Африка - Буссенар Луи Анри (читать книги без регистрации полные txt) 📗

Португальцы — опытные колонизаторы; у них достало здравого смысла не трогать общественное устройство туземцев и не обременять африканцев новыми законами. Некоторые туземные племена до сих пор сами управляют своими владениями. Например, вождь племени банго сохраняет титул сова, при нем действует племенной совет; народ ведет тот же образ жизни, что и до колонизации.

Местное общество состоит из лиц важных и не очень, которые имеют право носить обувь и называют себя «белыми» (хотя все они очень даже чернокожие), а прочих соплеменников — неграми. Эти привилегированные особы предоставляют заботу о пропитании женам, сами же проводят время, упиваясь тодди. Тодди — не что иное, как сок масличной пальмы; он безвреден и приятен на вкус, когда течет из дерева, но, перебродив несколько часов, ударяет в голову и часто доводит до преступления. Туземцы называют его «малова»; это «бич страны».

Двадцатого сентября 1854 года Ливингстон покинул Луанду и приблизительно той же дорогой вернулся в Линьянти. Он смог, однако, увидеть новые племена, нравы которых представляли особый интерес для такого исследователя, как наш доктор.

На берегу речки Тамба, к югу от земель чибокве, он встретил, например, туземцев, поразивших его цивилизованностью и кротким нравом.

«У жителей берегов Тамбы, — говорит Ливингстон в путевых записках, — кожа черная с оливковым оттенком. Зубы они подпиливают, чтобы стали острыми, и из-за этого улыбка женщин становится страшноватой — что-то вроде ухмылки аллигатора. Интересно, что дикари выказывают такое же разнообразие вкусов, как и цивилизованные люди. Одни туземцы увлеченно заняты своим туалетом; масло со старательно намазанных голов капает им на плечи, волосы с изысканнейшим щегольством закручены и заплетены, а одежда расшита какими-нибудь узорами. Другие с утра до вечера, а то и до глубокой ночи музицируют. Большинство музыкантов по бедности колки для инструментов делают не из железа, а из бамбука. Есть ли слушатели или нет — все равно музыканты играют. Иные туземцы выказывают нрав воинственный и не выходят из лачуг без лука со стрелами или ружья, украшенного лоскутами шкур всех убитых животных. Кто-то из соседей повсюду носит с собой клетку с певчими птицами, а некоторые женщины откармливают щенков (здесь едят собачатину).

Поселения туземцев обычно расположены в лесу, состоят из беспорядочно разбросанных лачуг темного дерева, окружены банановыми посадками, хлопковыми и табачными плантациями. У каждой хижины есть терраса, где сушат маниоковые [125] корни и муку. По стенам развешаны клетки с домашней птицей, на крыше стоят корзины, где куры несут яйца.

При въезде в деревню женщины и дети предлагают вам товары. Торгуясь, они трещат без умолку, но при заключении сделки вежливы и доброжелательны. Торговки настаивают, например, чтобы мои спутники обменяли на их муку говядину, заготовленную специально для продажи; в конце концов они остаются довольны крохотным кусочком мяса — думается, им нравится сам процесс торговли…»

Чтобы не погубить результаты исследований, путешественник вынужден был идти медленно. Через одиннадцать месяцев доктор и его отряд вернулись в Линьянти. Путешествие в Сан-Паулу-ди-Луанда длилось более двух лет, но доктора еще ожидали лошади, оставленные в Линьянти в 1853 году!

Повозку и остальные вещи Ливингстон также нашел в отличном состоянии. Всех жителей созвали послушать рассказ о его путешествии и присутствовать при вручении подарков, которые португальский губернатор и купцы из Сан-Паулу-ди-Луанда поручили передать Секелету. Ливингстон объяснил, что дары белых — свидетельство дружбы и намерения торговать с макололо.

«Дары, — рассказывает доктор, — вызвали бурю восторга. Когда на следующее утро Секелету появился в церкви в полковничьем мундире, все больше смотрели на него, чем слушали мою проповедь. Впрочем, макололо так добры и так трогательно относятся ко мне, что я закрываю глаза на их рассеянность в церкви».

