Когда риск - это жизнь! - Маури Карло (читаем книги онлайн TXT) 📗
Захватывая чужие земли, европейские завоеватели, люди с белой кожей, сплошь и рядом уничтожали представителей других рас (вспомним Тасманию, Огненную Землю, часть обеих Америк), а остатки туземного населения принудительно затягивали в рамки нашей цивилизации. Самое большое противоречие состоит в том, что мы далеко не полностью впускаем их в наш мир. Проповедуя всеобщее братство, мы, белые, не любим жить рядом с другими, чья кожа не похожа на нашу.
Требуются основательные сдвиги в самых глубоких недрах человеческого сознания, чтобы понять: существуют отдельные люди и людские сообщества, которые, будучи лишены материальных благ, отнюдь не уступают нам в разуме, мужестве и доброте (а тем, кто разглагольствует о врожденной жестокости «дикарей» Новой Гвинеи, я хочу напомнить о зверствах, совершенных нашей в высшей степени цивилизованной и изысканной Европой во времена ее военных конфликтов).
Горы научили меня стойко переносить (ради хобби, ради забвения жизненных проблем) любые лишения: холод, жажду, голод, бесконечные привалы и биваки, и это дает мне более, чем многим другим, хотя бы частичное понимание тех народов, которые практически без всяких средств ежедневно, причем не увлечения ради, а в силу жизненной необходимости, испытывают лишения на пределе человеческих возможностей. Каждое мгновение их существования, протекающего в постоянной борьбе за жизнь в естественных условиях, представляет собой своего рода «высшую категорию трудности». Нечто подобное я испытывал на стенах высоких гор.
История свидетельствует, что белый человек, прибывший в Австралию, травил аборигенов, словно кенгуру, подсовывал им ядовитую пищу, приучал к алкоголю, науськивал друг на друга. Сегодня белый человек (то есть австралийское правительство) пытается ценой неимоверных усилий кое-как исправить положение — в экономическом и моральном смысле — и убедить аборигенов разделить с белыми замечательную австралийскую землю.
Австралийские аборигены (сегодня их насчитывается 50 000) — кочевой народ. Это «собиратели». Они не сеют, не занимаются животноводством, а собирают то, что дает им природа, и тем самым находятся в пассивной зависимости от нее. Они не желают верить, что растения вырастают из семян и что именно от мужчины и женщины зависит рождение детей. Для аборигена все сущее есть творение самой природы, все кругом — чудо, волшебство.
В Дарвине я посетил колонию — сообщество людей, являющееся правительственным детищем. Аборигенов, в основном пожилых людей, собирают там вместе, дабы обучить цивилизации. Однако новый способ существования не имеет для них смысла, так как комфорт поселений по всем признакам не компенсирует им прелести утерянной кочевой жизни.
Вот в чем загвоздка: наша цивилизация, может быть, и хороша, однако, чтобы принять ее, необходимо отречься от своей. Но даже если такое случится, примут ли аборигенов на равных? Наше общество относится к людям избирательно. Только умные, красивые, богатые и хитрые пользуются у нас успехом. А у бедных, некрасивых, невежественных, «примитивных» — какие у них возможности?
Я на берегу реки Дейли-Ривер, в Северной Австралии. Отправляюсь на охоту с Патриком и Джинджером, аборигенами племени малак-малак.
Перед началом охоты Патрик и Джинджер разрисовывают грязью свои тела. Этот ритуал — часть их культа природы: покрывая себя грязью, они уподобляются природе в момент, когда испрашивают у нее средства на пропитание.
Самое главное — сохранение рода. Но аборигены практикуют даже детоубийство, дабы поддержать на минимально возможном уровне отношения между численностью населения и средствами к существованию, особенно когда засуха и нехватка пищи становятся главными проблемами.
Сегодня каждое племя (их насчитывается несколько сотен со своими языками и наречиями) обладает определенной территорией, где добывает пищу: коренья, змей, мышей, червей, кенгуру, опоссумов, наконец, семена, которые молотят камнями на ветру, чтобы ветер уносил прочь мякину. Хлеб выпекают над костром, разожженным из эвкалиптовых дров.
