Чародеи с Явы - Оттен Мэрри (книги онлайн бесплатно txt) 📗
В Индонезии шаманизм столкнулся с новыми религиозными веяниями. В Сунде, на Центральной Яве, в Аче и на севере Суматры он принял формы, пришедшие из Индии и Аравии. В результате родилось своеобразное индонезийское религиозное мышление. При этом интересно отметить, что от индуизма, буддизма и ислама индонезийцы заимствовали главным образом не догму, а мистический опыт индусов и арабов.
ГЛАВА VI
ВОЛШЕБНАЯ ОХОТА НА КАБАНОВ
Шаманизм и все с ним связанное имеют прямое отношение не только к жречеству, но и к будничной жизни.
Перед лицом враждебной природы, неохотно расстающейся со своими богатствами, человеку первобытного общества надо было прежде всего выжить. Это было тем более сложно, что эволюция орудий труда и охоты происходила очень медленно. Чтобы помочь себе в рыбной ловле и преследовании зверя, человек обращался зя помощью к высшим силам — через посредство магии.
В новейшее время, с появлением в Индонезии огнестрельного оружия, ситуация изменилась. Взаимоотношения человека с природой упростились. Колдовство как обязательный ритуал перед началом охоты или выходом на рыбную ловлю начало забываться. Сейчас только ритуальные церемонии типа бенджанга позволяют наблюдать чародейство, которое прежде считалось подспорьем человека в ежедневной борьбе за существование.
Наша группа пыталась найти в Индонезии следы «практического» шаманизма. Для этого, будучи в горах Сунды, мы организовали «волшебную охоту» на кабанов.
Знакомые сунданцы, с которыми у нас завязались тёплые, дружеские отношения, говорили, что такой охоты не устраивалось уже лет сорок; они предупреждали, что нам придётся преследовать зверей по всей округе и кое-где даже рубить лес. Было ясно, что без разрешения префекта — «бупати» не обойтись. Охота, таким образом, приобрела официальный характер.
Губернатор провинции выделил в наше распоряжение свой джип, а «лурах» — глава деревни — велел разыскать колдуна, знатока волшебной охоты, «малима». В районе были известны несколько стариков малимов, наделённых, как утверждали, поразительными способностями. Однако, когда дошло до дела, оказалось, что по большей части они успели умереть, а оставшиеся слишком дряхлы. Сунданцы-помощники знали о технике ворожбы лишь понаслышке, и их не меньше нашего разбирало любопытство. Прошло несколько дней, прежде чем мы нашли малима. Им оказался нищий горец, лет шестидесяти от роду, худой, убелённый сединами, но с необыкновенно живыми карими глазами. Голову его венчал тотопонг, что говорило о принадлежности к сословию сунданских дукунов и далангов. Он согласился возглавить охоту, взяв на себя всю ответственность, так что неудача грозила ему существенными неприятностями.
Малим выбрал себе помощника и пять-шесть охотников для основной группы, попросив у нас аванс в счёт обещанного вознаграждения. Крестьяне не могли просто так бросить свои поля и пойти охотиться; потерянное время надо было компенсировать. Поэтому по мере развёртывания операции нам приходилось кормить все больше людей и вопросы снабжения приобретали все более острый характер.
Перед тем как приступить к ворожбе, малим на три дня заперся в доме для поста. Всякий акт волшебства требует предварительного очищения. На четвёртый день малим вышел к народу и собрал помощников для ритуальной молитвы.
Сунданцы не мыслят сколько-нибудь значительное начинание без церемонии приношения; вот и сейчас в большой кубок положили кофе, яйца, бананы, кокосовые орехи и кусочки пищи, которой охотники будут питаться в горах.
Итак, малим читал молитвы, а охотники, подняв к груди ладони, вторили ему дружными возгласами «амин». Это продолжалось четверть часа, после чего колдун разбил охотников на несколько групп — им надлежало прочесать горы и установить местонахождение кабанов.
Глава деревни между тем распорядился построить несколько «гедеков» — бамбуковых изгородей, соединённых друг с другом. Когда малим усыпит кабанов, их окружат сплошной изгородью, не давая уйти. Всего в операции приняли участие жители четырнадцати деревень, фактически вся округа. Помимо нанятых охотников группа молодых парней вызвалась добровольно нам помогать.
