Слово - Алексеев Сергей Трофимович (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Гудошников сорвал гардину с двери, сшиб пылающие газеты, накрыл огонь и лег на него животом…
На улице было тихо. Стояла «скорая», уткнувшись в ворота, и какие-то неясные фигуры сновали перед окнами в палисаднике, одна — в милицейской фуражке.
Гудошников открыл форточку, распахнул двери и замахал гардиной. Дым выходил медленно, лениво и все еще душил, жег легкие, сжимающиеся в кашле.
В окно стучал сын, кричал что-то, размахивая руками. Лицо его белело расплывчатым пятном, со звоном сыпались стекла, гудела решетка на окне.
— Все нормально, — сказал Гудошников. — Врач мне не нужен. Пусть уезжают. Все нормально.
Кое-как проветрив хранилище, Никита Евсеевич убрал ошметья горелой бумаги и запер двери хранилища. Ключи положил в карман.
— Все нормально, — повторил Гудошников, — все спокойно.
Через некоторое время санитарная машина уехала. Ушел и милиционер. Гудошников откинул крючок на двери.
— Все спокойно, все хорошо, — пробормотал он, впуская сына.
Степан отмывал кровь с изрезанных о стекло рук. Журчала вода, и свисающий с шеи фонендоскоп тихонько брякал о раковину.
Никита Евсеевич достал деревянный протез, ощупал его, осмотрел крепление и сбросил с культи новый. В старом, несгибаемом, ходить было надежно и уверенно.
— Я погуляю на мосту, — сказал он. — Подышу свежим воздухом. Жаркий сегодня денек, душно…
Старый квартал и правда задыхался в тот день двадцать девятого августа…
Он не вернулся ни в этот день, ни на следующий.
Поиски ничего не давали. Говорят, видели инвалида на деревянной ноге сначала на Коммунальном мосту, потом будто на лодочной пристани и на железнодорожных путях недалеко от станции. Был, говорят, и ушел…
Кануны и каноны
В предместье городка Виттенберг батальон капитана Глотова вырвался вперед, вышиб немцев из крохотной деревушки и вдруг напоролся на сильный пулеметный огонь. Мирный с виду, не тронутый ни снарядами, ни бомбежкой, замок хлестал по наступавшим беспорядочной, остервенелой стрельбой. У Глотова был приказ с ходу взять замок и закрепиться на окраине Виттенберга. Сюда, в старинный, рыцарских времен замок, должен был переехать штаб дивизии.
Батальон обхватил красное огромное здание с трех сторон, залег на опушке старого парка. Соседи слева и справа, вначале отстававшие, ушли вперед, а вместе с ними укатился грохот боя. Бойцы Глотова лежали в трехстах метрах от замка, перед чугунной решеткой ограды на каменном фундаменте, и ждали команды окапываться. Огонь был мощным, но не прицельным, и потому бестолковым. Пулеметные очереди секли большей частью брусчатую площадь, ограду, кроны и стволы деревьев, за которыми прятались бойцы, но все-таки рисковать не имело смысла. Несколько раз со второго этажа глухо ударили орудия, и снаряды разорвались где-то в тылу батальона. Пулеметы били в основном с первого этажа, били взахлеб, наугад — противник словно предупреждал, показывал свою огневую мощь.
— Они что, пьяные там? — выругался Глотов и приказал окопаться. Солнце опустилось за замок, четко обрисовав на фоне вечернего неба его силуэт. Теперь оно не слепило, и Глотов хорошо видел в бинокль зияющие окна-бойницы, толстые, каменные стены, подернутые у основания серым лишайником, орудийные стволы, торчащие из оконных проемов первого и второго этажей, — видел и убеждался, что с ходу, без артиллерии, такую крепость не взять.
Тем временем проворный связист уже размотал катушку кабеля, подключил полевой телефон. Глотов связался с командиром полка и доложил обстановку. По данным разведки, замок обороняла рота солдат, и он не представлял серьезного опорного пункта противника. Да и сам Глотов знал, что орудий в замке не должно быть.
А тут из каждого второго окна ствол торчит…
Командир полка обещал прислать в батальон три танка, чтобы с их помощью выбить немцев из замка. Глотов отменил приказ окопаться, и когда танки подошли со стороны парка, пропустил их вперед и поднял бойцов в атаку.
