Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца - Кервуд Джеймс Оливер (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
После полудня он вышел из кустарника на холмистую местность. Он двигался теперь медленнее, но спокойнее, так как временами он был защищен от ветра. Вокруг него мгла сгустилась темней, чем мгла метели — ему показалось, что он достиг конца равнины. Земля вдруг расступилась перед ним, и внизу под собой, в долине, где свирепствовали ветер и метель, он увидел черные верхушки больших елей. Он начал спускаться. Глаза его не в состоянии были судить о расстоянии, и он постоянно падал. В первые пять минут он падал десятки раз, и, наконец, он уже не мог больше подняться, а покатился под откос, как камень.
Он остановился, жестоко стукнувшись обо что–то, и в первую минуту ему хотелось кричать от боли. Но голос, который он услышал, очевидно, принадлежал не ему. Это был какой–то чужой голос, потом другой, третий, много голосов — так по крайней мере ему казалось. Перед его глазами мелькали тени каких–то темных предметов, топтавшихся в снегу вокруг него, а за этими предметами виднелись четыре или пять высоких снежных холмов, похожих на расположенные полукругом палатки.
Он понял, что это значило. Он упал прямо в лагерь индейцев. Охваченный радостью, он хотел произнести какие–нибудь слова приветствия, но язык не слушался его. Столпившиеся вокруг него люди подняли его и перенесли в круг снежных холмов. Последнее, что он ощутил, было тепло, проникшее в его легкие…
Первое, что он увидел после этого, было лицо, лицо, медленно возникшее перед ним из мрака и приближавшееся к нему все ближе, пока он не узнал, что это лицо девушки с большими, темными, странно блестящими глазами. В эти первые мгновения пробуждения сознания у него мелькнула мысль, что он умирает, и это лицо часть какого–то прекрасного видения.
Если и так, во всяком случае он очутился среди друзей. Глаза его открылись шире, он пошевелился, и лицо отодвинулось. Движение пробудило в нем жизнь, и сознание стало скачками возвращаться к нему. Прямо над собой он видел конусообразную верхушку большого березового вигвама, а в ногах было отверстие в березовой стене, сквозь которое он видел тонкую пелену голубоватого дыма. Он был в вигваме. Ему было тепло и удивительно удобно. Он подумал, сильно ли он ушибся, и пошевелился. При движении у него вырвался громкий крик боли.
Это был первый сознательный звук, который он издал, и в ту же минуту лицо опять склонилось над ним. Теперь он ясно видел его — темные глаза, округлые щеки, обрамленные двумя толстыми черными косами. Его лба ласково коснулась прохладная рука, и тихий голос произнес какие–то мелодические слова. Девушка была из племени кри. Услышав голос девушки, к ней подошла женщина, посмотрела на него минуту и потом, обернувшись к двери вигвама, обратилась к кому–то, кто был за дверью.
Оттуда вышел мужчина. Он был стар и сгорблен, и лицо у него было худое. Скулы ясно обрисовывались под натянутой кожей. За ним шел молодой человек, прямой как дерево, с широкими плечами и головой, напоминающей бронзовое изваяние. Этот человек нес в руке мороженую рыбу, которую он дал женщине. Передавая ее, он сказал слова на языке, кри, которые Билли понял:
— Это последняя рыба.
На мгновение холодная рука сжала сердце Мак–Вея так, что оно перестало биться. Он увидел, что женщина взяла рыбу, разрезала ее на две равные части и одну из них положила в котел с кипящей водой, висевший над очагом в углублении стены под отверстием для дыма.
Они хотят разделить с ним последнюю рыбу. Он сделал усилие и приподнялся. Молодой человек подошел и покрыл ему спину медвежьей шкурой. Он произнес несколько смешанных полуфранцузских, полуанглийских слов:
— Вы — больной, — сказал он, — вы ушибся, вы голодал. Вы скоро есть.
Он указал рукой на кипящий котелок. На его идеально прекрасном лице не было ни проблеска волнения. В его неподвижности было что–то божественное; его манера двигаться и говорить внушала почтение. Он сидел молча, пока девушка подала половину последней рыбы, и только увидев, что Билли перестал есть, смущенный мыслью, что он отнимает жизнь у этих людей, он заговорил, настаивая, чтобы Мак–Вей доел рыбу.
