Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) - Олеарий Адам (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗

На следующее утро татары ушли до восхода солнца. Вскоре затем султан Махмуд, прислав двух посланцев, велел спросить: почему мы не желаем двигаться дальше? Пусть бы мы о нем ничего дурного не думали, так как он желает оказать нам, при проезде, полную дружбу и всяческие услуги, если только мы поедем правильным путем. Едва они ушли, пришел Сурхован, чтобы посетить послов, и когда мы просили ускорить поездку, он ответил: Правда, лошади и волы (которых мы за дорогую плату наняли на свои деньги) готовы, и он, по желанию нашему, велит им следовать, лишь бы послы дали ему письменное свидетельство, что он добросовестно предупредил их, а они прошли дальше против его воли. В таком случае он бы имел оправдание перед шахом персидским и великим князем московским, которые оба являются его добрыми друзьями. Лично ему султан Махмуд более известен, чем нам: этот человек не держит слова, не заботится ни о боге, ни о черте, ни о каких-либо государях. Это архиразбойник, которому кровопролитие доставляет удовольствие. Ему, Сурховану, прекрасно известно, что, уходя без конвоя, мы в земле султана подвергаемся опасности для жизни, или, по крайней мере, для товаров. Поэтому его совет, чтобы мы подождали еще несколько дней, пока подойдет посол шаха Сефи, уже 8 дней стоящий в Дербенте и ожидающий лишь прибытия переводчика. Этот посол, вероятно, доставит с собой письма от шаха на его имя, с тем, чтобы он нам доставил конвой. Получив его и идя вместе с послом шаха, мы могли бы тем безопаснее продолжать наш путь. Однако, на свой страх помогать одним нам идти дальше он бы побоялся ради других татар. Так как мы, однако, не знали, сколько пройдет времени до прибытия персидского посла, и Сурхован казался нам столь же подозрительным, как и остальные соседи его, мы, вместе с русским посланником Алексеем, отправили гонца в Терки к воеводе, чтобы получить оттуда конвой; это было, однако, тщетно. Тщетна была и посылка служителя Сурхована, также в виде гонца, в Дербент к шахскому послу. После того как прошло несколько дней со времени его отбытия, хан велел нам сказать следующее: Правда, посол вернулся, и, действительно, им было получено письмо от Имамкули-султана, но так как он, сунув это письмо в колчан, нечаянно вытащил его, вынимая стрелу при стрельбе дичи по дороге, и потерял, то ему и пришлось ехать обратно за новым письмом. Мы поэтому не знали, что нам делать, были сильно смущены и в большом затруднении должны были еще довольно долго пробыть в поле. Несколько армянских купцов, которые здесь к нам примкнули и пробыли несколько дней, чтобы быть в нашем обществе, — отделились от нас и ушли в город, так как узнали, что 200 татар соединились, чтобы произвести на нас нападение.

В течение нескольких дней подряд была весьма свирепая холодная погода при сильном дожде, так что мы в наших хижинах совершенно промокли; не могли мы разводить и огонь и сушить одежды или варить кушанья. Таким образом, мы лежали в мокрых хижинах, как самые жалкие и всеми оставленные люди, голодая, печалясь и страшась. Воздыхания и слезы были ежедневной пищей некоторых из нас. Нельзя было также решиться пойти в дома татар для отдыха, так как хан нас предупредил, что мы при этом сильно бы рисковали: его подданные имели свободу красть людей и продавать их, где могли.

27 апреля у нас, действительно, украли солдата Вильгельма Гой, шотландца, который в сумерки немного удалился от лагеря. Он не вернулся, сколько мы ни спрашивали о нем. Уже после ухода нашего мы узнали, что его повели в крепость Сахур, лежащую за Тарку.

