От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская) - Кротов Антон Викторович
Так и ехали, и добрались до городка Доши. Там я вышел (водители меня перед расставанием плотно накормили в харчевне). Доши — большой притрассовый пункт, здесь обедают, заправляются и чинятся сотни грузовиков перед длинным, медленным и тяжёлым подъёмом на перевал Саланг. Здесь даже построены цивильные синие указатели на двух языках — на дари и на английском: Саланг и Кабул прямо, Бамиан — направо.
Из Дошей идёт одна из дорог на Бамиан. Перехожу мост — там пасутся гаишники и менты. Зазвали на чай, угостили дыней. Я не стал долго засиживаться — вдруг прибудет ментовское начальство, решит: непорядок, и меня для дополнительной проверки отвезут в город (такое здесь бывает). Так что попрощался и ушёл по пыльной трассе, асфальта тут не было.
Не успел далеко отойти, меня подобрал КАМАЗ со смешным бородатым водителем, сильно на меня похожим. Водитель всю дорогу смеялся, перемигивался с молодым напарником, всё хохотали, переругивались, дрались (на ходу) и даже пытались укусить друг друга, всё это — продолжая рулить. Курили при этом странные сигареты-самокрутки, наверное, веселящая трава. И обычные сигареты тоже.
— Ребята, это же харам у вас, харам (запретное), — говорил я.
— Не! Не харам! Не ха-ха-ха-рам. Ха-ха-ха-ха-ха!
Так и ехали. Дорога узкая, шириной в один грузовик, сильно разбитая: пятьдесят километров проезжается за шесть-семь часов езды. Водитель, и его друзья, пылившие в четырёх других КАМАЗах следом, ехали не в сам Бамиан, а на месторождение (как я понял, за углем). Много встречных грузовиков, но все они не с Бамиана, а с этого месторождения. Разъехаться каждый раз непросто, дорога узкая, всё пятимся задом, ища место для разъезда, от этого скорость ниже, чем могла бы. А машин тут очень много, штук пятьдесят в день! И все навстречу нам везут большие мешки (с углем?). Сюда бы железную дорогу провести, для вывоза этих мешков!
Навстречу изредка попадаются и маршрутки. Нормальных легковушек почти нет. И все мы пятимся, разъезжаясь, на горной пыльной однорядной дороге, однопутке. Ладно, не железную дорогу, но хотя бы трассу необходимо расширить, сделать двухполосной!
На ночлег встали в посёлке Тала (на других картах Базар-е-Тала). Значит, проехали километров семьдесят за десять часов. Неплохо. Завтра-послезавтра я окажусь в Бамиане: до него осталось километров сто. Примерно, ибо километровых столбов и синих указателей больше не наблюдалось.
26 августа, пятница. Пеший путь в Бамиан
Утром проехали ещё немного и оказалось, что ха-ха-водителям и их коллегам пора сворачивать туда, куда все сворачивают. На прощанье остановились на завтрак. Все дальнобои-камазисты везли с собой баллончики иранского газа. Приготовили чай, сфотографировались (водитель даже на фото оказался ну очень похож на меня) и расстались. В дорогу мне дали хлебов.
— Здесь до Бамиана далеко, 100 километров, — предупредили меня.
Я пошёл, так как машин в сторону Бамиана не наблюдалось. Зато имелись пешеходы и люди на ослах. Два мужика шли и тащили на плечах два огромных окованых железом сундука! Я быстро обогнал их там, где они отдыхали. Интересно, далеко ли они направлялись? Другой пешеход, дядька с мешком за плечами и посохом, присоединился ко мне и не хотел от меня отделяться. Угощал сушёными лепёшками из мешка — наверное, это было его дорожное топливо. Когда я останавливался у ручья умыться или сфотографировать местность, попутчик-пешеход терпеливо ждал меня (хотя я и советовал ему идти вперёд поскорее).
Долго ли, коротко ли, набрели мы на пост ментов. Проверили у меня паспорт и пропустили, я пошёл вперёд, не оглядываясь. Ну а мужичок отстал и поспешил меня сразу сдать.
— Ходит, фотографирует, — донесся до меня голос мужичка. И вот уже крики с поста: эй! А! Эй!
Я не стал останавливаться и оборачиваться, сделал вид, что меня не касается, и прошёл уже метров пятьдесят. Слышу — за мной бегут сапоги. Оказался солдатик с автоматом, схватил меня и потащил на пост.
