Океания. Остров бездельников - Рэндалл Уилл (читаем книги txt) 📗
Толпа раздается по сторонам, следуя приглушенным указаниям, и вперед выходит довольно хрупкий, но жилистый мужчина. Он облачен в шорты и футболку. Курчавые волосы коротко пострижены, лицо покрыто изощренной татуировкой, так что кажется резным. Он протягивает мне руку и произносит на английском без всякого намека на иронию:
— Полагаю, вы — мистер Уилл?
Он пристально смотрит куда–то вниз, чуть правее моего правого ботинка. Первое, что приходит мне на ум: наверное, я что–то уронил, вылезая из лодки. Пожимая ему руку, слежу за его взглядом и понимаю: на меня он не смотрит всего лишь из скромности или следуя какой–то местной традиции. К несчастью, когда я нагибаюсь, собравшиеся бросаются вперед, полагая, что на земле действительно лежит какой–нибудь ценный предмет. Правда, порыв сдерживается словами моего собеседника:
— Меня зовут Лута. Ты один из английских друзей Капитана. И мы счастливы, что ты проделал такой длинный путь, чтобы приехать сюда. Но теперь, слава богу, Капитан умер.
Я с трудом сдерживаю смешок, который готов вырваться у меня при этой не слишком удачной формулировке, и тут же меня охватывает стыд за собственную глупость, когда я вижу искреннее выражение лица своего собеседника.
— Добро пожаловать в нашу деревню, — продолжает он. — А теперь все должны пожать руку мистеру Уиллу.
После того как он повторяет это указание на неизвестном мне языке, островитяне приступают к его выполнению. Радостные, крепкие, старческие и робкие рукопожатия и даже пухлые детские ручонки, обладателей которых подносят их матери, обрушиваются на меня со всех сторон. Правда, у младенцев мой вид почему–то вызывает ужас.
— Маленькие ребятишки белого человека раньше не смотреть, — буднично поясняет Лута. — А теперь ты пойдешь увидеть деревню, — через несколько мгновений предлагает он.
Лута разворачивается и босиком направляется прочь по острым кораллам причала. Я следую за ним, а за мной тянутся все остальные, и так мы молча обходим маленькое поселение.
Все дома построены на узком песчаном мысе шириной в сто ярдов и длиной ярдов в триста. Хижины расположены у самой кромки воды и, как две ее капли, неотличимы друг от друга. Все они сделаны из листьев и тростника и вздымаются на высоту четырех футов над землей, при этом передние сваи погружены в лагуну. Стены и крыши сплетены из обрезанных листьев, удерживаемых длинными плоскими планками и прикрепленных к ним с помощью коры и лыка. Подобные конструкции имеют в длину около десяти футов. Затем несколько таких панелей соединяются вместе с помощью коры, причем каждая следующая панель накладывается внахлест на предыдущую. Большая часть домов, судя по всему, разделена на ряд комнат. И если подсчитать количество бегающих вокруг детей, в одной хижине живет несколько многочисленных семейств. Рядом с каждым домом располагается кухня, выстроенная из тех же материалов: очаг, окруженный камнями, устроен прямо на земле.
В центре деревни находится прогалина — пустое пространство, используемое для собраний, пиршеств и торжественных дней. А по будням, как мне объясняют, молодежь играет здесь в футбол, если у них оказывается мяч. Если его нет, они просто отнимают маленький мячик у кого–нибудь из малышей.
Мы доходим до края мыса, где среди травы стоит церковь. Каждую пятницу женщины благоговейно постригают траву в церковном дворике. Согнувшись вдвое — одна рука за спиной, в другой нож, — они двигаются рядком от церкви до кладбища, пока всё не скосят.
Кладбище огорожено низкой бамбуковой изгородью. Маленькие круглые холмики в одном из углов свидетельствуют о тех, кто здесь родился и кому навеки было суждено остаться младенцами. Более свежие могилы отмечены следами скорби: рядом лежат плетеные коврики, горки ракушек и букеты завядших цветов, все могилы засыпаны кораллами.
Сама церковь была построена из досок и бревен и покрыта листовым железом, которое уже успело заржаветь и приобрести коричневый оттенок на соленом морском воздухе. Внутри стены выкрашены голубой краской, которая успела поблекнуть и местами облезть, и декорированы резными лодками и рыбами красных и белых цветов.
