Человек с луны. - Чумаченко Ада Артемьевна (читать книги без txt) 📗

Кто-то жмет руку. Кто-то обнимает Маклая. Чья-то выбритая, еще по-утреннему пахнущая мылом щека прижимается к его лицу.

— Николай Николаевич! Голубчик! Наконец-то!

РАЗГОВОР В КАЮТ-КОМПАНИИ

— Простите, Николай Николаевич, но я чего-то не понимаю. Вы не хотите ехать с нами?

— Я думаю, что мне следует остаться здесь.

— Погодите, погодите! Давайте говорить толком. Сколько времени вы пробыли на острове?

— Пятнадцать месяцев.

— Пятнадцать месяцев! И этого вам еще мало?

— Мне хочется собрать побольше материалов и, кроме того…

— Ну, что же еще? Говорите, Николай Николаевич!

— …и, кроме того, папуасы очень привязались ко мне.

— Хорошенькое основание для смерти от лихорадки. Да на вас ведь лица нет, Николай Николаевич! Вы знаете, мы даже не сразу узнали вас. Худой, желтый, с ввалившимися глазами. Краше в гроб кладут, как говорится.

— Это ничего. Вы оставите мне хинина, и с меня этого будет достаточно. Вот Ульсона вам следует взять непременно. Мне иногда казалось, что он начинает сходить с ума.

— И совершенно естественно. Я бы тоже, наверно, сошел с ума!

— Уверен, что нет. Но об этом потом. Давайте договоримся окончательно. Вы мне оставите хинина, немного провизии, бумаги… Хорошо, если найдется пара рубах и штанов. И башмаки. Башмаки мне нужны непременно.

— И, значит, снова на год?

— До нового парохода. Может быть, и больше чем на год.

— Безумие! Чистейшее безумие! Будь я проклят, если приложу к этому руку! Ни хинина, ни башмаков, ни сухарей. Вы едете с нами, Николай Николаевич.

— Вы просто шутите, капитан. Не будете же вы увозить меня насильно?

— Нет, конечно, нет! И хинина я вам оставлю тоже сколько хотите. Но вы должны еще подумать.

— Я думаю.

— Вы на меня не сердитесь, голубчик, но я тоже вроде вашего Ульсона. Ну что вы находите хорошего у этих дикарей?

— Да, это совсем как мой Ульсон… Скажите, капитан, вы когда-нибудь рубили дерево каменным топором?

— Я? Каменным топором? Чего ради?

— Ну, а если бы вам пришлось это делать, как вы думаете, легко бы вам это было?

— Дерево? Каменным топором? А черт его знает! Должно быть, не очень!

— А если бы вам пришлось сделать из кокосового ореха красивый, по-настоящему красивый сосуд, с тонким узором, с затейливым рисунком? И тоже без ножа, без лобзика, без токарного станка, одной костью да отточенной раковиной. Сделали бы вы его?

— Нет! Думаю, что нет!

— А как вы думаете, если бы в вашем доме, в вашем большом многоэтажном петербургском доме, заболел кто-нибудь совсем для вас чужой — не ваш сын, не ваш брат, не ваш друг даже,— бросили бы вы все свои дела, чтобы сидеть у его кровати, бинтовать его раны, давать лекарство…

— Ну, если бы было время…

— Ага, вот-вот! Если бы было время! А дикари папуасы делают это, ни о чем не раздумывая… Каменным топором они строят себе хижины, отточенной костью они украшают свою посуду и оружие, из простых травинок они плетут браслеты, которым позавидует любая модница. Вы говорите «дикари»… А дайте этим дикарям стальную пилу, дайте им ткацкий станок, дайте им в помощь лошадь или осла, корову для их детей, доктора для их больных, и вы увидите, какие это будут люди!

— Николай Николаевич, дорогой! Да вы, кажется, сердитесь на меня?

— Нет, капитан, я не сержусь. Я просто хочу, чтобы вы знали, о чем вы говорите. Вы знаете, о чем я мечтаю, капитан?

— Ну, ну…

— Я мечтаю, чтобы этот берег назвали берегом Маклая. Я мечтаю создать здесь колонию настоящих людей. Я мечтаю уговорить тех, кого я уважаю и ценю, поселиться со мной на этом берегу, Мы привезли бы с собой плуги, кирки, лопаты. Мы привезли бы с собой домашних животных, семена и лекарства. Мы научили бы папуасов пользоваться всем этим. Мы доказали бы, что белые люди не всегда только хищники и хозяева. И что это был бы за чудесный край, капитан!

