Африка грёз и действительности (Том 1) - Ганзелка Иржи (мир бесплатных книг .TXT) 📗

Триполийские сутки

Триполи во многом похож на другие североафриканские порты. В мусульманскую жизнь города здесь, как и в Касабланке, Рабате, Оране, Алжире или Сфаксе, проник и пустил в ней глубокие корни европейский дух. Внешне, однако, до сих пор сохранился тот пестрый налет восточной жизни, который чувствуется и под поверхностью; его можно осязать, видеть и слышать при первом же ознакомлении с городом. Неповторим звуковой фон Триполи.

«Ашхаду анна ла илаха илла ллаху уа Мухаммадун разулу ллахи…»

В редеющем сумраке раздается певучая мелодия. Пять часов утра. Высокий, вибрирующий голос муэдзина переходит от одной тональности к другой, дрожит мягким гортанным тремоло и вдруг замирает, как бы падая с балкона минарета. «Верю, что нет бога, кроме Аллаха и что Магомет пророк его…» Город еще спит, но муэдзин уже призывает верующих к первой молитве — «фаджиру». Затем над кровлями города снова воцаряется спокойствие…

«Овааа, овааа, овааа…»

С восходом солнца на улице раздается мужской голос, настроенный на плач младенца. «Овааа, овааа», — слышится все яснее. Вот уже громовое «овааа» подкатывается прямо к вашим окнам, затем постепенно слабеет и совсем исчезает за рядами домов. Это торговец с огромной плетенкой яиц на голове, балансируя руками, повторяет свой плаксивый клич с механической точностью. За ним следуют торговец древесным углем, зеленщик, продавец птицы. К певучим возгласам примешивается рев осликов.

«Верю, что нет бога, кроме…» Смотрим на часы. Ровно восемь часов. Точно так было вчера и будет завтра. Во второй раз сзывает муэдзин верующих к стройному минарету, чтобы воздать благодарность Аллаху молитвой «саба».

«Коррриеррри… коррриеррри…», — примешивается вдруг к причитаниям муэдзина пронзительный голос араба, продавца утренних газет. Семилетний парнишка в разодранных штанах с колышащимся веером печатной бумаги несется вскачь, чтобы не пропустить своих ежедневных покупателей. Через полчаса снова раздается «корриери», но этот голос звучит печально и безнадежно. Конкурент первого продавца возвращается к типографии окружным путем, надеясь еще избавиться от двух-трех номеров и заработать несколько центов. А с улицы уже доносится звон колокольчиков мороженщиков, продавцов льда и точильщиков ножей с их разболтанными станочками.

Вдруг в шум улицы вливается особый ритм большого и малого барабанов. Они медленно приближаются. Ритм в пять четвертых такта пронизан восточной мелодией деревянного инструмента, напоминающего звук гобоя. Мелодия варьирует в границах полных шести тонов. Сначала она кажется ужасно монотонной, но затем слух улавливает незначительные вариации в трелях и протяженности тона. Лишь главная мелодия, как прочная основа, тянется без изменений.

Музыка становится более внятной. Из-за угла показываются четыре повозки, увешанные цветными лентами и зелеными знаменами пророка. Арабская свадьба. Толпа детей и взрослых с криками бежит за процессией. Два-три водителя такси, держа палец на кнопке сигнала, нетерпеливо ждут, когда шумная компания скроется, наконец, за следующим углом и можно будет выбраться из хаоса повозок, ослов и мулов, запрудивших тем временем всю улицу.

Между тем внизу, под нашими окнами, итальянец, хозяин ресторана, громко посвистывает. Он замолкает лишь тогда, когда подчеркнуто любезно приветствует знакомого клиента своим стереотипным: «Buono giorno, come sta…» [13].

«…ммадун разулу ллахи…». К звучному итальянскому языку примешиваются заунывные арабские слова. Муэдзин своим тремоло призывает к «духру» — третьей молитве. Автоматически, подсознательно смотришь на часы и переводишь их на 1 час дня, ибо муэдзин точнее лондонского Большого Бена [14].

После полудня улицы на два часа стихают, как по мановению волшебной палочки. Послеобеденный отдых — магическое заклинание, которое непреклонно подчиняет себе все один раз в сутки. Солнце стоит в зените.

