Азия на халяву - Динец Владимир (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗

Академический институт, где я работал в 1992 году, был местом тихим и уютным. Из-за недостатка средств научная работа шла довольно вяло, зато организационная деятельность поглощала все наше время. Мне, в частности, приходилось периодически ездить в Ленинград — там находился наш филиал. Начальник отдела, интеллигент «старой школы», по доброте душевной оплачивал мне купейный вагон, а я ехал в сидячем, потом покупал у проводника билет в купе и разницу заначивал. Поскольку на обеих работах платили все меньше и меньше, приходилось считать каждый рубль. Филиал занимал один этаж в здании почтенного полярного института с чучелами антарктических птиц в вестибюле и бюстами челюскинцев вдоль парадной лестницы. В этот раз мой поезд пришел слишком рано, и пришлось досыпать в будке вахтера под сенью альбатроса. Когда я проснулся, то увидел, что у меня появился сосед: на соседнем диване прикорнул седой бородатый мужик в куртке с надписью «полярная авиация» на рукаве. Он открыл глаза, подозрительно поглядел на меня и быстрым движением одел темные очки.

— Ты что тут делаешь? — спросил мужик.

— Командировочный.

— Откуда? Я назвал институт.

— Так ты биолог?

— Вроде того.

— А что на диване спишь? Никого тут знакомых нет, что ли?

— Никого.

— Это хорошо!

— Что ж тут хорошего?

— А ты зверей-птиц знаешь? — спросил он, хитро прищурившись.

— Более-менее, а что?

— Чем отличается серый тюлень от гренландского? Я объяснил. Такие вещи знает любой юннат в школьном кружке.

— А со зрением как? — продолжал он допрос.

— Не жалуюсь. В чем дело, гражданин начальник?

— Хочешь на Северный полюс?

— В общем, да, а подробнее можно?

— Нельзя. — В продолжение всей беседы он нервно оглядывался по сторонам. — Там увидишь.

— Ну, а все таки?

— Ладно, слушай, но больше ни о чем не спрашивай. В пятницу летим на Баренцево море, считать тюленей. Нужен учетчик. Питание оплатим, дорогу — нет. Если кому-нибудь ляпнешь, куда и зачем летишь, пеняй на себя. Сейчас дашь мне расписку о неразглашении, и что в случае чего мы не отвечаем. Понял?

— Кто это — мы?

— Все, до свидания. Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Сказал же — никаких вопросов. Но тут уже я уцепился за этого типа и вытянул из него описание маршрута. Маршрутик планировался такой, что я полетел бы даже на ранцевом вертолете. Они собирались облететь тюленьи залежки Белого моря, Землю Франца-Иосифа и Новую Землю — самую «закрытую» часть бывшего Союза, «полюс недоступности» Страны Погранзоны. Хотя выглядело все крайне подозрительно, я решил рискнуть и спросил, когда вылет.

— В следующую пятницу вечером, из Пулково.

— Во сколько?

— Там узнаешь.

— Ладно, давай телефон. Он даже подпрыгнул.

— Никакого телефона! Я тебе сам позвоню! Так мы и расстались. Вернувшись в Москву, я забыл про странного мужика, поскольку был уверен, что никогда больше о нем не услышу. В то время дикие идеи и безумные проекты стаями носились в воздухе и исчезали, оставив единицы со сказочными выигрышами, а всех остальных в дураках. Каково же было мое удивление, когда через день он позвонил.