Когда Билли заговорил с ним на языке кри, он сейчас же протянул руку, и его лицо просияло. Его имя было Мукоки, и он объяснил Билли, в каком они находятся положении. Их было двадцать два в лагере, а теперь осталось всего пятнадцать. Семь человек умерло — четверо мужчин, две женщины и один ребенок. Каждый день в течение этой великой метели люди шли на тщетные поиски дичи, и каждый раз кто–нибудь из них не возвращался. Так умерло четверо. Собак уже съели. Хлеб и рыба кончились. Осталось немного муки для женщин и детей. Мужчины вот уже пять дней не едят ничего, кроме коры и кореньев. И, по–видимому, никакой надежды нет. Отходить далеко от лагеря означает умереть. В это утро двое мужчин отправились на ближайший пост, но они не вернутся более, — спокойно сказал Мукоки.
Наступившая ночь и следующий день и еще один ужасный день и ночь — это были часы, которых Билли никогда не мог забыть. При падении он вывихнул себе бедро и не мог подняться. Мукоки часто сидел около него. Лицо его становилось все тоньше и глаза все более тусклыми. На другой день под вечер из одного угла донесся стонущий звук, который слился с завыванием метели, так что казался частью ее. Умер ребенок, и стонала его мать.
В этот вечер еще один из мужчин не вернулся с охоты. Но на следующий день сразу кончились и метель и голод. С утра засияло солнце. В начале дня из леса примчался, сияя радостью, один из охотников. Он пробрался дальше других и напал на стадо американских оленей. Ему удалось убить двух животных, и он принес на себе мясо для первого пира.
Это была последняя жестокая метель в зиму 1909 года, с ней вместе произошел перелом в погоде, температура стала подниматься, и наступило быстрое потепление. Через неделю снег уже стал мягким. Два дня спустя Билли первый раз поднялся со своей постели. А вслед затем прошли еще день и ночь, и в этих пустынных местах началось победоносное шествие северной весны. Солнце вставало золотое и горячее. Со склонов гор и в долинах струились журчащие, поющие потоки воды.
На голых скалах расцветали подснежники. Сойки, дрозды и скворцы летали над лагерем, и воздух был полон благоуханиями новой жизни, пробивающейся на земле, на деревьях и кустах.
С возвращением сил и здоровья росло нетерпение Билли добраться до хижины Мак–Табба. Он бы пустился в путь, не ожидая, пока его бедро совсем поправится, но Мукоки удерживал его.
Наконец настал день, когда он простился со своими лесными друзьями и направился на юг.
Глава XXIII. ИЗАБЕЛЛА
В течение долгих дней и ночей, проведенных без дела в лагере индейцев, Билли мог спокойно обдумать происшедшую в его жизни трагедию. Когда к нему вернулась сила, он до некоторой степени вышел из того состояния безнадежности и отчаяния, в которое впал перед тем.
Дин умер. Изабелла умерла. Но маленькая Изабелла еще жива, и надежда найти ее и заявить свои права на нее помогала ему создать новые мечты из пепла разрушенных воздушных замков.
Он думал, что найдет Мак–Табба в его хижине, а с ним и ребенка. Он был вполне уверен, что Изабелла останется жива, и не сообщил Мак–Таббу о дяде, выгнавшем ее из дома в Монреале. Теперь он был рад этому, так как Рукки едва ли мог найти родных ребенка, и Билли заранее твердо решил ни за что не уступать никому маленькую Изабеллу. Он сохранит ее для себя.
Он вернется в цивилизованный мир, так как теперь он будет жить только для нее. Он выстроит для нее дом с садом, с собаками, птицами и цветами. С тем, что ему дал серебряный рудник, у него было пятнадцать тысяч долларов, и она никогда не будет знать бедности. Он даст ей воспитание, купит ей пианино, и у нее не будет недостатка в платьях и хорошеньких вещицах. Они всегда будут неразлучно вместе, а когда она вырастет, она станет — так он мечтал в глубине души — совершенно такой же, как Изабелла, ее мать.
Горе его было глубоко. Он знал, что никогда ничего не забудет и что память о дикой равнине и о женщине, которую он любил, будет жить в нем год за годом и причинять ту же боль. Но эти новые мысли и планы относительно ребенка делали эту боль менее острой.
