Сафари под Килиманджаро - Вагнер Йозеф (первая книга .txt) 📗
Переговоры продолжались целый день. Вечером было устроено пиршество — разложили большие костры, на которых зажарили теленка и барана. Запивали самогоном. В танцах было прекрасно, с большой наблюдательностью и остроумием воспроизведено поведение животных — величественная походка жирафа, нападение буйволов, ритуальный свадебный танец страусов-самцов. Песни о примирении и вечной дружбе звучали до поздней ночи.
Встреча с палачом
— Позвольте вам представиться: я государственный палач. Каждая профессия нужна, подумал я. Однако… Какое счастье, что моя профессия так меня закалила, что я готов был к любым неожиданностям и привык сохранять хладнокровие в любых ситуациях.
— Интересная профессия. Я думаю, что мы проведем с вами приятный вечер. Я очень рад, господин…
Господин Филипп не отвечал. Позже он мне признался, что просто потерял дар речи. Рассказывать начал я… правда, сейчас я уже не помню о чем, а в голове у меня была только одна мысль — передо мной палач. Тысяча вопросов вертелось у меня на языке: сколько у вас, господин, на счету мертвых? Как вы себя чувствуете в ту, последнюю, секунду между жизнью и смертью? Как реагирует на это ваш пищеварительный тракт? Нуждаетесь ли вы перед казнью в допинге? Испытываете ли чувство удовлетворения от хорошо выполненной работы? Приходят ли к вам во сне ваши мертвые? Ставите ли свечку в день памяти усопших? Реагируете ли на последние слова казненных?
Но я не сказал ни слова. Не знаю, почему… ведь меня считают очень любознательным человеком — собственно, я тоже себя таким считаю. Но сейчас что-то заставило меня не затрагивать этой темы, а вести разговор с Филиппом, например, о погоде.
Мы собрались в мужской компании у начальника заповедника. Вечер был очень приятный, а украшением его был господин Филипп. Вокруг него было постоянное оживление, а сам он блистал остроумием и находчивостью. Но все это было до тех пор, пока между нами не произошел этот короткий диалог. С этой минуты господин Филипп не отходил от меня ни на шаг и не спускал с меня глаз. Он следил за мной своими быстрыми и колючими глазами. Гости были разочарованы, потеряв такого великолепного собеседника и не могли понять, что с ним произошло. А больше всех не мог понять я. В центре внимания теперь оказался я, по-видимому, потому, что был новым человеком, — а новое всегда бывает интересным. Гости меня окружили, я должен был отвечать на множество вопросов, но меня интересовал только господин Филипп. Он сидел в углу комнаты, откуда ему хорошо было меня видно, задумчиво подперев голову руками и… молчал.
Примерно через час, а может быть, через два — он встал и направился прямо ко мне. Я чувствовал, что он хочет мне что-то сказать и с интересом ждал.
— Вы были правы, господин, — сказал он. — Мы провели вместе очень интересный вечер.
Но, кроме тех двух фраз во время нашего знакомства, мы не сказали друг другу ни слова. Что он имеет в виду?
— Вы интересный человек, — сказал государственный палач.
Я ничего не понимал и чувствовал себя очень неловко.
— Благодарю вас, — ответил я неуверенно. — Не сомневаюсь в искренности ваших слов. Но боюсь, что моя персона не заслужила такой похвалы.
— Ваша персона отравила мне радость, — сказал государственный палач и нервно ослабил узел своего модного галстука. Кто бы на моем месте не был удивлен? Изумленно смотрел я на палача и, заикаясь, спросил:
— Я вам отравил радость… Я?..
— Вы, господин!
— Вы меня, пожалуйста, извините, но я не понимаю…
— Я не удивляюсь, — махнул рукой палач. — Пошли выпьем.
Я с благодарностью принял его приглашение. Слуга не успевал наливать этому господину, а он все оставался трезвым, как-будто вместо крепкого виски вливал в себя воду. Истинный палач… У палача не может закружиться голова.
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он, утолив свою жажду. — Чтобы я, наконец, развязал язык. Правда?
— Я сгораю от любопытства, господин.
— Ах, ничего особенного нет. Всего лишь невинная шутка, которую я себе позволил, чтобы скрасить свою однообразную жизнь.
Палач выпил еще один бокал — слуга стоял за его спиной, готовый в любой момент налить еще.
— Ну, я не сказал бы, чтобы ваша жизнь была однообразной, — отметил я. — Совсем наоборот. У вас, наверное, много интересных впечатлений.
