Искусство острова Пасхи - Хейердал Тур (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
В начале нынешнего века П. Г. Эдмунде, представитель Британской овцеводческой компании, два десятка лет был на острове единственным иностранцем, если не считать француза-плотника, которого пасхальцы приняли в свою общину. Эдмундс поселился на равнине Матавери вблизи Хангароа, в доме, который остался после убитого Дютру-Борнье.
В 1956 году автор настоящего труда посетил мистера Эдмундеа, уже весьма почтенного старца, на Таити. По словам англичанина, пасхальцы часто говорили ему, что «у них есть тайные пещеры, полные древних предметов». Некоторые даже обещали сводить его в такую пещеру, но каждый раз не могли найти замаскированный вход. Лишь однажды проник он в подземный тайник, где недавно что-то хранилось, но что именно, осталось неизвестным, ибо кто-то опередил его и перенес все вещи в другую пещеру.
Когда Эдмунде покинул остров, дом в Матавери занял губернатор-чилиец, а новый овцевод обосновался в Ванатеа в центре острова. Таким образом, на острове снова оказались два иноземца, но они жили обособленно, в стороне от местной общины. Теперь каждые два-три года на остров заходило чилийское военное судно, и процесс аккультурации на острове Пасхи ускорился.
Регулярные визиты из Чили увеличили спрос на плоские женские и изможденные мужские фигурки, и эти, а также некоторые другие стандартизованные изделия, уже известные внешнему миру, начали доходить до коллекционеров Европы и Америки.
Были также попытки имитировать искусно вырезанные и шлифованные рыболовные крючки (фото 15 f), но имитации не шли ни в какое сравнение с оригинальными образцами, несомненно созданными в ранний период расцвета пасхальской культуры; скульпторы Позднего периода их не изготовляли. Иначе обстояло с поделками из дерева и из перьев, которые явно появились в Позднем периоде. Продолжалось традиционное изготовление этих вещей, и здесь вряд ли уместно говорить об имитации. Те самые люди, которые и раньше вырезывали из дерева фигурки и прочие изделия для магических и ритуальных целей, занимались тем же ремеслом, но теперь уже для продажи. Так что для конца восьмидесятых годов порой трудновато провести четкую грань между «аутентичными» пасхальскими деревянными поделками и «копиями». Вот почему автор счел нецелесообразным (если это вообще возможно) составлять перечень многочисленных стандартизованных моаи кавакава, моаи па’а-па’а, палиц, весел и других изделий XIX века, осевших в музейных коллекциях по всему свету. Стандартные типы хорошо представлены в других публикациях, поэтому здесь, кроме многочисленных нестандартных вещей, иллюстрированы только те типичные образцы, старинность которых не вызывает сомнений (фото 24–59). А вообще говоря, заметный упадок мастерства, использование привозного дерева, модификация или исключение мужских гениталий позволяют в большинстве случаев отличить коммерческие пасхальские изделия от функциональных, даже если они приобретались в сомнительный период, около 1888 года и позже.
Исследование коммерческих изделий, вывезен-пых с Пасхи после 1888 года, выявляет почти рабское повторение известных образцов. Даже не совсем обычные фигурки — с широко расставленными ногами, двумя лицами, двумя головами, изогнутой шеей и так далее, — которые принято считать изобретениями и фальсификациями поры, наступившей после приезда на остров миссионеров, в большинстве, если не во всех случаях, являются имитацией или повторением идей, известных на Пасхе еще в домиссионерские времена.
К сожалению, в большинстве музеев вплоть до начала нашего столетия с документацией поступающего материала дело обстояло очень скверно. Многие инвентарные описи были составлены через десятки лет после создания музея. Вот почему нет причин сомневаться, что большая часть выбранных для иллюстраций здесь музейных образцов, дата приобретения которых не зафиксирована, была вывезена с Пасхи до начала коммерческого искусства; во всяком случае, их возраст не уступает возрасту многих старинных вещей с письменной документацией. Часто об этом говорит ветхость изделий и обстоятельства приобретения музеем.
