе. «Выглядит явно не хуже нашей Валентины Леонтьевой», — подумал он, припоминая телепередачу «От всей души», в которой её ведущая ма?стерски выжимала слёзы из глаз сентиментальных зрительниц.
«Вилен, да вот же он!» — крикнула женщина, обращаясь к полковнику и указывая рукой на Германа. Сблизившись, морской офицер взял Ольгину маму под руку и вместе они предстали перед «разлучником» своей дочери. «Так он еще и летчик!» — мелькнула догадка, когда Поскотин заметил на петлицах у «маремана» эмблему военно-воздушных сил. Не сломленные годами, стройные и подтянутые, родители Ольги представляли собой типаж героев полотен «Славянского эпоса» забытого чешского художника Альфонса Мухи, картины которого поразили его во время преддипломной практики в Праге. «Вот откуда в ней порода!» — мысленно воскликнул молодой человек, любуясь русской статью её родителей. «Наташа, ты же говорила, что приедет майор, а это кто?» — кивнул в сторону гражданского офицер морской авиации. «Я и есть майор, товарищ полковник, — представился гость, — но, так сказать, под прикрытием». «Из „Конторы“ что ли?» «Контор много, а я из КГБ!» Ответ полковнику явно не понравился. Герману нестерпимо хотелось курить. Разговор не клеился. Наталья Кирилловна, не зная как растопить взаимную настороженность, пустилась в пересказ «урока мужества» в своём подшефном девятом-«А», на который был приглашён и её супруг — бывший советник ВВС Вьетнама. «Так вот почему он одел парадную форму», — догадался Поскотин, после чего в ответной речи изложил свою военную биографию, чем, наконец, растопил лёд отчуждения.
— Говоришь, направляешься в долгосрочную командировку? — переспросил гостя полковник. — А по возвращении куда?.. Ещё не знаешь… Так-так… Может, к нам в Академию, на кафедру Научного Коммунизма?
— Вилен! — перебила его Наталья Кирилловна, — куда спешить! Ты не удосужился даже спросить, какие планы у Германа Николаевича относительно нашей дочери?
— По-моему, он своим приездом всё сказал.
— Так точно, товарищ полковник!.. Женюсь! Чтоб всё, как по Уставу… Но, к сожалению, с некоторой отсрочкой. Морально разложившихся офицеров за границу не пускают.
— Понимаю, — окончательно смягчился будущий тесть. — Так ты, братец, подумай. Есть очень интересная тема диссертации: «Освободительное движение в Юго-Восточной Азии…
— …в условиях усиления капиталистической интеграции» — закончил фразу без пяти минут зять, чем окончательно расположил к себе будущего родственника.
— А это от нас! — в завершении встречи вдруг встрепенулась Наталья Кирилловна, передавая «жениху» объёмный свёрток — Подарок от меня с Виленом! В Афганистане очень пригодится. Супруг его из Сирии привёз…
На обратном пути, «разложившийся офицер» со смешанным чувством недоверия и благодарности разглядывал подарок — колониальный пробковый шлем. — «Да-а-а… Этим головным убором только пуштунов дразнить!» — подтрунивал он сам над собой, постепенно сознавая, что его жизнь в очередной раз круто изменилась.
Будни, «Сесиль» и лабрадор
Разведывательная подготовка, словно горная река, сошедшая на равнину, всё ещё вертела слушателей в водовороте шпионских премудростей, но уже не могла сбить с ног или выбросить на заболоченный берег «гражданки». Герман, наконец познавший прелести семейной жизни в любви, охладел к учёбе и быстро скатился в разряд условно успевающих, чем не мало порадовал своего недоброжелателя — троечника Виктора Скоблинцева, который, исторгнув последние капли желчи, начал мироточить, приняв бывшего отличника в круг своих друзей. Несколько неожиданно для всех в знатоки шпионских наук выбился Мочалин. Как-то незаметно он подтянул язык. У Поскотина влажнели глаза, когда его товарищ в институтском кинозале баловал друзей синхронным переводом какой-нибудь индийской мелодрамы. С тем же успехом он выступал на семинарах, ровным глухим голосом докладывая о тактике работы спецслужб евроатлантического блока против СССР. «Когда ты только успеваешь готовиться?» — с оттенком зависти спрашивал его бывший отличник. «Вечерами… — отвечал Вениамин. — Моя супруга ни до телевизора, ни до кровати не допустит, пока я ей на ночь про ЦРУ не расскажу. Я, Герочка, в отличие от некоторых, жену не по экстерьеру выбирал, а по сумме полезных качеств. Она мне и курсовые пишет, и репетитора по хинди подыскала, и домашние задания по спецпредметам проверяет». Действительно, после воссоединения с семьёй, Венечка преобразился. Его и без того благородное лицо покрылось лёгким налётом молочной спелости, черты округлились, придавая к его монументальному образу респектабельность провинциального доцента. На его фоне исхудавший Герман выглядел дворовым псом, без надежды на успех кочующим с одной собачьей свадьбы на другую.