Танки протаранили чугунную решетку и, стреляя на ходу из орудии, выкатились на площадь. Но едва они достигли ее середины, как средний был подожжен фаустпатроном, а два оставшихся, отстреливаясь, отползли на исходный рубеж. Атака захлебнулась. Батальон вернулся в недорытые окопы, а танки, меняя позицию, начали обстреливать замок. Но толку от этой стрельбы было немного. Снаряды крошили камень, оставляя на стенах рваные следы, после чего еще злее стучали пулеметы и чаще бухали гаубицы противника.
Глотова позвали к телефону.
— Ну что, взял? — спросил комполка.
— Да ну его, холера! — выругался капитан. — Танк сожгли, а у других по два снаряда… Укреплен здорово!
— Там солдат-стариков не больше роты! — разгорячился командир. — Что, сладить не можешь?
— У них в руках пулеметы, а не батожки! — отпарировал Глотов. — Я тут через час батальон положу! Мне артиллерия нужна, товарищ майор!
— Тьфу т-ты… — рассердился комполка. — Глотов! Ты понимаешь, что в замке будет штаб дивизии? Он уже снялся, едет к тебе!
— Я все понимаю, товарищ майор! Но без орудий замка не взять! Вы слышите, что у нас творится?
— Да слышу, — бросил майор. — Хорошо! Будут тебе орудия. Да пошевеливайся там!
Начало смеркаться, и бойцы все глубже зарывались в землю. Стрельба из окон и бойниц замка не прекращалась. Она лишь временами редела, когда бил один пулемет, но затем снова усиливалась. Несколько раз, будто на полигоне, лупили немцы фаустпатронами по сожженному танку, редко и неприцельно грохали пушки.
— Они что, — смеялись бойцы, — соревнуются, кто больше патронов пожжет?
— Не похоже, чтобы старики, — слышал Глотов разговоры бойцов. — Скорее всего СС, напились шнапсу и поливают…
Комбат мысленно соглашался. Ярость, с которой стреляли из замка, по сути, уже окруженного, могла быть только у людей, не надеющихся на милость победителя. Глотову приходилось сталкиваться с подразделениями, состоящими из стариков. Жертвы тотальной войны, люди, пожившие на белом свете, они понимали, что Гитлеру приходит конец, и сопротивлялись без остервенения, из-под палки, при удобном случае норовя сдаться в плен. За три года войны комбат научился без разведки определять, чем дышит противник.
Прячась за деревьями, Глотов прибежал во вторую роту и, скатившись в окоп, вызвал ее командира.
— Через десять минут снимешь свою роту и зайдешь к замку от реки, — приказал он, доставая карту. — И сразу готовь атаку. Вот-вот подойдут орудия.
Он взял у бойца плащ-палатку, накрылся ею, включил фонарь. В это время наверху послышался шорох и тяжелое дыхание.
— Товарищ капитан! — доложил связной. — Танкист с нейтралки приполз, обгорелый!
— Отправьте в санроту! — распорядился Глотов.
— Уже отправили, — сказал боец. — Только с ним вместе перебежчик явился, из замка. Куда его?
— Кто такой? — спросил Глотов. — Фамилия, звание…
— А старик, но офицер. И по-нашему умеет!
— Давай его сюда! — приказал Глотов и рассмеялся. — Во времена пошли, «языки» сами приходят!.. Под Москвой, небось, не ходили! А у себя дома — пожалуйста.
Минут через пять в окоп спустили немца в мешковатой форме без погон и ремня. Глотов осветил его фонариком — из-под каски торчат совершенно белые, слипшиеся волосы; седая недельная щетина на впалых щеках. Дышит тяжело, с хрипом, однако спокоен и даже медлителен. Из-за тесноты окопа, в котором можно было только сидеть, немец оказался совсем рядом, и комбат ощутил его кислый солдатский дух.
— Кто такой? — спросил Глотов. — Фамилия, звание, должность?
Перебежчик сглотнул сухим горлом, снял каску.
— Отто Фрас, командир взвода, учитель гимназии, — отрекомендовался немец с сильным акцентом.
— Кто же все-таки — учитель гимназии или командир взвода? — переспросил Глотов.
— Учитель гимназии, — сказал немец. — Тотальная война, фолькштурм… Не стреляйте!
— Да кто в тебя стрелять будет? — отмахнулся Глотов. — Нужен ты… Кто обороняет замок? СС?