Ровно в три из лавки, расположенной напротив, в нижнем этаже, раздается монотонный стук молоточка. Это араб — золотых дел мастер пробудился от послеобеденного сна.

Затем воздух вновь оглашается ударами барабанов, звучащих втрое сильнее утренних: арабская свадьба, но на этот раз гораздо более пышная. Много повозок, много приглашенных и зрителей. После полудня празднуют свадьбу богатые. Лишь монотонная музыка остается неизменной.

В пять часов в четвертый раз раздается голос муэдзина. Он, как будильник, поднимает от сна любителей долгого отдыха. Наступило время «асры», послеполуденной молитвы. Продавец фиг, вероятно, помолился еще в восемь часов утра и на целый день вперед. Его ничуть не смущает, что громкие его выкрики с предложением полусгнившего товара сливаются с призывами муэдзина к верующим.

К вечеру на улицах раздается сухой стук, как будто падает град. Ритм марша, звуки барабанов и дудок, детские голоса. Невольно вспоминаются отряды малолетних гитлеровцев, которые с ножами за поясом маршировали по улицам Праги. А на улице действительно появляется отряд арабской молодежи, освоившей под покровительством английских военных властей старые традиции итальянской «балиллы». Проходят арабские подростки в форме.

Гремят барабаны. Резкая поступь точно копирует немецкий шаг. Спрашивается, для чего оккупационные власти прививают военную муштровку этим смуглым ребятам?

После захода солнца снова появляется муэдзин, чтобы призвать к «магрубу» — пятой и предпоследней молитве.

Из открытых окон арабских и европейских квартир, из-за бисерных занавесок у входов в кафе несется пестрая разноголосица: американский джаз, вибрирующая мелодия арабской народной песни, европейская концертная программа с участием Бенджамина Джильи, транслируемая из Бари. А над всем этим хрипит граммофон, пытаясь заглушить хаос сумбурных звуков скрипучими тонами пластинки с штраусовским вальсом, которую заводят, наверное, по десять раз в день в течение целого года. Гулянье во время храмового праздника Святого Матвея по сравнению с вечерними улицами Триполи представляется местом гробового покоя и душевного отдохновения.

В 10 часов из ближнего кинотеатра под открытым небом раздаются громкие звуки фанфар. Это — вступление к еженедельной арабской звуковой кинохронике, которая доставляется раз в две недели из Каира. Затем в последний, шестой раз появляется муэдзин, чтобы напомнить верующим о наступлении часа «аши» — ночного покаяния. К последним звукам молитвы примешивается визг ускоренного радиомонтажа египетской хроники. Вероятно, футбольный матч или политическое выступление из Каира. Десять секунд тишины, а потом зрители, триполитанские арабы, могут услышать джазовую музыку — вступление к последнему американскому цветному фильму с участием Дины Дурбин. Где-то на противоположном конце улицы другой кинотеатр под открытым небом пытается заглушить своего конкурента, но безуспешно: Дина Дурбин вне конкуренции.

К полуночи этот Вавилон несколько затихает. И тогда где-то на окраине города раздается звучное кукареканье петуха, возвещающего полночь. Что это, галлюцинация? Однако через пять минут сотни петухов всего Триполи убеждают нас в том, что это не ночной кошмар. К ужасу своему, узнаем, что почти на каждой плоской крыше есть курятник. После полуночи все городские шумы на 20 минут подавляются хоровым выступлением петухов.

Затем с улицы вдруг доносится пронзительный плач ребенка. К нему присоединяется второй, третий, пятый, и через три минуты под вашим окном уже звучит невероятный концерт. В тени домов, на балконах, карнизах и террасах скользят тени десятков триполийских кошек. Их крещендо продолжается полчаса и завершается поединками ревнивых котов. Потом снова все стихает, но ненадолго. Тишина длится всего 10 минут, в течение которых вы можете потренироваться в арабском языке и выучить несколько отборных ругательств, хотя вас и шокирует тот факт, что одна из участниц ссоры — это арабка из дома на противоположной стороне улицы. Ночным скандалом она, вероятно, вознаграждала себя за целый день одиночества, проведенный за решеткой домашней тюрьмы.