Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
21 января вечером на трассу ушли два тягача «Харьковчанка» с санями, на которых были погружены все наши запасы продовольствия и корма для собак. Мы оставили на нартах только недельный запас и собирались стартовать следом за тягачами утром 22 января. По договоренности с экипажем тягачей, состоящим из пяти человек, куда, кроме Гены и Андрея, входили еще радист Юра Полевин и механики-водители Валя и Миша, наша встреча с ними должна была состояться примерно через неделю.
Ясное морозное утро, температура минус 37 градусов, ветер от юго-запада 2–4 метра в секунду. Мы покидали Восток. С утра на станции царило оживление, ребята старались помогать нам во всем, паковать нарты, запрягать собак. Нам было немного грустно уходить отсюда, хотя впереди Мирный и финиш экспедиции. Мы очень хорошо отдохнули здесь и готовы были остаться еще, но зима есть зима! Зима шла по пятам, вечерами солнце было уже заметно ниже. С каждым днем ниже становилась и температура. Надо было спешить. Подкрепившись на дорогу полюбившейся всем манной кашей и омлетом, выпив затем кофе с молоком, мы почувствовали себя вполне готовыми к выходу. Практически вся станция собралась на Площади Походников, чтобы нас проводить. Собаки, отдохнувшие и поправившиеся, рвались в бой. Вновь упряжку Джефа возглавляла Тьюли. Кука, Джуниор и Содапоп тоже вернулись в строй — их лапы хоть и не зажили окончательно, но все же выглядели получше. Мы простились с ребятами. Саня обещал непременно догнать нас на Комсомольской и оттуда продолжить маршрут вместе с нами на тягачах сопровождения. Я занял привычное место впереди, но теперь чтобы выступать лишь в роли «живца». Компас я спрятал, правда, недалеко, в нагрудный карман, но тем не менее спрятал. Старт! Я изо всех сил припустил на лыжах по оставленной санями широкой укатанной колее, но меня хватило только на первые сто метров. Собаки легко достали меня и обошли. Я уцепился за стойку нарт Уилла, и некоторое время мы скользили вместе, а затем у собак тоже прошло стартовое возбуждение и я опять вышел вперед. Мы прошли символические ворота Востока, сделанные из поставленных друг на друга раскрашенных бочек, на которых с нашей стороны написано: «Счастливого пути». Впереди до самого горизонта тянулась извилистая четкая линия следа. Хорошо был виден также след предыдущего ноябрьского похода. Вся трасса до Комсомольской обозначена вехами — алюминиевыми палками с черными деревянными оголовниками, на оголовниках номера, по которым можно судить о пройденном расстоянии. Так, например, мы обедали между вехами номер 7 и 8, а разбили лагерь в километре за вехой номер 15, пройдя за первый день 46 километров!
Такой хорошей скорости в первый день мы были в немалой степени обязаны… Нансену. Именно его гениальное предвидение и прогноз в области конструирования тяжелой техники для выполнения транспортных работ в полярных районах, непоколебимая уверенность в возможности мирного сосуществования механических и немеханических средств передвижения в Арктике и Антарктике позволили ему выбрать оптимальную ширину нарт, предназначенных для буксировки собачьей упряжкой — тридцать дюймов (около семидесяти пяти сантиметров). Он знал, что эта ширина будет идеально согласована с размерами появившихся намного позже больших металлических нарт. И вот сейчас мы — продолжатели нансеновских традиций, современные полярные исследователи — пользовались результатами предвидения нашего гениального учителя. След от саней, оставленный накануне, представлял идеальную беговую дорожку для запряженных цугом собак и нарт. Что касается каюров, то им стало труднее: края этой беговой дорожки были завалены снежными глыбами разных размеров, и приходилось идти или рядом по целине, совершенно не держась за нарты, или тоже цугом… Тягачи, прошедшие в первый день по нашей просьбе километров пятьдесят, были видны впереди на расстоянии четырех километров. На радиосвязи я попросил Юру, чтобы завтра они прошли еще пятьдесят, чтобы немного увеличить разрыв между нами, а Уиллу и Этьенну, которые теперь после Востока жили в одной палатке, сказал, что механики-водители обеспокоены нашей скоростью, потому что опасаются возможной конкуренции со стороны собачьих упряжек. Поэтому, чтобы их более не огорчать своим соседством, я предложил увеличить разрыв между нами. Оба руководителя согласились.