— Вылет в пятницу в пять утра. Возьми теплую одежду, паек на неделю, бинокль и паспорт. Звучало достаточно серьезно, но я не стал бы рисковать, если бы за день до «дня Х» меня снова не отправили в командировку. Теперь, когда дорогу мне оплатили, оставалось просто заехать на ночь в аэропорт. В четыре утра появился мой знакомый в сопровождении двух молодых людей хиппового вида. Один из них говорил с сильным акцентом, похожим на французкий. Мы погрузились в «Аннушку» и взяли курс на Ладогу. В течение часа самолет кружил над замерзшим озером, высматривая нерп. Ладожская нерпа обычно скрывается в подснежных логовах с выходом под воду через прорубь, но сейчас мартовское солнце уже немного растопило снег, и одного тюленя мы нашли. Я все время вслушивался в разговоры, пытаясь понять, что это за компания. Но за всю экспедицию мне не удалось даже выяснить, как кого зовут. Кем финансируется полет, почему нас пускают в абсолютно закрытые зоны, зачем такая секретность и что предполагается делать с результатами исследований — ничего этого я не узнал тогда и не знаю до сих пор. Больше всего меня смущало, что все трое отлично знали зоологию. То ли ЦРУ завербовало несколько биологов, то ли им удалось закосить под КГБ — никаких правдоподобных гипотез на сей счет у меня нет. И уж вовсе не было предела моему удивлению, когда на дозаправке в Архангельске я познакомился с пилотами. Командиром экипажа был знаменитый летчик с огромным стажем и правом водить самолет практически в любую погоду (на профессиональном жаргоне это называется «большой допуск»). Таких асов на всю Арктику несколько человек, и разные организации готовы платить им зарплату в золотых слитках, лишь бы переманить к себе. Урвать нашего кэпа даже на один рейс могла только очень богатая фирма, каковых среди научных организаций давно не осталось. «Вояки» в 1992 году еще располагали деньгами, но они взяли бы своего человека (у них было два-три настоящих мастера), а не штатского. В течение часа мы крутились над знаменитыми залежками гренландского тюленя в Горле Белого Моря. Этот вид собирается ранней весной в трех местах Арктики, по нескольку сот тысяч в каждом. Естественно, произвести подсчет такого огромного скопления на глаз невозможно, а оборудования для аэросъемки у нас не было, поэтому цель облета осталась для меня загадкой. На одном ледяном поле с сотнями тюленят-бельков мы решили высадиться, и тут оказалось, что посадки будут по методике «прыгающих экспедиций». Делается это так: самолет приземляется на лед, но не останавливается, а только снижает скорость настолько, чтобы можно было соскочить на ходу. Кто-то один спрыгивает, проверяет состояние льда, и, если он достаточно надежный, машина останавливается. Если же лед плохой, «Аннушка» делает второй заход и подбирает «разведчика», снова притормозив до 15-20 километров в час. Это довольно нервный спорт, поскольку всегда могут случиться разные неприятности. Белых с черными головами и «крыльями» на спинах самцов гренландского тюленя нам удалось увидеть только с воздуха, поскольку они располагались на отдельных залежках. Самки при нашем приближении удрали под воду, а очаровательные пушистые бельки остались, и даже давали себя погладить. К сожалению, мы очень торопились, так что на льду провели всего минут пять. Потом мы прошли вдоль восточного берега Кольского полуострова — места очень красивые, но из фауны попался только один обыкновенный тюлень и несколько морских зайцев. Снова заправившись в Иоканге (тоже суперсекретное место — база подводных лодок), мы взяли курс на север. Эта часть Баренцева моря не замерзает благодаря Гольфстриму, и тут зимует кое-кто из птиц, летом гнездящихся в других частях Арктики. С идущего на бреющем полете «АНа» было видно множество чаек (в основном моевок), стайки гаг, кайр, чистиков и буревестников-глупышей. Один раз мы встретили косатку и дважды — семьи белух. В течение всего полета мы сидели по двое у каждого борта, подсчитывая