Моя жизнь. Южный полюс - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
На мою беду, мне пришлось скоро узнать, что имеется еще одна наука, которой наряду с прочими необходимо обладать исследователю, но которую, к несчастью, ему в силу образа его жизни почти невозможно изучить, а именно: опыт и уменье разбираться в коммерческих делах. Напасти, вскоре обрушившиеся на меня, возникли исключительно из-за моей неопытности в делах. Мне еще никогда не представлялось случая ближе познакомиться с методами ведения дел, и я всегда предоставлял улаживание деталей финансового характера моих экспедиций другим лицам. До сих пор это не причиняло мне никаких неприятностей. Я делал так, как мне говорили, и все сходило отлично. Но с Хаммером дело обернулось иначе.
Хаммер при свидании рассказал мне, что ездил в Берлин посоветоваться с врачами и сделать себе операцию; во всяком случае, он сослался на это, как на причину своей поездки. В действительности же он отправился в Германию, чтобы посетить заводы Юнкерса, и, пользуясь тем, что природа наградила его языком без костей, он уговорил фирму предоставить ему самолет самого последнего усовершенствованного типа.
Я очень ценил предприимчивость Хаммера и щедрость фирмы «Юнкерс», но из опыта, приобретенного мною на мысе Барроу, я вынес убеждение, что самолет Юнкерса не приспособлен для такого полета, где все шансы на успех были на стороне гидроплана. Другими словами, я увидел, что спуск на очень неровный полярный лед не может осуществляться на практике при помощи лыж и тому подобных приспособлений. Нам нужны были самолеты специальной постройки, способные к старту на воде, снегу и льду.
Хаммер предложил мне раздобыть такие гидропланы. Тут поднялся вопрос: откуда взять средства? Хаммер уверял меня, что сумеет их найти, и развернул передо мною весьма гениальный план.
Он предлагал пустить в продажу напечатанные на самой тонкой бумаге открытки, которые я должен был взять с собою при трансполярном перелете, с тем чтобы покупатели этих открыток, впервые посланных воздушной почтой через полюс, могли удивить и порадовать ими своих друзей. Эти открытки действительно были впоследствии заказаны и выполнены и продавались по доллару за штуку. У Хаммера набралось в конце концов около десяти тысяч долларов.
Между тем я поехал в Европу и по настоятельной просьбе Хаммера – я только впоследствии понял, какую сделал глупость, – дал ему доверенность на все коммерческие сделки. Прежде всего я отправился в Осло и с большими трудностями уговорил норвежское правительство выпустить особые марки для этих открыток. Продажа марок должна была дать значительную выручку, так как филателисты до сих пор считали Норвегию образцовой страной в смысле корректности эмиссии марок, и действительно, Норвегия еще ни разу не прибегала к выпуску спекулятивных марок. Поэтому полярная марка приобретала особую ценность и интерес в глазах коллекционеров.
Пока я в Осло занимался этими делами, Хаммер приехал в Европу, и мы вместе отправились в Копенгаген и завязали сношения с аэропланной фирмой «Дорнье». Гидроплан этого завода был признан мною самым лучшим для предполагаемого полета. Хаммер тотчас же заказал не один, а целых три таких гидроплана и сошелся на цене в 130 000 крон за каждый. Со свойственной ему ловкостью он убедил фирму так же, как и меня, что денег на расплату хватит вполне, и фирма по его заказу приступила к проектированию и постройке трех гидропланов, не имея других гарантий, кроме небольшой суммы на текущем счету. В действительности же Хаммер не внес ничего, и его «преступный оптимизм» один был виновен в его уверенности добыть средства для внесения платежей в срок.
Хаммер с убедительным красноречием уверял и меня, что деньги явятся вовремя. Поэтому, исполненный надежд, я всецело посвятил себя продаже марок, чтобы со своей стороны содействовать добыче возможно больших средств. Фирма «Дорнье» приступила к постройке гидропланов на своих заводах в Марина-ди-Пиза, в Италии, так как в то время Германии в силу мирного договора не было разрешено строить самолеты таких размеров на своей территории.