В моей жизни тоже произошли большие перемены. Я перебрался в пирамидальную палатку Джефа. Какой же тесной она показалась мне после простора купольной! Мой большой спальный мешок, а я, в отличие от Джефа, использовал больший из двух входящих в комплект спальных мешков, едва-едва уместился вдоль стенки палатки. Джеф, который за полгода обжил свою палатку, полностью вписывался в ее интерьер, и его все вполне устраивало. Между нашими спальными мешками оставался только небольшой проход, в котором стояли два фанерных ящика с продовольствием (Джеф оказался единственным из всех трех наших каюров, кто не поддался панике и не выбросил ящики во время кризиса на Антарктическом полуострове) и примус. Но теснота была не главным, с моей точки зрения, неудобством этой палатки. Главным же неудобством была входная дверь, которая представляла собой, как вы помните, длинный рукав, расположенный примерно в полуметре от пола. Если раньше я не мог без смеха смотреть на продолжительные и мучительные процессы входа и выхода моих товарищей из этой палатки (наблюдая со стороны, как из рукава появляется сначала голова, а потом все остальное тело того или иного несчастного, я иногда думал, что присутствую при родах), то сейчас я сам стал одним из этих несчастных и вынужден был, как минимум, дважды в день проползать по длинному заснеженному рукаву. Забираясь внутрь, я становился коленями на один из ящиков с продовольствием, нависая головой над примусом, и должен был сразу же валиться направо на свой спальный мешок, а затем постепенно втягивать остальные части тела. Разумеется, мне пришлось отказаться от вечернего душа и совместить утренний душ с метеорологическими работами. Всякая мысль о том, чтобы дважды в течение короткого промежутка времени пролезать через этот рукав, была невыносима, но в конце концов я тоже привык. Но у этой палатки были и несомненные достоинства: она была высокой и в ней можно было легко сушить спальные мешки, подвешивая их к потолку за один конец. Джефу, который привык к порядку, раз и навсегда им самим установленному, тоже, наверное, было нелегко со мной, таким неспокойным соседом, всё время порывавшимся куда-нибудь выйти: то на душ, то на радиосвязь, а каждый выход вносил определенный диссонанс во внутренний уют палатки. Когда мы остановились в первый вечер, я попытался распараллелить наши обязанности, предложив Джефу, чтобы один занялся палаткой, а второй — собаками, однако Джеф считал, что все необходимо делать вдвоем — так быстрее и надежнее. Скоро я с ним согласился, и мы всегда начинали с того, что распрягали собак и кормили их, и только потом шли ставить палатку. Этим мы принципиально отличались от остальных экипажей.
Наш рацион после Востока в корне изменился. Все наше продовольствие было приготовлено на Востоке и, надо сказать, приготовлено отменно. Гречневая и манная крупа, макароны, лапша, колбаса твердого копчения, ставрида в масле, сухофрукты, шоколад, конфеты, сухие сливки, чай, мясо, масло и многое другое было подобрано очень тщательно.
Когда в январе 1989 года я узнал, что при разгрузке нашего продовольствия в Мирном во время транспортировки вертолетом с судна на берег сорвался и упал в море наш огромный ящик с продовольствием, я очень расстроился и не знал, как сообщить об этом моим друзьям. Но те восприняли это известие с удивительной стойкостью, как будто зная, что иначе и быть не могло. Мы долго ломали голову, как возместить потерю, ведь без этого продовольствия мы лишались обеспечения на участке Восток — Мирный. Когда я взял у Джефа список находящихся в ящике продуктов и попытался подыскать им замену из того, что имеется на наших станциях, то, к моему удивлению, все получалось не так уж плохо, а в ряде позиций даже лучше (я имею в виду мясо вместо пеммикана, гречку вместо овсянки и хлеб вместо галет). Я отправил на станции Восток и Мирный телеграммы, где перечислил наименования продуктов, указав их количество, а также способ расфасовки, и вот восточники приготовили все в лучшем виде, запаяв каждый продукт в полиэтиленовый мешок и снабдив пояснительной надписью на русском и английском языках. Даже на рулоне туалетной бумаги, сам вид которой однозначно свидетельствовал о ее предназначении, красовалась надпись на двух языках. Мои зарубежные друзья были в восторге и от упаковки, и от содержимого, и потом всю дорогу до Мирного повторяли, как хорошо, что русские утопили ящик с нашим продовольствием.