фауну. После того, как я углядел в волнах парочку дельфинов (обычно зимой они не заходят так далеко к северу) шеф проникся ко мне доверием и даже проговорился, что данные учета пойдут во Всемирный Фонд Охраны Тюленей (насколько мне удалось потом выяснить, такой организации не существует). Ближе к вечеру начались льды. На разводьях живности почему-то было гораздо больше, чем в открытом море. Повсюду лежали тюлени — крупные морские зайцы и маленькие кольчатые нерпы. Кайр и больших морских чаек мы тут уже не видели, но бургомистры, моевки, глупыши, чистики и малютки-люрики летали десятками. Пару раз мы встретили даже китов — малых полосатиков. Трижды мы высаживались на лед, чтобы взять пробы снега. Наконец в очередной полынье мелькнула голова моржа, обитателя мелководий, и вскоре мы увидели впереди сверкающий купол острова Виктория. Остров невелик и весь накрыт ледяной шапкой, только с одной стороны осталась узкая полоска галечного пляжа. Там стояла полярная станция, уже закрытая. Теперь станцию занимает колония белых чаек, которые летом живут прямо в домиках. В марте их здесь не было, зато перед самой высадкой на остров мы увидели в разводьях четверку нарвалов — пестрых китов с хвостами в форме якоря. Почему-то в этой группе были только лишенные бивней самки. Нарвал питается в основном полярными каракатицами, которых больше в Канадской Арктике и водах Гренландии, поэтому он очень редок в нашей части Ледовитого Океана. От Виктории одинаково далеко до Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа. Мы взяли курс на ЗФИ и добрались туда уже в сумерках. На таком небольшом отрезке пути насчитали 32 нерпы (притом, что многие из них остались неучтенными в своих подснежных пещерках), зато птиц было гораздо меньше. Разок встретился медведь в сопровождении пары белых чаек, и однажды — компания очень редких в нашей части Арктики тюленей-хохлачей. Могучий самец с хоботом на носу грозно заревел и сделал несколько скачков навстречу самолету, а обе его самки даже не подняли головы. Хохлачи, в отличие от других тюленей, предпочитают поля многолетнего льда с торосами. Эта троица не была исключением, поэтому сесть поблизости нам не удалось. Мы приземлились у полярной станции Нагурская на острове Земля Александры. Как ни странно, для нас здесь нашелся бензин, не говоря уже об ужине и ночлеге. Тут меня ждал приятный сюрприз: я встретил троих ребят из Свердловского турклуба, с которыми когда-то просачивался в Долину Гейзеров. Удивительное совпадение: и на сей раз мы очень пригодились друг другу. Ребята прилетели на ЗФИ, чтобы понырять с аквалангами. Но их единственный фонарик из-за холода стал пропускать воду и вконец испортился. На станции, естественно, были фонарики, но отдавать их никто не собирался. Поэтому бедные уральцы, с таким трудом за огромные деньги добравшиеся в Арктику, могли плавать только в радиусе нескольких метров от полыньи. Естественно, я отдал им свой фонарик. Мы запаяли его в полиэтилен, и он светил целых полтора часа, прежде чем потекли батарейки. Поскольку самолет не мог ждать, мне удалось провести под водой только двадцать минут. Конечно, в этих широтах не так много подводной живности, как дальше к югу, но все же контраст с царством льда и снега на суше поразительный. Под разводьями в столбах света серым туманом висел планктон, со дна поднимались заросли мягких кораллов, губок, гидроидных полипов. Рыб, правда, было на удивление мало. Едва взлетев с Нагурской, мы увидели в полынье пару самцов-нарвалов. На этот раз совсем рядом было ровное ледяное поле, и мы шлепнулись на него, даже не высадив «разведчика». Нарвалы выясняли отношения, медленно и как бы лениво фехтуя высунутыми из воды бивнями. Каждый удар этих витых пик сопровождался громким треском. Насколько я знаю, мне довелось стать вторым человеком, снявшим турнир «единорогов». Почти весь этот день мы посвятили прочесыванию архипелага, изредка присаживаясь за пробами снега или просто в понравившихся