Старое русло - Ванюшин Василий (список книг .txt) 📗

Жакуп сказал, что они поедут только тогда, когда спадет дневная жара. Вдвоем с Алибеком они соорудили палатку, и Лина поместилась в ней. Она хорошо отдохнула и почувствовала себя совершенно здоровой.

Она, конечно, расскажет отцу обо всем этом, но так, чтобы случай этот выглядел незначительным — просто закружилась голова от непривычной езды и пришлось задержаться в пути. А пока все хорошо, и она вполне здорова…

Улькен-Асар

Машины экспедиции остановились на дне сухого русла, тут же были натянуты палатки. Высокие крутые берега защищали лагерь от песчаных ветров. На дне русла рабочие выкопали колодец и очень удачно — в него поступало достаточное количество хорошей воды.

Особенно высок и обрывист был левый берег. Сильные ветры подточили берег, в одном месте он обвалился, обнажив часть стены какого-то древнего строения.

С этого высокого берега, если смотреть на запад, виднелись белые холмы — то были разрушенные временем кирпичные стены. Профессор Стольников знал эти места, он бывал здесь и раньше. Он знал, что эти кучи кирпича — есть не что иное, как остатки старых городищ, их много — целый комплекс. Но сейчас его интересовало это, расположенное на самом берегу городище, названное «Улькен-асаром» [13]. Оно было, по всей вероятности, главным, потому что обнаженная стена походила на крепостную стену. За ней, в глубине, под слоем земли и надо искать памятники прошлого, чтобы установить, какой народ здесь жил и когда — раскрыть страницу истории, еще неизвестную науке.

Профессор смотрел на крепостную стену и думал о своей работе. Ему было немножко грустно от того, что некоторые, как Купавин, не понимают значения этой работы, ее сложности и трудности. Не так-то легко и просто прочитать страницу прошлого, когда вместо букв и слов, располагающихся в определенном порядке, видишь только кости, черепки посуды, ржавые обломки железа, горсть золы, монету, стеклянную бусинку. Надо уметь читать по этим малозначащим для обычного глаза предметам и понять такие сложнейшие и грандиознейшие события, как смена общественно-экономических формаций…

Не только профессор думал сейчас о предстоящей работе. Землекопов интересовало — каков грунт? Сверху, ясно, — песок, можно легко и скоро работать совковой лопатой, а что в глубине?

Алибек смотрел на «Улькен-асар» и видел, что попал как раз туда, куда нужно. «В том месте, где русло изгибается луком, и там, где кладут на него стрелу, стоит старая крепость», — вспоминал он слова отца. «Да, этот изгиб Куван-Дарьи похож на лук, и в том месте, за которое берут лук рукой и где кладут стрелу, видна крепостная стена… Значит, здесь! Как легко я добрался сюда! Вон вдали видны какие-то развалины, в одном месте даже сохранилась стена…»

Хотелось поскорее пойти туда — посмотреть, обследовать все развалины, поискать тайник. Но он понимал, что спешить нельзя, надо ждать удобного случая, чтобы без подозрений отлучиться из лагеря на несколько часов.

Алибек и раньше слышал о многочисленных развалинах близ Куван-Дарьи. Еще когда он был ребенком, старшие рассказывали о злых духах, нашедших себе пристанище в старых заброшенных развалинах, говорили, что там есть пещеры, в которых гнездится несметное число скорпионов, тарантулов, змей и других гадов, и потому не находилось охотников ради любопытства пойти и осмотреть эти места, полные страшных тайн.

«Может быть, такие слухи распространялись с целью запугать людей, чтобы они туда не ходили и не наткнулись на спрятанные сокровища? — думал Алибек. — Если так, то это еще раз доказывает, что сокровища спрятаны не в каком-нибудь другом месте, а именно здесь. Я не боюсь злых духов, я пойду туда один, как только выпадет удобный случай».

Так он решил и стал ждать удобного случая.

Уже со следующего утра начался рабочий день всей экспедиции, и потом эти дни повторялись довольно однообразно.

