Африка грёз и действительности (Том 1) - Ганзелка Иржи (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Вода и пустыня
В плодородной прибрежной полосе Алжира часто встречаются оросительные сооружения. Глубокие бетонные желоба несут живительную влагу тысячам истомленных деревьев, гектарам садов и виноградников, жаждущим воды. На протяжении километров тянутся они вдоль шоссе, местами скрываются под ним и снова появляются с другой стороны. Это последние следы борьбы человека с неравным противником — солнцем и песком.
Мы хотели собственными глазами взглянуть на беспощадный бой без начала и конца и поэтому отправились из Алжира на юг.
Вначале мы увидели ту же картину, что и перед Блидой. Нас окружало море зелени. Но вот неожиданно появилась глубоко врезанная долина, а за ней и горы. Однако они выглядели как-то странно. До этого на алжирском побережье нас сопровождали горы, утопавшие в зелени, а здешние горы иссушены, истощены, поседели от усталости и времени. Дорога подымалась все выше; по левую сторону возвышалась отвесная стена, по правую — раскрывала свои объятия глубокая пропасть. Проехав несколько километров, мы оказались на высоте более 1000 метров над уровнем моря. На дне пропасти виднелось высохшее русло реки. Посреди этого песчаного русла, наполняющегося водой в период дождей, извивалась лишь узкая блестящая ленточка ручейка. В мае дождей в пустыне не бывает. Только к концу сентября вновь разверзается небо, чтобы напоить жаждущую землю.
И вдруг нашему взору открылось бескрайное плоскогорье.
Пустыня…
Сюда сочли невыгодным ввозить гранитные тумбы, которыми окаймлены все алжирские дороги на побережье. Их заменили бочками из-под асфальта, наполненными камнями и побеленными известкой. В пустыню не рекомендуется вкладывать крупные капиталы…
Хотите ли вы получить правильное представление о бесконечности? Когда смотришь на звездное небо, то кажется, что звезды мерцают слишком близко, когда наблюдаешь за морем, то глазу виден горизонт. Но когда едешь ночью по пустыне, то постепенно как бы теряешься, уменьшаешься до бесконечно малой величины, становишься меньше песчинок. Пески без конца расстилаются перед тобой и сливаются с полосой света, отбрасываемой фарами.
В населенной местности 100 километров — это не большое расстояние. Но 100 километров по ночной пустыне превращаются в бесконечную тьму, в вечность.
Бу-Саада
Есть две Бу-Саады. Одна существует для иностранцев, которые прибывают сюда полюбоваться на пальмовую рощу, сфотографироваться верхом на верблюде, переночевать в гостинице «Трансатлантик» и отправиться обратно к морю с сознанием, что они повидали Сахару. Другая Бу-Саада не тронута цивилизацией, первобытна и все же прекрасна. Европейцы редко сюда заглядывают. Вылепленная из глины и обожженная солнцем, трепещет она в сухом знойном воздухе, который струится между пальмами, притекая из-за скалистого барьера Сахары.
Нам представилась возможность осмотреть одно из местных жилищ. Сначала мы попали в темный грязный коридор, где нужно было остановиться на несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Еще ослепленные ярким солнечным светом, разлитым перед хижиной, мы споткнулись о скрюченную фигуру человека, который лежал поперек узкого входа. Зловонные нечистоты вытекали из хижины мимо его ног.
— Это мой брат. У него температура, — услышали мы лаконичное пояснение хозяина дома.
Он поспешил продолжить разговор, не поняв, что же нас так потрясло. Больному здесь не полагается ни особых забот, ни ухода. Остальные обитатели хижины сидели под глиняным потолком и ткали ковры из овечьей шерсти. Больной, лежащий с высокой температурой в коридоре, лишал семью двух рабочих рук. Не к чему спешить с временной заменой рабочей силы. Выздоровеет больной — возвратится к труду. Умрет — прибавятся лишь хлопоты с погребением…
В темное помещение проникало немного света сквозь отверстие, служившее выходом на плоскую крышу, да сквозь дыру для дыма над открытым очагом. На полу сидело несколько детей и женщин в лохмотьях. Они чесали гребнем овечью шерсть и ткали ковры на примитивном станке. Кругом носились рои мух.
