Долгий путь в лабиринте - Насибов Александр Ашотович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Канарис задержался возле безделушек, в который раз всматриваясь в бронзовых капуцинов — это были его любимцы. Более того, он считал статуэтку неким символом секретной службы, задача которой — все видеть и слышать, самой же оставаться невидимой и неслышимой.

В отсветах угасавшего дня старинная статуэтка загадочно мерцала. Это была зеленая бронза, великолепно отполированная, и столетия не только не состарили ее, но, напротив, придали металлу какую-то шелковистость, как бы завершив то, что задумал и создал скульптор.

Канарис долго стоял возле полки, снова и снова рассматривая фигурки обезьян, их выразительные физиономии.

Вздохнув, он вернулся к столу. День выдался трудный. Сейчас он мечтал о постели — лечь, расслабиться, провалиться в сон… Но он не мог уйти, не сделав записи в дневнике. Он никогда не откладывал этого на завтра: новый день приносит новые заботы, они вытесняют из памяти то, что было накануне. Память человеческая столь несовершенна…

Он раскрыл тетрадь, поставил дату записи: 24 июня 1937 года. И снова отложил перо. Откинувшись на спинку кресла, стал выстраивать в сознании все самое значительное. Итак, война — дело решенное. Установлена даже очередность: кто будет первым объектом внимания вермахта, а кто вторым, третьим… Сейчас он отчетливо видел лицо фон Бломберга, его глаза, когда тот всем корпусом повернулся к шефу своей разведки: «Адмирал, ваши люди должны идти впереди вермахта. От того, как умело они будут действовать, зависит, сколько солдатских жизней сохраним мы для новых походов во славу фюрера и германской нации. Готовьте таких людей, такие батальоны и полки, адмирал. И мой вам совет: не теряйте ни единого дня!» И вторая реплика министра: «Господин Канарис, я предвижу танковые сражения, в которых, быть может, примут участие тысячи машин, предвижу длительную работу тысяч бомбардировщиков, чтобы привести в покорность такие страны, как Франция, Россия или Англия. И я не сказал еще ни слова о нашем морском флоте… Надеюсь, вы поняли, куда я клоню. Речь идет о горючем, господин адмирал, о той самой нефти, которой всегда недоставало Германии, но имелось в избытке у наших противников… Вчера фюрер сказал мне, что здесь он возлагает самые большие надежды на руководимое вами управление. Нет, нет, абверу не поручат поиск новых нефтяных полей, бурение скважин и добычу топлива для армии и флота рейха. Но мы требуем от вас сделать так, чтобы в случае кризисной ситуации нефтяной голод терзал не только Германию! Фюрер высоко оценивает потенциальные возможности вашей службы, и я целиком с ним согласен. На вашем месте я бы подумал о дальнейшем расширении аппарата, чтобы усилить проникновение абвера в интересующие нас страны и объекты. Таким образом, я напутствую вас в предприятии, имеющем весьма важное значение для судеб рейха. Напутствую и повторяю: не медлите, адмирал!»

Канарис снова вышел из-за стола. Но направился не к полке со статуэтками, а к карте, занимавшей всю стену. Она была так велика, что адмирал пользовался лесенкой, если требовалось взглянуть на некоторые районы земного шара.

Нефть!.. В центральной части Европы ее добывалось совсем немного. Рука адмирала коснулась карты в районе Югославии… Вот, где-то здесь. Затем Румыния: промыслы в Плоешти. Далее — незначительные месторождения в Австрии и на востоке Польши, в Драгобыче. Увы, все это не идет в сравнение с нефтяными потоками, которые хлещут из скважин на месторождениях, принадлежащих Советам.

Канарис передвинулся правее, следя глазами по карте. Вскоре он нашел то, что искал. Майкоп, прочитал он, Грозный и, наконец. Баку.

Баку… Глава абвера положил на карту обе руки, так что кружочек с названием города оказался между ладонями, долго всматривался в выдающийся в море аппендикс — полуостров, на котором была расположена нефтяная столица Советского Союза.

Минуту спустя он сидел за столом и писал, как всегда покрывая тетрадный лист неторопливыми четкими строчками.

Вот он прервал работу, поднял голову и поглядел в противоположный угол кабинета. Лампа освещала только письменный стол. Остальная часть комнаты тонула в темноте. И все же бронзовая композиция из трех обезьян мягко сияла, будто свет исходил откуда-то изнутри…

Зазвонил телефон. Это был особый аппарат, не значившийся ни в каких справочниках или списках. Номер был известен лишь особо доверенным людям, фактически — личным агентам главы абвера. Но и они могли звонить по этому телефону только в чрезвычайных обстоятельствах.

Он снял трубку, дважды подул в микрофон. В ответ послышалось то же самое, будто вернулось эхо. Канарис снова подул в трубку, но уже один раз. Вслед за тем в трубке раздались гудки отбоя.

С обеих сторон не было произнесено ни слова, но тем не менее разговор состоялся. Глава абвера положил трубку на рычаг и вернулся к дневнику. Теперь он то и дело поглядывал на часы.

Вскоре он запер дневник в сейф, вызвал автомобиль и уехал.

У газетного киоска на Вильгельмштрассе Канарис велел шоферу остановиться и купить вечерние издания. Пока тот ходил к киоску, у автомобиля побывал мужчина, по виду — торговец сувенирами или распространитель лотерейных билетов. Окно пассажирского салона было опущено, незнакомец передал в него конверт и удалился.

Поздно вечером Канарис в своем домашнем кабинете вскрыл этот конверт. На стол выпали копии документов и фотография семьи: отец и мать сидят в окружении нескольких детей.

Часть бумаг касалась личности подданного Германской империи, некоего Эбергарда Гейдриха, и свидетельствовала, что он рожден от немца и еврейки. Далее указывалось, что человек этот был опереточным актером, тенором. В заключение приводились данные о его семье, в частности о сыне — Рейнгарде Гейдрихе.

Этот последний был группенфюрером СС [17] и руководителем РСХА — главного имперского управления безопасности, в которое входили гестапо, служба безопасности — СД, полиция безопасности, криминальная полиция…

Канарис бережно спрятал документы в конверт, подержал его в руках, как бы не желая расставаться с такой ценностью, затем положил конверт в сейф.