Мы с Лутой входим внутрь. Остальные остаются ждать нас на улице. Я начинаю ощущать себя неловко, так как ко мне относятся словно к путешествующей знаменитости. И тем не менее невольно начинаю исполнять эту роль: походка становится размеренной и торжественной, пальцы рук переплетаются и складываются на животе.
— Церковь для нас построил Капитан. Раньше у нас не было места для молитв, но в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году мы освятили ее и теперь каждый день приходим сюда утром и вечером. Здесь очень приятно молиться.
Дважды в день… Ну что ж, мне это будет полезно.
Внутри церкви прохладно и сумрачно. Проход покрыт чистейшим песком, а с обеих сторон от него стоят грубо отесанные скамейки, до блеска отшлифованные временем и многочисленными задницами. Я следую за своим провожатым и робко киваю, когда мы подходим к алтарю, представляющему собой скромный стол, покрытый белой скатертью, на которой вручную вышит красный крест. На столе стоят два деревянных подсвечника, а рядом с ними два высоких полированных сосуда, которые при ближайшем рассмотрении оказываются сделанными из раковин. В них видны длинные стрельчатые желтые и красные листья.
— Японцы забыли их забрать с собой, — ухмыляется Лута, поднимая листья так, чтобы на них упал свет.
Я предполагаю, что он намекает на Вторую мировую войну, однако, поскольку не совсем в этом уверен, просто улыбаюсь и киваю. Лишь позднее меня просветят о той роковой роли, которую сыграли Соломоновы острова в мировой истории.
И только когда мы поворачиваемся к выходу, я замечаю у дверей огромную ракушку размером около двух футов, высящуюся на высоком деревянном постаменте. Я заглядываю внутрь, вижу, что ракушка наполовину заполнена водой, явно служа купелью.
Мы снова выходим на улицу под палящее солнце. Обитатели деревни встречают нас улыбками.
— Теперь мы покажем тебе дом для отдыха, но сначала маленький домик — это номер раз, он самый важный.
Меня проводят сквозь изгородь цветущего кустарника, за которыми спрятан детских размеров домик, разместившийся на дереве. Это «клозет». Он предусмотрительно выстроен на нижних ветвях исполина, нависающих над океаном; снабжен зеленой брезентовой занавеской и скошенной крышей из жести. Подняться к нему можно лишь по извивающемуся корню, что даже при дневном свете требует акробатической ловкости. Поддаваясь настойчивым убеждениям, я неуверенно преодолеваю подъем и отодвигаю занавеску в сторону. За ней виднеется пол из деревянной щепы, в котором прорезано отверстие.
Я лишь раз писал в аквариум с тропическими рыбами — на вечеринке, когда все уже сильно надрались. Насколько мне помнится, это не вызвало особого энтузиазма у хозяина, а у рыб и подавно. Однако здесь меня явно побуждали заниматься именно этим. Я пячусь и снова встаю на корень дерева.
— А теперь мистер Уилл произнесет нам хорошую речь.
Речь?!
Смотрю вниз и вижу, что все глаза обращены на меня: толпа терпеливо и снисходительно ждет, когда я открою рот. К своему удивлению, замечаю несколько пар голубых глаз и светлых шевелюр, обрамляющих черные и смугло–красноватые лица. Позднее мне рассказывают, что это наследие заходивших сюда голландских мореплавателей или какая–то генетическая аномалия; как бы там ни было, эти люди поражают своей красотой. Мужчины и юноши облачены лишь в шорты, а на женщинах длинные юбки, дизайн которых можно назвать игривым. У молодых женщин и девушек юбки подняты вверх и прикрывают грудь, обнажая ноги.
— Э–э… ну да… очень хорошо… — с сомнением бормочу я. — Рад оказаться среди вас и хочу передать вам привет от ваших друзей из Англии.
Меня тошнит от собственной помпезности. И тем не менее, раскинув руки, будто канатоходец, продолжаю:
— Капитан был бы счастлив увидеть всех вас, но он не может это сделать, потому что он э–э… ну… умер.
Все внезапно замирают, и я вижу, что собравшиеся опускают головы.