В течение этих дней в нашем лагере во время стрельбы из лука в цель, устроенной нашими людьми, наш пушкарь Альбрехт Штук [Штюк] из Гамбурга, приблизившийся к цели во время поисков за стрелой, был ранен русским служителем ниже пупа в живот и умер от этого на следующий день. Виновник был в отчаянии и просил, чтобы и его убили. Однако, так как здесь произошла несчастная случайность, и сам пострадавший просил за него, его оставили на свободе. Труп мы, по совету нескольких татарских женщин, которые были втайне христианками, похоронили тайком в том месте, где стояли лошади. [Это было сделано в тех видах], чтобы татары, по уходе нашем, не выкопали его вновь, не сняли с него одежду и не бросили, как у них это было в обычае, на съедение собакам. Другая могила была устроена открыто перед лагерем; здесь совершены были похороны с обычными церемониями.

Здесь же умер и выдающийся русский купец, прибывший с нами из Персии. Труп его заколотили [в гроб], и секретно увезли с собой в Терки, где его похоронили среди единоверцев его. Таким образом, у нас одно несчастие следовало за другим, а в то же время мы должны были, в угоду татарским князьям, посещавшим нас зачастую, заставлять играть наших музыкантов. В данном случае положение наше было немногим лучше тех, кто в давние времена сидели в темницах на реках вавилонских и должны были заниматься музыкой в угоду врагам.

Как кончился апрель, в течение которого мы имели дело с чисто апрельской погодой, мы отправили двух русских к султану Махмуду с просьбой о свободном пропуске. Гонец прибыль на следующий день, т. е. 2 мая, с четырьмя татарами, через которых султан сообщил следующее: он слышал, что Сурхован выставляет его подозрительным перед послами и называет его разбойником; ему, однако, неизвестно, как подобные вещи ему могут приписываться. В свое время он за это сумеет отомстить Сурховану. Нам он обещает всяческую дружбу и помощь. В случае, если ему не верят, он готов прислать, для обеспечения нас, трех знатнейших своих людей в заложники; их мы можем либо взять к себе, либо оставить у Сурхована, пока мы беспрепятственно не минуем его земли. Это неожиданное дружелюбное предложение привело опять к тому, что мы не знали, кому больше всего верить. Правда, этот султан Махмуд не приобрел такой дурной славы за грабежи, как его отец, одного с ним имени (этот последний в данное время, будучи престарелым, старался жить свято и находился на пути в Мекку и Медину, к храму и гробнице Магометовой), но, тем не менее, его считали подозрительным ради его отца и общего нрава всех дагестанских татар.

Мы, однако, тем не менее, удовольствовались его предложением, в особенности потому, что 6 мая получено было давно ожидавшееся письмо от шахского посла, доставившего известие, что из-за запоздавших переводчика и нескольких писцов, ожидаемых им от шахского двора, ему вряд ли удастся раньше месяца выехать из Дербента. Поэтому он предоставлял на волю послов, желают ли они дольше ждать его на этом месте или же в Астрахани. Мы поэтому непрестанно просили у Сурхована об ускорении нашего путешествия, на что этот последний и согласился, получив еще, кроме предыдущего, другой, им самим вытребованный, подарок. Двух из посланных шемхалом заложников, более для обеспечения сохранности своих подданных, лошадей и волов, чем нас, Сурхован взял к себе, а нас отпустил с третьим заложником.

Глава XCVI

(Книга VI, глава 17)

Отбытие из Тарку и прибытие к шемхалу

12 мая мы вновь собрались в дорогу и рискнули, соблюдет ли Махмуд слово или нет. Багаж везли на телегах, запряженных волами и лошадьми от тарковцев; возчикам пришлось усилить провозную плату втрое: тогда они только согласились запрячь. Когда они, при снаряжении в путь верховых лошадей, захотели еще больше с нас потребовать, мы их оставили на месте, и большая часть людей наших в течение первых двух дней должны были идти пешком. В течение этого дня мы шли через ровную, пустынную местность две мили вплоть до пределов страны султана Махмуда, которую небольшая река отделяет от тарковской области. По дороге несколько татарских князей прибыли к нам и просили, чтобы наш медик Гартман Граман поехал с ними в горы к пациенту. Так как мы опасались, что его там удержать, и не хотели сначала согласиться на их просьбу, то татары оставили двух князей при свите в качестве заложников. Мы ночевали в открытом поле, расставив сильную стражу. Нашим ужином были хлеб и мутная вода. После полуночи татары вновь доставили нашего медика в лагерь.