местах. То и дело попадались тюлени, моржи и белые медведи, а изредка — белые чайки, самые «северные» из птиц, никогда не гнездящиеся южнее северной границы тундры. На юге и западе архипелага среди ледниковых шапок встречаются обширные пространства свободной ото льда земли — оазисы. Они, естественно, были под снегом, только на прибрежных скалах можно было найти лишайники, осоки и другую растительность. Тут мне снова повезло: удалось раскрыть тайну живущих на архипелаге тундряных куропаток. Этот вид крайне редок на ЗФИ: куропатки обитают только на двух-трех островах из сотни, да и здесь их совсем мало. До сих пор никто не знал, каким образом им удается пережить полярную ночь. Ведь зимой землю покрывает толстый слой утрамбованного ветрами снега, из-под которого не торчит ни одной веточки. Предполагалось даже, что птицы улетают отсюда на менее суровый Шпицберген. Оказалось, что в это время года они переселяются к морю. На скалах, где летом расположены «птичьи базары», благодаря удобрению почвы развивается довольно густая растительность, а ветер сдувает с них снег. Конечно, прокормиться здесь может лишь небольшое число птиц — вот почему они так редки. Куропатки разгуливают по скальным карнизам, как снежные козы, а на ночевку зарываются в снег. Север и восток ЗФИ почти полностью скрыты льдом, и в узких извилистых проливах не попадалось ничего живого. Пообедав и столь же непостижимым образом заправившись на последнем острове Рудольфа, где стоит одноименная станция (через два месяца ее закрыли), мы взяли курс на север и довольно быстро, с одной только «прыгающей» посадкой, добрались до полюса. Поначалу еще встречались тюлени и белухи, но потом пошел паковый (многолетний) лед без разводий, и за последний час лета мы видели только одну нерпу. Мы высадились на полюсе 16 марта, то есть ранним утром. До восхода солнца оставалось шесть дней, но из-за рефракции оно казалось выше, и, встав на крыло самолета, можно было увидеть верхний краюшек. Небо было совершенно ясным и прозрачным, лишь в одном месте светились нежнейшие перистые облачка. Легкий ветерок ласково приглаживал снег. Мы не стали бегать вокруг полюса, изображая «кругосветное путешествие», а только взяли пробу снега и пару минут постояли молча, глядя, как золотая точка солнечного края ползет вдоль горизонта, напоминая о вращении Земли у нас под ногами. Потом мы так же молча забрались в самолет и улетели — естественно, на юг. На обратном пути почти все время тянулись тяжелые льды — вероятно, поэтому мы не видели ничего живого, кроме одной нерпы. Пару раз мы по очереди высаживались, чтобы взять пробы снега. Я привык к периодическим прыжкам на лед и уже не боялся, что самолет улетит, оставив меня на морозе. Когда-то в «прыгающих экспедициях» хорошим результатом считалась одна легкая травма на десять высадок. Но у нас благодаря мастерству пилота на 15 посадок пришлась лишь одна ушибленная коленка (парень, говоривший с акцентом, споткнулся, догоняя самолет). Наконец из сумеречной дымки возникла темная полоса — мыс Желания на Новой Земле. Под скалами берега белый медведь уплетал труп нарвала. Мы слегка задержались над этим местом и едва успели засветло плюхнуться на полосу полярной станции. На станции жили при керосинках из-за нехватки солярки для движка, но нас без звука заправили бензином — просто мистика какая-то! Наутро мы занялись исследованием архипелага. Новая Земля — продолжение Уральского хребта, вместе с которым образует одну из самых длинных горных цепей суши. На мысе Желания ледники спускаются в море, а на берегах — полярная пустыня; между тем Мугоджары — южная оконечность Урала — уходят в пустыни Казахстана. Летом эти засекреченные острова — самое интересное место в Высокой Арктике, не считая Гренландии. Тут есть птичьи базары до миллиона гнезд в каждом, моржовые лежбища и прочие чудеса, в основном сосредоточенные вдоль согреваемого Гольфстримом западного берега. Циклоны тоже приходят сюда с запада, поэтому