В 80-х годах прошлого века остров Пасхи дважды посетил некий патер Альбер Монтилон, который попытался возродить здесь христианскую веру и убедить пасхальцев не тревожить останки родичей, захороненных на кладбище в Хангароа. Хотя формально все местные жители были крещены, Моптилон установил, что в их духовной жизни по-прежнему большую роль играли языческие обычаи и верования дедов. Оказалось, что захороненные по всем правилам, в гробах на кладбищах, тела втайне выкапывали на следующую ночь и либо заново хоронили в древних аху, где их иногда удавалось обнаружить, либо переносили в родовые пещеры — и уж тут доступ к ним был открыт лишь тому, кто знал тайну входа. Покидая остров во второй раз, патер Монтилон поручил уроженцу архипелага Туамоту, Николасу Пакарати, проводить церковные службы, однако обычай хоронить останки в родовом подземном тайнике сохранился, и кое-кто оставался ему верен даже в нашем столетии.
Несмотря на старания миссионеров и официальную чилийскую аннексию, жизнь на острове Пасхи вплоть до начала двадцатого века во многом протекала по-прежнему. Прочные узы связывали островитян с прошлым. В 1890 году американский путешественник В. С. Фрэнк (1906, с. 193–194) записал на острове рассказы участников каннибальского ритуала, во время которого несколько перуанских моряков и пасхальцев были съедены у ног последней, еще не поваленной статуи, и пламя костра освещало лицо каменного истукана. Видимо, это был десятиметровый великан на Аху Те-пито-те-кура — его, как предполагают, сбросили с постамента всего за несколько лет до прибытия миссионеров (Smith, 1961, р. 204).
Чилийская экспедиция 1911 года
С очень слабым налетом христианства и западной культуры вступили пасхальцы в двадцатое столетие.
В 1911 году чилийское правительство направило на Пасху ученых с поручением учредить метеорологическую и сейсмографическую станцию. Возглавлял отряд доктор Вальтер Кнохе; оп уделил также немало времени сбору сведений и изделий у местных жителей, многие из которых, в прошлом язычники, владели подлинными домашними божками. Обширная коллекция деревянных поделок, привезенная Кнохе с острова, отражает расцвет промысла с имитацией почти исчерпанного запаса ветшающих оригинальных образцов. Зато пять разнородных каменных фигурок нестандартного типа — свидетельство того, что идея производства маленьких каменных моделей гигантских торсов еще не оформилась. Некоторые моаи маэа, приобретенные Кнохе, весьма примитивны и отчасти повреждены, но один образец чрезвычайно интересен, уникален и по замыслу и по исполнению (с. 516, фото 167). Макмиллан Браун (1924, фото у с. 142) опубликовал фотографию коллекции Кнохе до ее раздробления, но почему-то на иллюстрации нет уникальной головы, высеченной из черного обсидиана, которую иллюстрировал сам Кнохе (1925, с. 218–221, рис. 32). Похоже, на острове была приобретена еще одна примечательная каменная фигурка, но она тоже не попала на фотографию— то ли ее потеряли, то ли украли. Кнохе (там же) так описывает ее: «Наряду с огромнейшими каменными монументами можно видеть и совсем мелкие каменные скульптуры. Одна из них, превосходно выполненная рельефная фигура на твердом розовом туфе, чем-то напоминающая греческое искусство, к сожалению, была утрачена автором». Нам остается только гадать, что изображал рельеф, но, возможно, речь шла о каменной плитке такого же рода, какие впервые были привезены с Пасхи экспедицией Ганы и какие в немалом количестве попадались нашей экспедиции.
Хотя местная община теперь формально была христианской и туамотуанец Пакарати вел церковные службы, Кнохе отметил, что на старые каменные изделия пасхальцы по-прежнему смотрели с благоговением, и он предположил, что в этом проявлялся своего рода культ предков.
Экспедиция Раутледж в 1914 годуЭкспедиция Раутледж в 1914 году
Когда в 1914 году на остров Пасхи прибыла Британская археологическая экспедиция, организованная и руководимая миссис Кэтрин Скорсби-Раутледж, здесь по-прежнему жили только два европейца: плотник-француз и управляющий Английской овцеводческой компании, мистер Эдмунде, который теперь представлял и чилийские власти. Раутледж (1919, с. 140–141) быстро убедилась, сколь тонка на Пасхе пленка европейской культуры. Она отмечает, что на смену эллиптическим камышовым хижинам пришли прямоугольные дома из досок и камня, однако внутри домов не было никакой мебели, никакого личного имущества, пасхальцы по-прежнему спали на полу рядом с курами. Потребности островитян, говорит миссис Раутледж, «мало в чем развились после введения христианства, разве что возрос спрос на ткани… Пожалуй, главное препятствие на пути туземцев к прогрессу — невозможность обеспечить сохранность имущества; они беззастенчиво обкрадывают друг друга, а также и белых, так что всякая индивидуальная предприимчивость представляется тщетной».