Чтобы не пропустить подготовительную стадию, нам тоже пришлось переселиться в горы, в глухое селеньице на границе рисовых полей, у кромки леса.
По мере того как мы поднимались, рис уступал место маниоковым полям. Затем пошло редколесье: карликовые хвойные деревца, хилые бананы, кустарник, ползучие растения. Деревья на склонах вулканов не успевают подрасти — их пожирает очередное извержение. В этих низких зарослях и водятся дикие кабаны, небольшие звери (максимум полметра до холки), но с острыми зубами, а иногда и с короткими клыками.
Доставка на джипе киносъёмочной аппаратуры по узенькой выбитой дороге вызвала волнение среди местных крестьян: ещё бы, автомобиль на такой высоте большая редкость! И без того мучительный подъем осложнился — люди, весело хохоча, гроздями висли на борту. Мальчишки вскакивали на подножку, карабкались на капот, толкались, падали… каждый хотел хоть немного прокатиться. Шофёр, гордый таким вниманием, не слишком ясно представлял себе возможности своей машины. Индонезийцы обычно убеждены, что мотор обязан работать столько, сколько ему прикажут, как тягловое животное. Если же он останавливается, значит, умер… что поделаешь!
Лурах определил нас в дом. Хозяева оказались предельно тактичными и гостеприимными людьми. Скучившись в одном углу, они старались создать нам как можно больше удобств и при этом не мешать. Скажем, снятая рубашка тут же исчезала и через пару часов оказывалась на том же месте выстиранная и отглаженная.
Базовый лагерь был разбит в общей комнате дома — у сунданцев она начинается сразу за входом. Как правило, чужестранца пускают не дальше этой «гостиной», где стоят несколько низеньких кресел и столик. Но, учитывая исключительность визита, нам позволили ходить по всему дому. Еду готовили в углу большой комнаты над треугольным очагом. Топили в этой деревне по-чёрному: дым выходил сквозь щели в крыше. Из-за наплыва охотников и просто любопытных, прихода начальников групп и их помощников, посыльных и гонцов женщины не отходили от огня. Им приходилось без конца разогревать чай, рис и сате. Маленькая хижина стала походить на штаб-квартиру поднятой по тревоге воинской части.
Прошло десять дней. Наконец в одной из долин обнаружили следы кабанов. Малим немедля послал несколько групп следить за зверями. Охотники по очереди возвращались в деревню, чтобы съесть цыплёнка с рисом, вытянуться на матрасе и немного поспать.
Кабаны превратились для нас в какое-то наваждение. С утра мы выходили в горы; молча шли гуськом, не поднимая глаз от земли, мимо кустарников, маниоковых полей и карликовых сосновых рощиц. Малим заставлял нас внимательно осматривать все источники и водопои, ручейки и лужи. Следов и в самом деле было множество, но почти все — давнишние. К тому же они вели в такие густые заросли, что там нельзя было ничего рассмотреть, а тем более снимать. Требования кинематографа усложняли и без того нелёгкую задачу.
Охотники рассыпались по сторонам, но неизменно собирались в одном месте и делились наблюдениями. Горцы знали здесь каждый куст, каждый камень; они легко перебирались с одной кручи на другую там, где нам приходилось съезжать на «пятой точке», цепляться за ветви и корни. Обувь вскоре оказалась обузой, и дальше мы продвигались босиком. Каждые два часа малим объявлял привал: мы располагались в сторожках на краю маниокового поля и жадно глотали рис, который несли с собой завёрнутым в банановые листья.
Вечером, пошатываясь после адского перехода, мы возвращались в базовый лагерь, а охотники оставались на месте, подле следов, — кабаньи семьи ходят в основном ночами.
Звери, конечно, были напуганы нашим присутствием и уходили все дальше на запад, так что вскоре нам пришлось перенести базовый лагерь. Этот тактический манёвр потребовал переброски более чем полусотни людей и нескольких сот килограммов снаряжения; не раз и не два отважное предприятие грозило завершиться катастрофой.