Раньше всех, с восходом солнца, поднимался старый Жакуп. Дежурный по лагерю, проведя бессонную ночь, радовался этому: он знал, что скоро встанет и начальник экспедиции; доложив ему о дежурстве, можно будет завалиться спать.

Жакуп медленно взбирался на высокий берег, смотрел, где пасутся верблюды — обычно, они далеко не уходили — затем подходил к колодцу и набирал ведро воды. Примерно в это время открывался край палатки-и показывалась высокая плотная фигура с длинными пепельно-седыми волосами. Стольников снимал нижнюю рубашку, брал полотенце и мыло и подходил к колодцу.

Жакуп ожидал его с ведром воды. Они обменивались короткими приветствиями. Старик поднимал ведро. Стольников охал от обжигающе-холодной воды, рычал, хлопая себя ладонями по бокам и груди. Жакуп обычно молчал или, глядя на седую голову Стольникова, спрашивал:

— Почему, Бикентиш, голова белая, усы черные?

Стольников, берясь за полотенце, отвечал:

— Потому что усам только сорок лет, а голове уже шестьдесят.

Тут подходил дежурный и докладывал о ночном дежурстве. Слова его профессор пропускал мимо ушей — в лагере не случалось ничего такого, о чем следовало бы докладывать, — и начинал толковать о пользе умывания холодной водой.

— Это — здоровье, — говорил он, — это дает хорошую зарядку на целый день. Наконец, это же цивилизация! Живи ты в пустыне или тайге год и два, не видя книги, газеты, кино, будь ты одет в лохмотья, ешь сырое мясо — это еще не значит, что ты потерял облик человеческий. Но стоит только забросить умывание — не просто руки ополоснуть перед едой, а умыться вот так, до пояса, — и ты уже распрощался с цивилизацией, опустился, потерял надежду в успех работы, перестал быть человеком, и такой экземпляр впору поместить в зверинец.

И так как дежурные менялись, то с течением времени каждый из членов экспедиции присутствовал при утреннем умывании профессора, выслушивал эту сентенцию, и каждый в какой-то степени подражал Стольникову.

Один Жакуп уклонялся от этой процедуры. Он омывал, не снимая своего чапана, только руки и лицо. И поступал так не по какой-то врожденной привычке, не потому, что отрицал пользу умывания до пояса. Он, хорошо знавший пустыню, привык ценить в ней каждую каплю воды. Расходовать целое ведро на умывание — это он считал расточительством. Но он не решался упрекнуть кого-либо в этом, потому что начало небережливого отношения к воде шло от профессора. Однако беспокоиться о воде пока не было причины. В колодце хватало ее для всех нужд экспедиции…

После умывания профессор садился за бумаги. Он вел дневник экспедиции, отмечая в нем, что сделано за прошедший день.

Начинала дымиться походная кухня — повар готовил завтрак. Лагерь весь оживал. После завтрака люди шли на работу; они копались в кольцевой крепостной стене, похожей на огромный со снятой макушкой череп, изучая содержимое этого исполинского черепа.

Лина просыпалась позже всех: крепким, здоровым был сон на свежем воздухе. Каждый день она уходила далеко в пустыню, срезала ветви растений, выкапывала с корнями травы, каким удалось прижиться на песке, все это складывала в полевую сумку и возвращалась в лагерь уставшая, но довольная. Она составляла гербарий растительности пустыни и вечерами долго сидела над тетрадью, подробно описывая каждое растение.

Стольников с удовлетворением отметил, что за короткое время пребывания в экспедиции дочь как-то по-особому повзрослела, стала серьезнее, окрепла физически, загорела и, кажется, стала еще красивее. Впрочем, последнему он не особенно радовался. Лина привлекала внимание молодых мужчин, и они мешали ей заниматься делом. Особенно неравнодушными были Купавин и Алибек. Алибек, правда, держался все время на почтительном расстоянии, но всегда следил за ней взором черных блестящих глаз. Купавин оказался очень привязчивым. Утром он уезжал на обследование русла и скоро возвращался. Судя по его словам, не было никакого смысла пускать воду по старому руслу, но с таким выводом он не спешил в город, а большую часть дня проводил около Лины, предлагал свои услуги и, видать, порядком ей надоел.