Озерные арабы - Тесиджер Уилфрид (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗

Аббасидский халифат просуществовал 500 лет, пройдя путь от величия ранних правителей до хаоса последних дней. Последний из халифов был казнен, когда в 1258 году Хулагу захватил Багдад; его смерть добавила лишь еще один труп к 800000 тел его сограждан, вырезанных ворвавшимися в город монголами. В 1401 году Багдад был снова разграблен, на этот раз Тимуром, последним из великих монгольских завоевателей; резня уступала по своим масштабам предыдущей лишь потому, что население города теперь было меньше, После Тимура пришли туркмены, сначала «Белые бараны», а затем «Черные бараны»; [14] после них в 1508 году — персы, за которыми в 1534 году последовали турки, владевшие страной до тех пор, пока их не вытеснили оттуда во время первой мировой войны англичане. К тому времени территория Ирака являла жалкое зрелище. Обосновавшись в нескольких маленьких городках, турецкие чиновники пытались учредить некую видимость власти над неуправляемыми племенами, обитавшими в этой нищей провинции обреченной империи.

На протяжении тысячелетий, со времен шумеров, эта земля имела оседлое население с городами и устойчивым сельским хозяйством. Завоеватели грабили города и вырезали жителей, но все они, кроме монголов, всегда строили новые города, внося свой вклад в цивилизацию, которая была здесь до них. Более всего они заботились о каналах, по которым на поля текла животворная вода. Но смуглые всадники, которых Чингисхан точно волшебством вызвал из пустынь Центральной Азии, находили удовольствие только в разрушении. Их монументами были пирамиды из человеческих черепов. Когда этот вихрь разрушения, пронесшийся над Ираком, в конце концов утих, результаты многовековой работы были уничтожены: ирригационная система, от которой целиком зависело процветание страны, была безнадежно разрушена. Многие из повреждений были сделаны с умыслом, но большинство явилось результатом полного бездействия. Для очистки каналов, укрепления и восстановления берегов, для постройки плотин, регулирующих разливы, требовались организация и неустанный, бесконечный труд. Но после того как ушли монгольские орды, оставшихся в живых было слишком мало и дух их был слишком сломлен, для того чтобы взяться за эту работу. Поля превратились в пустыни, а драгоценная вода рассеялась в болотах. Вдоль рек люди еще продолжали заниматься земледелием, но в целом Ирак перестал быть страной сельскохозяйственной и стал страной скотоводческой. Города, бывшие одними из величайших в мире, превратились в убогие деревушки.

Арабские кочевники, жившие за Евфратом, проникли в страну и стали пасти свои стада на холмах, где некогда стояли царские дворцы. В то время как арабы эпохи Халифата оседали в процветающих городах и постепенно ассимилировались местным населением, эти новые пришельцы с черными шатрами, стадами верблюдов, овец и коз поделили страну на пастбищные угодья. Систему правления, опирающуюся на сеть городов, сменили родовые законы шатров. В этих условиях человек мог обеспечить себе безопасность, только будучи членом племени, и в результате запуганные и разобщенные земледельцы присоединялись к любым кочевникам, которые были готовы принять их. Смирившись со своим более низким социальным положением, земледельцы подражали поведению и обычаям этих аристократов пустыни и старались превзойти их деяния. Со временем старые различия стерлись и два разных пласта населения перемешались. Одни племена осели на земле, другие отказались от верблюдов и стали навьючивать свои шатры на ослов.

Арабы пустыни, переместившиеся на территорию Ирака, по численности далеко уступали населению, жившему здесь до них, но именно их обычаи и установления стали господствующими. Коренные жители территории Ирака могли бы с гордостью говорить о своем происхождении от шумеров или вавилонян, от ассирийцев, чьи армии опустошали Египет, от персов — воинов Кира, Дария и Ксеркса или от парфян, которые изгнали отсюда римские легионы. Но вместо этого они похвалялись тем, что происходят от бедуинских племен. Александр Великий тоже проходил по этим землям, и в Передней и Средней Азии магическая сила его имени все еще жива в горных долинах, где люди утверждают, что они — потомки его воинов. Но на земле Ирака о нем забыли. Когда я слушал стариков, рассказывавших у огня легенды о храбрости и великодушии, героями этих историй были отнюдь не Александр Великий в двурогом шлеме, не утопающие в роскоши халифы Багдада, а непритязательные пастухи аравийских пустынь.