— А ведь не плохая мысль, Николай Николаевич!

— Ну вот! А вы смотрите на меня, как на сумасшедшего!

— Зачем вы так?

— Ну, как на чудака, все равно! А чудак хочет только одного: помочь народу, который этого стоит.

— Значит, вам надо ехать с нами.

— Почему?

— Потому что только вы сумеете уговорить тех, кого вы хотите уговорить. Не я же сделаю это! А вы и ваши доклады…

— Да, доклад мне следовало бы сделать.

— Значит, вы согласны со мной! А к тому же вы ведь едва стоите на ногах. Поедем с нами. «Изумруд» отвезет вас в Европу. Вы окрепнете и отдохнете. Вы соберете людей и деньги, и тогда уж за дело — обратно на Новую Гвинею!

— А пожалуй, вы и нравы, капитан.

— Значит, решено?

— Не знаю. Я подумаю. Подождем до завтра.

— Хорошо, подождем до завтра.

ПРОЩАНИЕ

Папуасы сидели на поваленных деревьях возле хижины Маклая и молчали. Лица их были печальны, глаза опущены в землю. Некоторые, вздыхая, раскачивались из стороны в сторону, как на похоронах, когда тело умершего в легком гробу из пальмовых листьев поднимают в его последнее жилище, на перекладины под крышей в его же хижине.

Маклай собирал вещи. Капитан «Изумруда» убедил его. Маклаю нужно самому привести в исполнение намеченные планы. Но он вернется, это совершенно ясно!

Маклай выходит из хижины. Он садится рядом с Туем и тоже молчит. Ему грустно. Ему очень, очень грустно.

— Маклай,— говорит наконец Туй и поднимает на него глаза,— зачем тебе уезжать, Маклай? Разве у тебя на луне есть такие братья, как мы?

— Нет, Туй, нет. Вы мои настоящие братья.

— Останься с нами. Мы выстроим тебе по хижине в каждой деревне. У тебя будет дом и в Горенду, и в Гарагасси, и в Гумбу, и на Били-Били. Мы дадим тебе жен, Маклай. В каждой хижине будет женщина, и в каждой хижине будет очаг. Куда бы ты ни пришел, тебя везде будет ждать горячий буам. Мы посадим для тебя таро. Мы будем охотиться для тебя, Маклай.

— Не удерживай меня. Я еще вернусь к вам.

— Возвращайся скорее, Маклай.

— Скоро! Да…

Между деревьями мелькают огни. Это идут с факелами из Били-Били и Гумбу.

— Пойдем с нами, Маклай,— говорят они.— В Гумбу собрались люди с гор. Они хотят смотреть на твое лицо и слышать твой голос.

Маклай смотрит на свои изорванные башмаки. Он так и не успел их переменить на «Изумруде».

— У меня болят ноги,— отвечает он.— Мне трудно идти по камням в Гумбу.

— Мы отнесем тебя на руках. Смотри, мы сделаем из веток носилки и отнесем тебя, как дикого кабана с охоты. Нехорошо, если люди с гор не увидят тебя теперь.

Носилки, подхваченные сильными руками, едва покачиваются на ходу. И впереди и сзади носилок идут папуасы с зажженными факелами. Сухие листья трещат в огне. Тени цепляются за ветви деревьев, колышутся на кустах.

— Спойте мне песню,— просит Маклай.

Как всегда, начинает Саул. Потом подхватывают остальные. Низкий голос Туя гудит, как басовая струна:

Если ты не вернешься к нам снова,

Если мы не увидим тебя,

Завянут листья на наших пальмах

И дожди затопят наши хижины.

Если ты не вернешься к нам снова,

Тангрин разорвет нашу землю,

Море выйдет из своих берегов

И о камни разобьются пироги.

Если ты не вернешься к нам снова,

В каждой хижине будут слезы и горе,

Буду плакать я, будет плакать Маш-ша,

Будет плакать Туй — сильный человек.

Маклаю делается еще грустнее от этой песни. Оп опускает руку с носилок и трогает курчавые волосы Саула.

— Я вернусь! — повторяет он шепотом.— Я же вам сказал, что вернусь!..