Открыв дикарям из дебрей Южной Африки дорогу к европейским поселениям на побережье Атлантики — дорогу для торговли с туземцами, — Ливингстон задумал проложить для них путь и к восточному берегу материка.

Два пути лежали перед ним — путь к Занзибару и путь по Замбези. Дорога на Занзибар была, пожалуй, легче благодаря мирному и доброжелательному характеру местных жителей, тогда как на Замбези жили воинственные племена, смертельно враждовавшие порой с макололо.

Но Замбези — тот крупный водный путь, который в состоянии связать центральные области с восточным побережьем. Поэтому Ливингстон отправился вдоль по реке, левым берегом. Он полагал, что Тете — самая дальняя португальская станция — находится именно на этом берегу. Позже оказалось, что это не так — географ, составлявший карту, по которой Ливингстон намечал маршрут, ошибся.

Приняв решение, доктор покинул Линьянти 3 ноября 1855 года; с ним шли Секелету и еще около двухсот человек.

Вся племенная знать вызвалась сопровождать путешественников. Впрочем, они и кормились за счет вождя, который на каждой остановке пополнял стада. И о Ливингстоне — со дня его возвращения до самого дня расставания — вождь заботился с неоскудевающей щедростью.

Десять дней отряд шел вниз по Замбези — то на лодках, то берегом. Потом пришлось отклониться от реки на северо-запад, чтобы обойти неприступные горы, перегородившие ее в этом месте; из-за них Замбези некогда разливалась по равнине огромным озером. Позже какой-то геологический катаклизм разломил здесь землю и открыл водам узкий, обрывистый путь на восток. Замбези с ужасным грохотом устремилась в бездонную пропасть, скатываясь в извилистую расселину, которая дальше становится ее руслом. Макололо называют этот водопад Моси-оа-тунья [126].

Доктор слышал о нем еще тогда, когда только приехал в Африку. Один из первых вопросов Себитуане, покойного отца Секелету, звучал следующим образом: «Вы у себя в стране видели пар, который грохочет?»

Местные жители никогда не приближались к водопаду — они видели его только издали и, потрясенные огромными облаками пара и страшным шумом, восклицали: «Моси оа тунья!»

Ливингстон хотел увидеть это чудо природы вблизи — первым из белых людей — и направился к водопаду. Уже за шесть миль (около двенадцати километров) до него путешественник увидел столбы пара. Понятно, почему этот пар называют дымом: издали он похож на пожар, опустошающий огромные пастбища в африканских саваннах.

Пять столбов пара, словно опирающихся на низкий, поросший лесом обрыв, колебались на ветру. «С места, где мы находились, — пишет Ливингстон, — казалось, что их вершины теряются в облаках. У основания они белые, кверху темнеют — тем больше сходства с возносящимся от земли дымом. Вся картина несказанно красива — по берегам реки и на многочисленных островах растут огромные деревья разнообразной формы и расцветки. У каждого дерева свой неповторимый облик; многие усеяны цветами. Вот могучий баобаб [127], каждая ветвь которого могла бы стать стволом огромного дерева; рядом с ним четко рисуются на фоне неба ажурные листья рощицы пальм. Могононо, похожий на ливанский кедр, представляет разительную противоположность угрюмому моцоури, силуэт которого напоминает кипарис, а коричневатый цвет листвы оттенен кроваво-красными плодами. Некоторые деревья похожи на наши дубы, некоторые на вязы и старые каштаны.

Трудно даже вообразить подобное великолепие! Кругом холмы, заросшие деревьями; в просветах сверкает на солнце земля. Не хватает только заснеженных горных вершин на горизонте.

Шагах в восьмистах от водопада я сажусь в легкий челнок. Умелые гребцы ведут суденышко между камнями и водоворотами к острову, расположенному прямо перед провалом, в который низвергается вода. Мне удалось доплыть лишь потому, что уровень в реке был низким — во время паводков сюда невозможно добраться.