Кочевые арабы пустыни во все времена были готовы к жизни, полной лишений. Для них не существовало покоя, лишь вечная усталость долгих перекочевок и изнурительного труда у источников. «Мы бедуины», — похвалялись они и требовали только свободы, которая им принадлежала по праву. Стоически относясь к боли, эти зачастую весьма отважные люди жили ради набегов, которые проводились согласно установленным правилам и обычно в рыцарском духе. Эти арабы самозабвенно гордились опасностями и страданиями, выпадавшими на их долю, и никогда не сомневались в своем превосходстве над земледельцами и горожанами. Чистокровные — так они называли себя, используя то же самое слово асиль, которое они применяли, говоря о своих знаменитых лошадях и верблюдах. Они действительно происходили от одного из самых «чистых» по крови народов, они веками не вступали в смешанные браки; у них были широко распространены браки между двоюродными братьями и сестрами, От вырождения их спасала суровая природа их родного края, в котором выживали только лучшие, а все остальные были обречены на гибель. Привыкшие с детских лет к постоянному недоеданию, они по-настоящему голодали, когда не выпадали дожди, что случалось довольно часто, и рассматривали жажду как обыденное, повседневное неудобство. Временами, однако, они недооценивали серьезность переносимых лишений, и тогда приходила смерть. Долгие летние месяцы они превозмогали жару, которая опаляла их, словно пламя в открытой печи. Лето было тяжелым временем для мальчиков-пастухов. Впрочем, зимой было не лучше: ледяные ветры проносились над голыми песками, косые дожди пронизывали до костей. Длинными зимними ночами они лежали на земле, завернувшись в свои убогие одежды, и к утру кости застывали так, что они не могли пошевелиться. В хороший день им доставалось на завтрак и на ужин по чашке молока верблюдицы — и больше ничего. Над ними всегда висели угрозы набега, страх перед кровной местью и неожиданной смертью.

Кочевая жизнь позволяла бедуину иметь немного имущества; все, что не являлось необходимым, было обузой. Одежда, которая была на них, оружие и седельное снаряжение, несколько горшков и бурдюков, шатры из козьих шкур — вот все, чем они владели. Разумеется, у них были еще животные, от благополучия которых зависела вся их жизнь, ради которых они бодро переносили все лишения. Высокомерные и гордые люди, индивидуалисты до мозга костей, они никогда по своей воле не признавали никакого господина и предпочитали смерть унижению. Чрезвычайно демократичный народ, бедуины тем не менее высоко ценили происхождение и в течение веков кинжалом охраняли чистоту своей крови. К своим шейхам они относились с уважением соответственно их происхождению, но не более, если они того не заслуживали. Глава племени был первым среди равных. У него не было слуг, которые могли бы навязывать другим его волю и приводить в исполнение его приговоры. Соплеменники следовали за ним только до тех пор, пока он пользовался их уважением, а он правил ими только до тех пор, пока они подчинялись ему. Если они разочаровывались в нем, они шли за другим членом его семьи, и его гостевой шатер пустовал.

Когда люди живут в тесном кругу посреди пустыни, утаить что-либо невозможно, каждое деяние становится известным, ни одно слово не может не быть услышанным. Будучи любознательными, бедуины знали обо всем, что происходило вокруг, и вопрос «Что нового?» неизменно задавался после каждого приветствия. Если человек выделял себя среди других, его товарищи провозили его на верблюде по кочевому стану, восклицая; «Да выбелит Аллах лицо такого-то!» Если он покрыл себя позором, его везли с криками: «Да вычернит Аллах лицо такого-то!», и он становился изгоем. Стремясь завоевать признание, они шли на все ради этого, и многие их поступки несут на себе налет театральности. С недоверием относясь к чужакам, бедуины были глубоко преданы своим соплеменникам. Обмануть товарища — самый тяжкий грех; намного страшнее, чем убийство: ведь пренебрежение к человеческой жизни привело этих людей к таким актам кровной мести, когда, например, убивали безоружного пастушонка. Однако, с пренебрежением относясь к своим страданиям и к страданием других, бедуины никогда не проявляли умышленной жестокости. Их честь было легко задеть, и они всегда без промедлений мстили за оскорбление, подлинное или воображаемое, но, как правило, были веселы и беспечны. Их характер был средоточием противоположностей. Словоохотливые по природе, они всегда заботились о своем достоинстве и просиживали часами в полном молчании, когда того требовал этикет. Безразличные к красотам природы, они страстно любили поэзию. Безмерно щедрые, они зачастую могли отдать последнюю рубашку тому, кто ее попросит. Их гостеприимство было легендарным: бедуин мог не задумываясь забить одного из своих драгоценных верблюдов, чтобы накормить путника, забредшего в его шатер. Но в душе они были бережливы и любили деньги. Они были глубоко религиозными людьми и во всем усматривали перст божий. Усомниться в существовании Аллаха для них было так же немыслимо, как совершить богохульство. И в то же время они не были ни фанатиками, ни пассивными фаталистами. В своей трудной жизни они всегда боролись до самого конца, а потом с достоинством покорялись судьбе, как проявлению воли Аллаха.