на западных склонах выпадает больше снега и образуются более мощные ледники. Ледники пропахали в скалах глубокие фьорды, один из которых, сквозной, делит Новую Землю на Северный и Южный острова и называется проливом Маточкин Шар. Летом по нему проходят тысячные стада мигрирующих белух, а зимой он обычно забит льдами, что позволяет оленям переходить с одного острова на другой. Зимой фауна тоже собирается к западному берегу, который во многих местах свободен ото льда. Мы видели моржей и нерп на льдинах, белух и гаг на разводьях, чаек-бургомистров и белых мишек на берегу. На восточном побережье попадались только нерпы и иногда морские зайцы, а один раз — группа редких лаптевских моржей, более мелких. Во время посадки на заснеженный пляж мы обнаружили на берегу морских песочников — единственных куличков, рискующих зимовать в Арктике. Внутренние части Новой Земли в ее северной части покрыты ровным ледниковым куполом. Дальше к югу из него как бы прорастают вершины гор, и постепенно ледниковая шапка рвется на части. За проливом ледники остаются только на гребнях хребтов. Все это очень красиво, даже зимой, когда остров покрыт глубоким снегом. Там, где снег сдуло ветром, проглядывает синяя поверхность льда, черные скалы или серые каменистые россыпи. В одном из этих мест мы встретили стадо северных оленей. Олени новоземельского подвида смешные — маленькие и коротконогие. Самая южная часть Новой Земли — плоская заболоченная тундра под названием Гусиная Земля. Летом тут действительно огромное количество гусей, в том числе редких белощеких казарок, и прочей птицы, но зимой совершенно пусто. Между Новой Землей и материком лежит островок Вайгач, отделенный проливом Югорский Шар. В проливе лед оказался разломанным, а снег с него начисто сдуло ветром, и повсюду виднелись нерпы. Мы опять заметили медведя, но, к сожалению, сесть поблизости было снова негде. Потом лед вдруг кончился, и до самой Амдермы море оставалось совершенно чистым — ледяные поля унесло сильным южным ветром. Полоса в Амдерме идет с востока на запад, так что «южак» оказывается боковым. Наш самолет сел нормально, а прибывший через пять минут пассажирский «борт» из Архангельска буквально чудом удержался на полосе. Пока заправлялись, ветер еще усилился, и даже наш кэп отказался взлетать. Вот так, в самом конце маршрута, когда все приключения вроде бы остались позади, мы вдруг застряли в небольшом поселке на берегу Карского моря. Мы поселились в гостинице и ждали погоды. Я здорово волновался, поскольку мне давно пора было вернуться на обе работы, но ничего не мог поделать. Ни один самый роскошный отель не променяю на маленькую северную гостиницу. Нигде не найти такого домашнего уюта, такой интересной компании, такой вкусной столовой. Три дня пролетели как три часа. Каждое утро кто-нибудь звонил в аэропорт, узнавал прогноз на день, после чего все разбредались по своим делам. Я, в частности, пытался исследовать окрестности поселка. Было солнечно и всего десять градусов мороза, но из-за ветра даже стометровая вылазка превращалась в тяжелое испытание. Ровные полосы струящейся поземки разлиновали белую гладь тундры, в которой, казалось, не осталось ничего живого. Лишь изредка удавалось заметить свежую дырочку в снегу — вентиляционное отверстие норы лемминга. Только под защитой береговых обрывов можно было ходить, не рискуя быть унесенным в море. Но там намело много снега, и приходилось обходить сугробы по припаю — сидящему на отмели морскому льду, а его могло в любой момент оторвать ветром. Вдоль обрыва тянулись старые следы песцов. Возле поселка их за зиму выловили, но несколько белых куропаток, оставшихся зимовать, по-прежнему улетали ночевать на припай, чтобы не попасться песцу в зубы. Несколько пустых подснежных лунок куропаток я нашел у самого края припая, метрах в двухстах от берега. После обеда все обитатели гостиницы собирались в холле, смотрели телевизор и травили байки до ужина. На вторую ночь ветер