Шестеро вышли в путь - Рысс Евгений Самойлович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Может быть, Ольга повернула бы лошадь и поехала бы обратно, но тропинка была такая узкая, что вряд ли лошадь сумела бы повернуться, такая узкая, что не разъехаться с Булатовым и Катайковым, Тишковым и Гогиным. Надо, чтобы они посторонились. А они, вероятно, не посторонились бы...
Это было в воскресенье, в восемь часов вечера. В это время карбас с «Коммуной холостяков» подошел к острову, на котором жили старики Тишковы, на котором Ольга невольно искала глазами разбитое корыто.
Глава десятая
ПОСЛЕДНИЙ ДРУГ НА ПУТИ
В девять вечера показалась Луза, маленькая деревенька на берегу озера. Опять в доме стоял накрытый стол, опять все выпивали. Ольга залезла на печь и заснула не раздеваясь. Остальные разлеглись на полу... Спали недолго: Катайков торопился. На озере ждали две лодки, и гребцы, молчаливые, почтительные мужички, перевезли их через озеро. Потом шли еще верст десять. Ольга падала с ног от усталости. Ее поддерживало только то, что Булатов, кажется, устал еще больше. Потом опять было озеро и опять ждали лодки, и все не наставала минута, когда можно было бы серьезно поговорить с Булатовым.
«Ты должен мне объяснить, — хотела сказать ему Ольга, — куда и зачем мы едем. Мне надоела игра в прятки и общие фразы, которыми ты отделываешься. Я хочу знать, от кого мы бежим и куда мы стремимся. И потом, я боюсь Катайкова. Вели ему, чтобы он на меня не смотрел».
Она понимала, что ничего велеть Катайкову Булатов не может. Хозяином был Катайков. Булатов так же беспомощен, как она. И все-таки она сказала бы так. Пусть бы они с Булатовым стали бояться вместе. Пусть бы понимающе переглядывались, пусть бы у них был свой заговор. Пусть бы здесь у нее был хоть один близкий человек. Но все время получалось так, что сказать по секрету нельзя ни слова.
Они переехали озеро Ик и сливающееся с ним озеро Монастырское. Ольга немного подремала в лодке, но не отдохнула. У нее только заболела спина от неудобной позы. Потом они опять шли тропой, которую не так легко было распознать. Тропа выделялась в лесу приметами, понятными только знающему. Фролов с лошадью остался в Лузе. Вел их Савкин. Но и он вынужден был останавливаться время от времени, приглядываться и обдумывать, куда идти дальше.
И вот они переезжают еще одно маленькое озеро, и на берегу еще одна маленькая деревня, и опять черные избы, сложенные из огромных бревен; и опять сети на берегу. Носовщина.
Здесь их тоже ждали и тоже был накрыт стол. Хлеб рассыпался, как только отламывали корку. Кислое молоко ели из глиняных мисок. Больше хозяевам на стол ставить было нечего. Даже чудесная власть Катайкова не помогла. Народ здесь был молчаливый, истощенный убогой жизнью среди нездоровых болот и лихорадок.
Гнуса еще не было. Им повезло. Его ждали со дня на день. Рассказывали, что он появляется вдруг, сразу, тучами, и тогда страшно выйти за деревню, да и в самой деревне одно спасение — жечь перед домами дымные костры из сырых веток.
Все сидели за столом и молчали. Все были измучены, не одна Ольга. Даже Катайков, уверенный в себе крепыш Катайков, и тот выглядел утомленным. У Тишкова было наивно обиженное выражение лица, как у обманутого ребенка. Он просто и наивно удивлялся, почему не дают водки, почему не идет веселье, зачем его сюда привели. Он ведь годится для того только, чтоб пить, веселиться и играть на гармони. У одного Гогина был такой же свежий вид, как и всегда.
— Ужасные места! — сказал Булатов. — Не понимаю, как здесь люди живут круглый год. Я чувствую себя таким измученным...
— Места действительно трудные, — сказал Катайков. — Между прочим, странное дело: тысячу лет существует Россия, а собственную землю, извините, не смогли привести в порядок.
— Да, — согласился Булатов, — это еще тысячу лет назад сказано: «Порядку в ней нет».
— Легкую долю избрали! — резко бросил Катайков. — Сказали, что порядку нет, и успокоились. Раз, мол, самими признано — значит, тому так и быть. Это — с одной стороны, а с другой стороны, вина с вашего брата снимается. Мы сами, мол, признаем, чего же с нас требовать?