— Вот это да! — воскликнул государственный палач и громко рассмеялся. Однако, что может быть смешного в казни — этого я не могу понять.
— Знаете, я многие годы развлекаюсь тем, что смотрю на реакцию людей с самых различных континентов на мои слова, когда я говорю, что я палач. Я им представляюсь, подаю руку… мысленно воображаю, как эта особа спешит тут же в туалет, чтобы вымыть руки или даже по более неотложным делам. Ну, а когда они приходят в себя, начинают на меня смотреть, как на экзотическое существо. Забавно, правда?
— Да. Очень.
— Я вспоминаю, как представился одной красивой актрисе, нежной блондинке — она душераздирающе закричала и без памяти рухнула на землю. Пока ей оказывали первую помощь, у нее украли драгоценное ожерелье. История была неприятной еще и потому, что все это происходило на вечере у полицейского префекта… Богатый плантатор выпросил у меня как-то необычный сувенир — кальсоны… Другой миллионер предлагал мне фантастические деньги за одежду казненного. Да, все это было очень забавно — до появления того американского журналиста…
Палач замолчал, нахмурился… Казалось, он вспоминает о чем-то очень неприятном. Потом взглядом, оценивающим соперника, он посмотрел на меня.
— Вы мне отравили радость, — сказал он недовольно.
— Вы мне уже говорили об этом. Но почему?
— Когда я вам представился, вы сделали вид, будто имеете честь познакомиться с торговцем зубными щетками. Одним словом, на вас это не произвело никакого впечатления.
Должен ли я был признаться, что он ошибается? Это отравило бы ему радость еще раз. Поэтому я с веселым выражением лица дружески похлопал его по спине и ответил:
— А мне как раз очень понравилось. Я люблю все необычное. Я думаю, нам вместе будет очень интересно.
Палач задумался, потом посмотрел на меня своими быстрыми, колючими глазами и значительно спросил меня:
— А как вы относитесь к смертному приговору?
— Меня, господин, интересует жизнь. Творить жизнь ради жизни — это моя профессия.
Палач улыбался.
Между нами было что-то недосказанное. Чтобы прервать неловкое молчание, я спросил:
— А что было с этим американским журналистом. Мне показалось, что у вас с ним связаны не наилучшие воспоминания. Может быть, вы расскажете мне о нем?
— Вы правы. Это была очень неприятная история. Он хотел взять у меня интервью, написать серию репортажей, книгу… Предлагал фантастический гонорар, правда, я от всего отказался. Я не мог от него отвязаться, он следил за моим домом днем и ночью, он посадил мне на хвост частного детектива, а когда все рухнуло — он рассчитался со мной довольно вульгарным и примитивным способом.
Господин Филипп осторожно сел.
— Вы сказали… когда все рухнуло. Что вы имели в виду?
— Знаете, а я вовсе и не палач.
Он был начальником тюрьмы. Впоследствии мы с ним стали большими друзьями. Я не мог себе представить этого веселого, добродушного, остроумного и сердечного человека в роли начальника огромной тюрьмы.
Uganda Prison Farm, государственная тюрьма, находилась вблизи нашего лагеря. На обширных ее плантациях работали заключенные, а господин Филипп был постоянным поставщиком овощей для нас и зеленых кормов для наших антилоп и страусов. Он был частым гостем у нас в лагере. Но всякий раз, когда его машина появлялась на дороге, африканцы просто впадали в панику.
— Бвана, он едет…
Слово «он» произносилось с почтением и страхом, но охотнее всего африканцы от него прятались.
В тот день, о котором я собираюсь вам рассказать, мой слуга с волнением сообщил, что ко мне едет господин Филипп и тут же бросился бежать. Выхожу на дорогу — кругом пусто, но если африканцы сказали, что он едет, значит, обязательно приедет. Слухи до них доходили намного быстрее, чем до нас, а мне так и не удалось выяснить, как они это делают. Я ждал его на «главной дороге». Кстати, строительство такой дороги очень простое дело. Сначала бульдозер прокладывает борозду и выкорчевывает кустарник; из глины делается довольно высокая насыпь, а ее поверхность скрепляется так называемым муррамом. Тяжелая железистая глина плотно склеивается с основой — насыпью и до тех пор, пока не наступит сезон дождей, она совсем неплохо заменяет «асфальт». Такую же дорогу мы построили себе в лагерь, правда, без бульдозера. Вскоре послышался шум мотора, и появился вездеход Филиппа.