Там меня обыскали, причём нервно и резко, ища в рюкзаке у меня загадочные «талаши». Талашей не оказалось. Менты даже развинтили мой карманный фонарик в поисках талашей, но и там их не было. Так всё и побросали на пол, а странный попутчик, сдав меня, смылся. Я был зол, ругал ментов на всех языках, побросал вещи в рюкзак и покинул пост, а после, уже за поворотом дороги, перепаковался.
Несколько часов вдоль дороги тянулись: то горы слева, а речка справа, то наоборот. Талибы, уничтожившие Бамианских Будд, постарались (наверное) уничтожить и все подходы к ним; дорога была плохая, попуток не было, в гости не звали. Только сел отдохнуть под деревом — неожиданно появилась маршрутка, провезла пять километров до следующего ближайшего села. Водитель захотел сто долларов (!), потом передумал на сто афгани, я предложил двадцатку, он оскорблённо не взял.
Люд здесь, в горах, какой-то пришибленный. Это, кстати, иной народ, чем афганцы, живущие вдоль больших главных дорог и на равнинах. Тут проживают представители нацменьшинства — хазарейцы, люди монголоидной расы. Долгое время они не были подчинены центральному правительству Афганистана, жили особо, прячась в горах от пробегающих мимо иноземных войск. Ислам они приняли исторически недавно, лет двести назад (но это примерно, желающие уточнить историю хазарейцев пускай сами покопаются в книгах). Многие из них — мусульмане-шииты, а не сунниты, как их соседи. Женщины там не закрытые, в чадрах не ходят. В гости не зовут, опасаются чужаков. Живут в домах-крепостях и в настоящих крепостях, не вдоль дороги, а по другую сторону реки, и ведут туда узкие шаткие мостики. Захватить их очень трудно, советские войска в войну особо тут не разгуливали.
Шёл я ещё часа два, и вот сгустился уже вечер, как вдруг догоняет меня КАМАЗ, едущий в одну из соседних деревень, гружёный мешками с того самого месторождения. Вероятно, уголь. Забрался в кузов, поехали! По дороге подсел другой стопщик — молодой солдат, поздоровались.
Вскоре после захода солнца въехали в большое село, где было даже электричество от мини-ГЭС на ручье. Я зашёл в харчевню, надеясь пропитаться и переночевать там. Со мной зашёл и солдат. Но не успел я заказать никаких блюд (а та харчевня была пуста, мы с солдатом были единственными посетителями, плюс ещё три человека местных тусовались там — местное начальство, наверное, и использовали чайхану как клуб посиделок) — не успел я ничего заказать, как солдат прицепился ко мне, потребовал паспорт, а также чтобы я открывал рюкзак и доставал загадочные «талаши».
— А ты-то сам кто? — возмутился я по-русски. — Что теперь, у меня каждый будет в рюкзаке ковыряться? Сам свой паспорт покажи!
Солдат делал вид, что не понимает. Тогда я показал ему большой цветной плакат на стене столовой, призывающий всех паспортизироваться: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек. Получи афганский паспорт и счастливым будь вовек!» Примерно так, но в картинках.
Солдат затрясся от гнева, но всё же пошёл злобно на улицу, где у него в узелке хранился «паспорт» или скорее военный билет — крошечная чёрно-белая карточка размером чуть больше визитки, ламинированная, с крошечной фотографией, трудно поверить — фото размером полсантиметра, с одну тетрадную клеточку! Я осмотрел документ, признал его подлинность (хотя на такой фотографии даже мужика с бородой от тётки в чадре не отличить), и вернул нервному владельцу, который весь (вместе со своим автоматом) дрожал от нетерпения поковыряться в моём рюкзаке. В обыске приняли участие обитатели харчевни, они сказали, что они тоже полиция.
Разумеется, никакие талаши в рюкзаке у меня не были найдены: лишь кружка да кипятильник, спальник да коврик, книжки да шмотки, да половина недоеденного хлеба из водительских даров, да ещё фотоплёнки с фотоаппаратом. Стал всё собирать обратно.
— Дай мне бакшиш! — неожиданно предложил солдат.
Я ударил его по лицу. Он сперва растерялся, но ударил меня тоже. Я начал словесную перебранку, понимая, что в случае серьёзного разбирательства у него преимущество — автомат. В этот день я был злой, потому что четыре раза подряд мне встретились дураки: сперва пешеход, что сдал меня ментам, потом сами менты-талашеискатели, затем водитель, мечтающий получить сто долларов, и вот мент-попрошайка. В итоге, ночевать в этой харчевне я не стал: обозвал солдата «девона» («дурак», единственное известное мне ругательное слово) и ушёл в ночь.