— У России сложная историческая судьба, — сказал Булатов нравоучительно. — Умом ее не понять. Это сто лет назад сказано.
— Понять нельзя, если ума нет! — огрызнулся Катайков. — Если ум есть, все понять можно. Беда в том, что дураки правили, а мужику не давали хода. Кабы тысячу лет назад дали ход мужику, знаете, что бы нынче с Россией было?
— Нигде в мире не давали мужику хода, — вяло возразил Булатов.
— Так везде в мире и была дикость! — закричал Катайков. Видно, много накопилось в нем злости, и она должна была вырваться. — А когда мужику дали ход, то, видите, что в Европах произошло? Машины. Цивилизация.
— Где это мужику дали ход? — удивился Булатов. — Богатому только.
— Богатый мужик тот, который умней других. Прошу это помнить! Я не от батюшки с матушкой богатство получил.
— Ну, так ваш сын от батюшки с матушкой получит, — устало сказал Булатов. — Не все ли равно? Не сын, так внук дураком вырастет. Это уж обязательно.
Ольга слушала спор без всякого интереса. Ей было лень о чем-нибудь думать. Она так устала, что все воспринимала сквозь какой-то дурман. Убогая, низенькая изба, ничем не украшенная, с пыльными стеклами в оконцах, с подгнившим полом, казалась нежилой. В окне она видела холодное серебро озера, мокрые сети, развешанные на берегу... Ей казалось, что уже давно-давно она видит все одно и то же: озеро, сети, черные избы, Катайкова, Гогина, Тишкова.
Открылась дверь, и вошел милиционер.
Это было так неожиданно, что все вздрогнули. Милиционер был самый обыкновенный, в форменной гимнастерке и фуражке, с кобурой у пояса. За плечом у него торчала двустволка. И вошел он самым обыкновенным образом: открыл дверь, переступил порог и сказал: «Здравствуйте, граждане».
Но, если бы появилось привидение или вошел медведь и заговорил по-человечьему, это не могло показаться более удивительным. Булатов и Катайков вскочили. Такой был ужас в глазах у обоих, что, кажется, впору было им бессмысленно закричать. Катайков вынул платок и вытер пот со лба. Он вытирал его нарочно неторопливо, чтоб показать, что не волнуется. И напрасно старался: всем было видно, как дрожит его рука.
— Приятного аппетита, — сказал милиционер. — Угощаетесь?
Он снял фуражку, повесил на гвоздь, подошел к столу и сел.
Только теперь Ольга узнала его: это был Патетюрин, молодой парень, пудожский комсомолец. Он часто бывал в «Коммуне холостяков».
Патетюрин достал из кармана коробочку из-под леденцов, вынул сложенную аккуратно газетку, оторвал прямоугольный кусочек, насыпал махорки, заклеил, сровнял самокрутку пальцами, закрыл коробочку, положил в карман, закурил. Все это он проделывал с самым равнодушным видом, будто даже не глядя ни на кого, но Ольга видела, что он всех заметил и ее особенно и даже задержался на ней минутку взглядом.
— Далеко добираетесь, граждане? — спросил Патетюрин.
— Лично я по торговым делам, — сказал Катайков. — Знаете, ведь иной раз не угадаешь, куда торговое дело поведет. А товарищи в командировку. Решили путешествовать вместе.
— Так, так, — кивнул головой Патетюрин. — Позвольте для порядку документы проверить.
— Пожалуйста, — сказал Катайков, полез в карман и достал толсто набитый бумажник.
— Нет, — сказал Патетюрин, — ваши не нужно. Про вас нам все известно.
Он взял бумажку, которую ему протянул Булатов, и с самым небрежным видом посмотрел на нее. Впрочем, несмотря на свой небрежный вид, он прочел ее очень внимательно и продумал.
— И у вас такие же? — ласково спросил он Тишкова и Гогина.
Те уже держали в руках свои командировки. Патетюрин только мельком взглянул на них.
— Так, — сказал он. — Значит, заготовляете дрова для горсовета? Хорошее дело. Я, между прочим, занимался этим вопросом и пришел к интересному выводу: дров возле самого города — завались!
Он говорил ровно, спокойно и время от времени поглядывал на Ольгу.