достиг такой силы, что в четыре утра выдавил стекло в моем номере. Комната мгновенно наполнилась снегом. Поскольку вставить стекло и вычистить снег не было возможности, во всем крыле отключили отопление, чтобы избежать потопа. Пришлось мне ночевать в холле. Самыми колоритными из постояльцев были трое туристов-москвичей, прилетевших в Амдерму со своими велосипедами. Они где-то прочитали, что снег в тундре к концу зимы становится под действием ветра настолько плотным, что по нему можно ходить, как по асфальту, и собирались проехать на обычных спортивных великах через весь Югорский полуостров. По ветру велосипеды катились с такой скоростью, что и вправду не проваливались, но первая же попытка повернуть обратно закончилась плачевно. Ветер поднял беднягу вместе с велосипедом и рюкзаком и швырнул на стену барака. Теперь несчастный лежал с рукой в гипсе в поселковой больнице, а двое его друзей маялись от скуки в гостинице. На третий день им удалось договориться с водителем вездехода, шедшего на юг, чтобы он отвез их километров на тридцать от поселка. Вернуться можно было по ветру. Они предложили мне воспользоваться свободным велосипедом, на что я, конечно, согласился. Но оказалось, что в том месте уже начинаются низкие холмы Пай-Хоя — северной части Полярного Урала. В холмах ветра зимой не такие сильные, и снег был мягким. Потребовался целый час, чтобы вернуться в низменную тундру. Там нас погнало на север, словно осенние листочки, и мы благополучно вернулись в поселок прежде, чем ветер стер след вездехода — наш ориентир. Единственным встреченным живым существом был пушистый белый песец. На четвертый день ветер чуть-чуть ослабел, но для «Аннушки» этого было недостаточно. За время, проведенное нами в Амдерме, над нашей головой со скоростью свыше ста километров в час прокатились огромные массы воздуха. Днем и ночью свистела и шипела поземка, раскачивалось здание гостиницы, волны убегали по черной поверхности моря от края припая. Тут неожиданно выяснилось, что для некоторых военных самолетов погода уже летная, и меня на штурмовике подбросили в Нарьян-Мар, а оттуда в Котлас. Котлас — уже не Крайний Север, и обычно в таких местах на военные самолеты устроиться невозможно. Но тут мне снова повезло. Едва я, с трудом разогнув суставы, выбрался из штурмовика, как увидел, что рядом готовят к вылету бомбардировщик. Оказалось, что летит он в Вятку. Естественно, я был в летной куртке, так что пассажиры — генерал с адьютантом — приняли меня за члена экипажа, а экипаж — за одного из пассажиров. Дальше пришлось ехать поездом через Нижний Новгород, но до Москвы я все же добрался и даже успел купить использованный билет у проводника поезда Ленинград-Москва, чтобы отчитаться за командировку. Поскольку все, с кем я летал, наотрез отказались оставить мне телефон или хотя бы представиться, я был уверен, что никогда больше их не увижу. Попытки навести справки ничего не дали. Никто из знакомых зоологов ничего не слышал о подобных полетах и не узнал по описанию никого из участников. Но в ноябре того же года шеф снова, как призрак, возник из небытия. Он позвонил мне домой и предложил принять участие в аналогичном полете, на сей раз по Восточной Арктике. Теперь я ни минуты не раздумывал и в назначенный срок прибыл в Пулково. На этот раз все выглядело не так эффектно. Лететь пришлось вдвоем, экипаж был молодой и с довольно скромным «допуском», а самолет старый и обшарпанный. До Тикси мы добирались в течение полутора суток через Нарьян-Мар, Сђяху на Ямале, Диксон и Попигай. Заправляли нас со скрипом, но все же заправляли, а в то время бензин был в большом дефиците. Самым интересным, что мы видели в пути, был Попигайский метеоритный кратер — круглая котловина диаметром километров пятьдесят, окруженная кольцевым валом низких гор. Внутри кратера растет странный лес из «танцующих» лиственниц — видимо, из-за какой-то почвенной аномалии. Из Тикси мы вылетели на Новосибирские острова, переночевали на