Территории для поиска пищи обширны. Одни чрезвычайно благоприятны для охоты и рыболовства, другие — наоборот. Необходимость искать пищу заставляет каждую семью перемещаться в день на два-три десятка километров.
Впрочем, аборигены кочуют не только в поисках пропитания. Они вновь и вновь проходят путями своих предков и устраивают таинственные церемонии. В определенное время аборигены покидают пределы поселения, где они частично собраны, чтобы возвратиться к своей исконной жизни, на свои священные места. Белые называют эти вылазки «Уокэбаут» — хождение по кругу.
Для охоты и рыболовства аборигены племени малак-малак пользуются копьями. Копье метают при помощи своеобразной катапульты из упругой коры, которая сообщает ему необходимую скорость и точное направление. Тончайшая техника изготовления многих видов оружия и необычайное искусство его отделки свидетельствуют о высочайшем уровне ремесла у аборигенов.
Австралийские аборигены не считаются негроидами, монголоидами или европеоидами. Согласно утверждениям антропологов, они продолжают ветвь человечества, видимо, наиболее древнюю из существующих на Земле.
Поскольку Австралийский континент представляет собой удаленный от прочих континентов остров, эта человеческая раса не испытывала нашествий. Вплоть до недавнего времени, когда белый человек все-таки подмял ее под себя, она оставалась чистой и нетронутой.
Среди аборигенов я испытывал ощущение, будто нахожусь среди моих предков, в завораживающей ретроспективе, связывающей меня с давно прошедшими веками. Австралийский абориген более, чем прочие расы, вызвал в моем сознании образ древнего европейца, древнего белого человека (бумеранг, как сообщает одна старинная энциклопедия, находили при раскопках и в Европе). Как и когда бумеранги попали в Европу, сказать трудно; предполагают, что это могло случиться в эпоху, когда Австралия и Азия каким-то образом были соединены одна с другой. Но быть может, их завезли сюда морским путем, на плотах или каноэ вместе с типичной ныне австралийской собакой динго, с которой мне еще придется встречаться в пустыне.
Уже несколько часов мы шагаем по светлому эвкалиптовому лесу в поисках кенгуру, игуан и змей. Поскольку время зимнее, змеи сидят в норах. С моими товарищами Патриком и Джинджером я изъясняюсь на языке жестов, а также при помощи нескольких английских слов. Они разводят костер из сухой травы, который уже через несколько мгновений превращается во внушительное пламя. От жары и дыма в страхе разбегаются эму (особый вид страуса) и валлаби (самые маленькие из кенгуру). Не знающее промаха копье Джинджера настигает одного из валлаби. Мы подбегаем к добыче и видим, что это самка: из ее подбрюшного мешка вылезает малыш, который еще и на ногах-то стоять как следует не умеет. Осиротевший звереныш вызывает у меня чувство жалости.
Прежде чем изжарить добычу на костре, Джинджер надрезает тушку под хвостом — посмотреть, здорова ли, объясняет он. Вскоре мы приступаем к трапезе. Вначале я недоверчиво отношусь к этому мясу, но оно оказывается очень вкусным. Вообще всякий раз, когда я вступаю в контакт с истинными проявлениями природы, моя культура цивилизованного человека испытывает ощутимый удар. Широкий ассортимент радостей, которые мое общество заставило любить и желать, столь непомерно велик, что обычная радость жизни оказалась потесненной.
В качестве гарнира Патрик и Джинджер предлагают мне стебли водяных цветов, собранных в ближайшем озерце.
Прошу моих новых товарищей подарить мне несколько бумерангов, но те объясняют, что их племя бумерангами не пользуется. Это беспокоит меня: все-таки я приехал ознакомиться с обществом, в чьей культуре бумеранг занимает прочное место. А я уже встречался здесь с племенами, которым он вообще не известен. Что же я буду потом рассказывать, если не найду туземцев, пользовавшихся бумерангом? Подумать только: в Сиднее бумеранги выставлены чуть ли не в каждой витрине! Неужели и бумеранг такое же измышление, как «первобытное варварство», — плод фантазии белого человека?
