Час двуликого - Чебалин Евгений Васильевич (чтение книг .txt) 📗
Хамзат засмеялся. Но это мало походило на смех, потому что из глаз его сочилась тоска загнанного зверя.
— Вот видишь, — сказал Абу, — ты даже смеяться разучился. Ты совсем одичал, Хамзат, без людей.
— Все? — спросил Хамзат, передернул затвор винтовки. — Ты мне надоел.
— Тогда тебе придется убивать и этих двоих. Они все равно расскажут людям, что ты стрелял в безоружного, давшего клятву не касаться оружия. Советы могли простить тебя, аул со временем позабудет, как ты ушел с конем Гелани от суда. А мою смерть не простят тебе ни Советы, ни Быков, ни аул.
Абу встал, повернулся к Хамзату спиной. Он ждал выстрела, чувствовал, как шевелится волос на голове. Плоть все еще хорошо помнила раскаленную тяжесть пули, однажды вошедшей в нее.
Выстрела не было. Абу оглянулся. Двое молодых держали винтовку Хамзата. Он яростно скалился, пытался вырвать ее.
Абу глубоко вздохнул, стал спускаться на дорогу, к тракторам, сыну и пастуху. Уже невидимый для Хамзата, он крикнул из расщелины:
— Забирай жену, детей, сей хлеб на равнине. Я везу горцам то, что дали нам Советы: соль, керосин, мыло, обувь. Не становись на нашем пути — раздавим.
Буйволица Наси все-таки отыскала пологий подъем на дорогу, откуда ей трубил пастух.
Следом за ней смог подняться лишь один молодой буйвол. Он выбрался на дорогу и, тяжело поводя боками, огляделся. Наси удалялась торопливой трусцой, волнуясь и фыркая от ожидания встречи с пастухом. Буйвол мотнул головой, побежал следом.
Ца увидел буйволицу и раскрыл ей руки навстречу. Он обнял любимицу и что-то долго шептал ей на ухо. Ухо Наси подергивалось от щекотки. Буйвол стоял поодаль, косился исподлобья, ревниво поводил хвостом.
Ца впряг их в онемевший трактор.
— Не оставлять же его здесь, — пояснил он Руслану и Абу. Погладил теплую груду железа, удивился — какой нежный! Одна паршивая пуля заткнула такую большую глотку.
Абу осматривал мотор. Буйволы натянули веревку. Трактор и арба двинулись за ними. Руслан шел рядом. Время от времени он украдкой, чтобы не видел отец, косился вверх, на скалу, откуда их недавно окропило свинцовым ливнем.
Наверху было тихо, пронзительно синело небо в легких белых клочьях облаков. На самом краю скалы мелко трепетал под ветром стебель одуванчика — одинокий, облысевший.
Абу все еще осматривал мотор. Наконец показал сыну:
— Смотри.
— Здесь, — обрадовался Руслан, — пуля перебила провод. Если связать концы? Я видел, как это делал Егор. Дай нож, дада.
— У тебя есть свой кинжал, — сказал Абу, — забыл, что ли?
Он забрался на мотор и лег на спину.
— Смелей, племяш, — подбодрил пастух, — нельзя, чтобы коммуну втаскивали в горы буйволы. Она должна вкатиться к нам сама. Оживи товарища «фордзона», и я поведу стадо в Хистир-Юрт. К вечеру мы должны принести буйволиного молока хозяйкам, или меня перестанут называть Ца — единственным.
— Мы заночуем у родника, — сказал Лбу, — теперь все равно не добраться засветло.
Пастух посмотрел на Абу и позавидовал его покою. Он подумал и забрался на спину Наси. Буйволица довольно заурчала. Ца лег вдоль ее спины, положив голову на круп.
— Абу, — сказал он, — а теперь расскажи все. Хватит морочить мне голову с отъездом Шамиля к корейц-людям. Шамиль живет у Митцинского, я целый вечер, смотрел за ним из-за плетня. Расскажи, куда делся Саид с нашей матерью и что надо Шамилю у шейха во дворе, где пропадает мой племяш Руслан целыми днями? Все расскажи, или я стану думать, что его комсомол и ты перестали мне доверять.
— Ладно, — согласился Абу, — слушай.
И он стал рассказывать пастуху обо всем, что произошло.
Так они ехали. Руслан сращивал перебитый провод. А над ними плыли белые облака, и одинокий старый одуванчик кивал им с высоты лысой головкой.
24
Омар-хаджи получил из России визу на въезд — небольшой листок из хрустящей сероватой бумаги. Листок перепорхнул через хребет из другого, ненавистного мира.