Котельном, а утром покрутились над архипелагом. Конец ноября — не лучшее время для полетов в высоких широтах, где светлое время длится менее двух часов. И даже в эти часы море Лаптевых выглядело куда более безжизненным, чем Западная Арктика. За весь маршрут мы насчитали около сорока тюленей, одну белуху, одного моржа и двух медведей, а на островах встретили лишь пару обских леммингов. Зато неживая природа оказалась очень интересной. Остров Котельный, например, настолько разнообразен по природным условиям, что каждая из трех частей называется, как отдельный остров. На западном «острове» Котельном вокруг высокой центральной сопки тундра усеяна островерхними холмиками-берелђхами, образующимися под действием вечной мерзлоты. Средний «остров» Земля Бунге плоский и покрыт песчаными дюнами, а восточный Фаддеевский — глинистый, со множеством озер. Самый своеобразный из островов, пожалуй, Большой Ляховский. Он состоит из льда с тонкими прослойками почвы. Море каждый год вгрызается в берега на несколько метров, вымывая из них огромное количество костей мамонтов и прочих зверей. К сожалению, зимой из-под снега торчали лишь отдельные кости. К северу от Котельного есть отмель, которая, вероятно, еще недавно была островком, ныне полностью смытым волнами. Может быть, именно ее видели с Котельного первые исследователи, назвавшие теперь исчезнувший остров Землей Санникова. Дальше мы взяли курс на северо-восток, где в океане разбросаны пять маленьких клочков суши — острова Де-Лонга. Два из них плоские, а три — Беннета, Генриетты и Жанетты — вулканы, увенчанные ледяными шапками. До недавнего времени считалось, что вулканы потухшие, но в 1990 году на Беннета произошел небольшой пепловый взрыв. Тут шеф сообщил мне, что в наши задачи входит вывоз людей и оборудования с подлежащей закрытию полярной станции. Мы приземлились на острове Беннета и взяли на борт трех бородатых мужиков с кучей ящиков. Остальной груз планировалось забрать вторым рейсом. Я решил остаться на островке, чтобы познакомиться с ним поближе. Самолет исчез в темноте наступившей ночи, а к моим услугам был последний теплый балок на галечном пляже. Мне удалось славно выспаться за двадцатичасовую ночь, а утром шеф связался со мной по радио и сообщил, что у самолета где-то потекло масло, так что прилетят за мной неизвестно когда. Продуктов на станции осталось на неделю — можно было не волноваться. В балке обнаружилась пара лыж, а светлого времени как раз хватило, чтобы подняться на самый высокий из трех ледяных куполов и спуститься по выводному леднику, обрывавшемуся в море. У края ледникового языка из моря торчали мелкие айсберги. На черной глыбе базальта сидела стайка белых чаек. Полярники говорили, что на дальней стороне есть берлоги медведиц, но туда сходить я не успевал. Вернулся в балок уже при луне, полночи читал книги из маленькой библиотечки, а утром проснулся от гула мотора: за мной все же прилетели. Пока погрузились, был уже полдень, но даже с высоты нашего полета солнца не было видно — оно ушло за горизонт до конца января. Так закончилась моя одиночная зимовка в Ледовитом Океане. Обратно мы летели двое суток: на Таймыре испортилась погода, и пришлось брать южнее. В маленьких северных поселках тайга или тундра начинается прямо от летного поля, так что за время дозаправки и отдыха экипажа я успевал пробежаться по окрестностям. В Нижнеянске встретил белоснежного копытного лемминга, в Эйике — серого кречета. Мы садились еще в Туре, Туруханске, Ханты-Мансийске и Соликамске, но это слишком большие города. Летчики от всей души радовались, что возвращаются домой из холодной, утонувшей во мраке полярной ночи Арктики. Я пользовался их хорошим настроением и при каждом удобном случае просил дать порулить. Насколько же все-таки легче вести самолет, чем машину: ни тебе светофоров, ни знаков, ни встречного транспорта, ни ГАИ. Мне все же не терпелось узнать, кто оплачивает все мероприятие, и я снова спросил об этом шефа.