В мае кончается туристский сезон в «Трансатлантике». С этого момента весь персонал гостиницы переселяется в другое место, так как сахарский зной невыносим для туристов. Остается лишь араб-управляющий в белом тюрбане, а несколько худых ребятишек теряют возможность выпросить милостыню…
Между Бу-Саадой и Алжиром пересекаются два главных сахарских пути. Здесь стоит маленький французский форт, покинутый гарнизоном, но содержащийся в полном порядке. Он всегда открыт и готов предоставить убежище утомленным путникам, которые находят в нем ночлег и запас топлива. Мы уже выходили из запыленных стен форта, когда к нам подошел заросший, грязный старик в ветхих обносках европейского платья. Мы не знали, как с ним объясниться. Однако он приветствовал нас на чистейшем французском языке. Долго не могли мы прийти в себя от удивления. Человек, который сидит посреди пустыни и караулит покинутый форт, хорошо знает международные события, имена руководящих государственных деятелей, повестки международных конференций и содержание договоров. Он неожиданно заговорил с нами о чехословацко-польском договоре и назвал дату его подписания. Полные недоумения, мы молча слушали его изысканную французскую речь и точную терминологию.
— Откуда я все это знаю? — сказал он как бы с недоумением. — А что же мне тут еще делать? Времени больше чем достаточно. Только тогда оно мне кажется длинным, когда не поступают старые газеты от учителя из соседнего селения.
Минута молчания.
— Возвратиться назад? Нет, нет, без пустыни я бы не мог жить. Такой свободы во Франции мне не найти…
Арабский мир
Безработица, чрезвычайно низкий уровень заработной платы, эксплуатация широких слоев трудящихся Алжира — все это, разумеется, оказывает сильное влияние не только на уровень жизни, но и на трудовую мораль и формирование характера. Иностранец, который совершенно неожиданно попал в эту среду или не может осознать взаимной связи явлений, часто делает ошибочный вывод из своих наблюдений и видит в арабах лишь преступников, лентяев или фанатичных приверженцев ислама.
И в портовых предместьях, и на главных бульварах городов можно встретить множество оборванцев, взрослых и детей, которые просят милостыню, чтобы не умереть с голода. Они не могут найти работу и вынуждены изобретать другие способы раздобыть деньги.
В Сиди-бель-Аббесе хозяин ресторана, где мы ужинали, предупредил нас, чтобы мы не ходили одни по неосвещенным улицам. По дороге из ресторана мы искали гостиницу. Пока один из нас расспрашивал о возможности найти пристанище, другой сторожил машину. Неожиданно открылась дверца машины, и незнакомый подросток стал нахально домогаться бакшиша, заявляя, что без него не выйдет из машины. Мы изумились такому поведению, с которым встретились впервые. Небольшая подачка не помогла. Подросток решительно требовал еще. Только совместными усилиями нам удалось выбросить из машины непрошенного гостя. Однако нам вместе с «татрой» пришлось поскорее удалиться, чтобы избежать конфликта с толпой, которая начала быстро собираться вокруг нас.
Этот случай произошел в лагере Иностранного легиона, где легионеры жаловались нам, что в вечернее время они могут ходить по улицам Сиди-бель-Аббеса лишь большими группами. И это не удивительно. Ведь из близлежащих портов Орана или Алжира отправляются корабли с военными материалами и войсковыми частями того же самого Иностранного легиона в Индокитай, который так же борется за независимость, как и участники алжирского прогрессивного движения. В своей стране алжирский народ не избалован хорошим отношением со стороны иностранцев. Поэтому вполне естественно, он не делает между ними никакой разницы. К тому же Сиди-бель-Аббес — это особо чувствительный нерв Алжира…
Когда наблюдаешь алжирских арабов за работой, то приходишь, в конце концов, к заключению, что они подсознательно сохранили черты терпеливых арабских мастеров, которые могли целыми десятилетиями трудиться над одним квадратным метром ажурной паутины украшений своих мечетей. Это впечатление остается неизменным независимо от того, идет ли речь о портовых рабочих, ремесленниках, шоферах, продавцах, сцепщиках на железной дороге или дорожных рабочих. Потомки знаменитых зодчих не имеют теперь возможности заниматься столь возвышенными делами. Они трудятся в доках, на дорогах, на базарах или под мрачными сводами кустарных мастерских. Но и там они работают с тем же, на первый взгляд будто рассчитанным на долгое время спокойствием, которое иногда выводит из равновесия суетливого европейца.