У меня не было ни малейших подозрений в отношении Хаммера, пока я не приехал весною 1924 года в Марина-ди-Пиза, чтобы осмотреть гидропланы и присутствовать на пробных полетах.
Только здесь я впервые услыхал тревожные слухи, которые Хаммер распускал среди итальянцев. Очевидно, он занимался безответственной болтовней и много хвастался. Это возбудило во мне подозрение, но все же пока у меня еще не было оснований, чтобы уличить его.
Немного позже приехали некоторые из моих норвежских товарищей, чьим словам я мог слепо доверить, и рассказали мне кое-что из тех историй, которые распространял Хаммер. Например, он хвастался, что уже предпринял на Шпицбергене двадцать один полет, а также что он сам будет управлять одним из гидропланов в трансполярном перелете. Ничего не могло быть лживее подобных утверждений. В самолетах и обращении с ними он понимал не больше ребенка, а в управлении ими и того меньше. Было бы смехотворной нелепостью взять такого неопытного во всех отношениях человека в экспедицию, которая в лучшем случае была чрезвычайно рискованна и требовала знания Арктики, какими он никогда не обладал.
Подобных историй накопилось так много, что в конце концов мне пришлось телеграфировать Хаммеру приказ приостановить всю экспедицию. Я был взбешен и, так сказать, «дал ему пинка», чтобы прекратить всякую его связь с экспедицией и моими частными делами. Поэтому я опубликовал о моем разрыве с Хаммером. Ему сразу стало ясно, что теперь обнаружатся и другие его проделки, в которые он замешал мое имя и от которых ему не поздоровится. Очевидно, эти поступки не выдержали контроля его собственной совести, так как он не стал дожидаться того времени, когда придется отвечать за них. Вместо того чтобы лететь на Северный полюс, он «улетучился» в Японию.
Разумеется, что как только я убедился в недобросовестности Хаммера и опубликовал о нашем разрыве, все, имевшие с ним дела, сообщили мне, какие обязательства он взял на себя от моего имени. То, что при этом обнаружилось, задало бы работы человеку и более искушенному в делах, нежели я. Для меня же, всегда бывшего недальновидным в коммерческих делах, положение оказалось прямо таки убийственным. Я испытывал унижение, которое трудно выразить словами, так как Хаммер от моего имени подписал обязательства столь значительные, что мне никогда не удалось бы их покрыть, и таким образом выставил меня в глазах света каким-то мошенником-аферистом.
Но горькая чаша моих страданий еще не была испита до дна. Брат мой Леон Амундсен всегда вел на родине все мои дела с тех самых пор, как я посвятил себя карьере исследователя. Я всегда отсылал ему все заработанные деньги и также все счета, он производил банковские операции и уплачивал все долги. Он вел также все мои деловые книги, и я никогда не просматривал их, так как доверял ему вполне. И вот в несчастье этот брат обернулся против меня. Я говорю об этом со стыдом и никогда не стал бы говорить об этом в печати, если бы его предательство не привело к процессу, сделавшему его поступки общеизвестными в Норвегии.
Из книг моего брата выяснилось, что я должен ему около 100 000 крон. Не сомневаюсь, что брат в нормальных условиях, имея ко мне доверие, отсрочил бы мне этот долг, пока доходы от моих докладов и книг не дали бы мне возможности покрыть его. Но внезапное обнаружение других долгов, которые Хаммер наделал от моего имени тут и там и повсюду, возбудило в моем брате опасение, что его претензии потонут в общем банкротстве. Вместо того чтобы всеми силами помочь мне выдержать натиск кредиторов и этим дать мне возможность удовлетворить их, он пустился на отчаянный ход в надежде покрыть свою претензию раньше остальных кредиторов.
Единственным моим активом был принадлежавший мне дом в Буннефиорде, и вот мой брат заявил, что он примет меры к продаже дома для покрытия своих претензий. Это предательство причинило мне бесконечную боль, но я был также и возмущен его жадностью. Я немедленно обратился к юристу, который заверил меня, что план моего брата продать дом будет преследоваться судом в качестве преступной попытки обмануть остальных кредиторов. Это значительно облегчило мое положение. Тогда я потребовал осмотра книг, но брат отказал мне.