Разгромлена группа Челокаева на границе с Чечней. Бесследно исчезли князь и посланный к Осману Гваридзе. Тифлисскими чекистами выслежены и изъяты уже две типографии из четырех. Арестован член ЦК паритетчиков Цинамзгваров. Каждый из комитета ждет ареста со дня на день, работа по организации восстания почти прекратилась. Сменили все явки, пароли. Надолго ли затишье?
Осман зовет в Чечню. Тон писем жесткий, требовательный. Брат накануне решающего дела. Выхлопотал визу, вот она, затаилась на столе. Не ехать нельзя. Ехать страшно. Так страшно, что пропал сон. Кто знает, что известно чекистам про полковника Омара? Не спится вторую ночь. За окном приглушенный, понятный и близкий рокот ночного Стамбула. Он стал своим, впитался в кровь, кости. Стал ловить себя Омар-хаджи на том, что и мыслит теперь часто по-турецки. А брат зовет в Чечню. О визе уже знает Реуф-бей, пожелал счастливого пути, снабдил инструкциями для Османа, подарками для штабистов. Невозможно после этого не ехать.
Омар-хаджи приглушенно застонал, заворочался в душной постели.
К утру, измученный сомнениями, решил: ехать придется. Но не с визой, не поездом. Надо идти через Грузию, проверенным «окном», каким уже трижды ходил к Осману Спиридон Драч. А на границе Чечни встретят его люди Османа, надо только предупредить. Связником к Осману пойдет надежный офицер из чеченской колонии, заодно еще раз проверит «окно», поскольку Драч выполняет другое задание.
Решив так, успокоился Омар-хаджи, перед самым рассветом забылся тяжелым, беспокойным сном.
25
Председатель Гелани искал свою лошадь. Он искал ее второй день отчаянно и обреченно, ибо пудовый замок на амбаре, открытый отмычкой, предполагал опытную руку. Если это рука сбежавшего Хамзата — дело совсем плохо: тому нечего терять в Хистир-Юрте. И все-таки Гелани искал свою кормилицу. Он выспрашивал в соседних аулах, смотрел на городском базаре. И вот забрел в лес. Бродил по балкам и буеракам давно и безнадежно, ибо, случись с ним увести чужую лошадь, он не стал бы прятать краденое животное в лесу, а спровадил ее подальше, через хребет, к осетинам либо хевсурам.
Усталые от долгой ходьбы ноги Гелани ныли, просили покоя. Серое небо нависло над лесом, суля к ночи дождь. Гелани сел, оперся спиною о куст. Ветки спружинили и продавились. Он втиснулся в куст подальше и закрыл глаза. Предстояло решить, что делать дальше. У Вадуева вторую лошадь не выпросишь — ревком не конюшня. Абу на «фордзоне» петляет сейчас где-то в горах. Когда прибудет — кто знает. Ждал председателя не вспаханный в зиму огород, гнули председательские дела, ныла, будоражила ушаховская задумка с коммуной: с чего начать?
Неподалеку хрустнула ветка. Гелани открыл глаза. Между деревьями пробирался казак с винтовкой, вышагивал цаплей, вертел головой, что-то высматривал. Прошел дальше, вернулся.
Гелани выждал, выбрался из куста, тронулся следом: казак с винтовкой в чеченских местах — дело необычное.
Так он крался следом, пока не услышал слабый, нестройный гул. Его можно было расчленить на военные команды, лошадиный топот, ржанье.
В просвете между густыми зарослями орешника открылась перед Гелани широкая поляна, усеянная всадниками и пешими. Всадники упражнялись в рубке лозы, пешие штыками кололи чучела. Гелани всмотрелся, ахнул про себя, на тряпичных шарах, болтающихся вместо голов, наляпаны красные звезды. Воинство старалось, топало, крякало, с усердием тыкало лезвия штыков в тряпичные лбы и груди. У Гелани заняло дух — такого еще не видывал. Ходил хабар, что сотни Митцинского одолевают военную науку где-то в тайных местах. Но штыком в звезду?! Это как понимать? Примостившись поудобнее, стал примечать Гелани остальное. На небольшом холмике стояла отдельная, видимо командная, группа. К ней подбегали люди. Свистели шашки. Мимо куста, где сидел председатель, мчались лошади, бросая на ветки ошметки глины и сухую траву. «Выбираться отсюда надо», — решил Гелани. Теперь стало ясно, отчего прочесывал лес казак: такому не должно быть свидетелей.
