Хрустальный горизонт - Месснер Райнхольд (книги хорошего качества txt) 📗
Тибет – автономная область, расположенная в юго-западном Китае у государственной границы. Здесь среди покрытых снегом гор, зеленых степей и древних лесов живет около миллиона трудолюбивых и отважных тибетцев, монпа, а также представители других национальностей. До освобождения феодально-крепостнический Тибет представлял печальное зрелище политической коррупции, экономического застоя и культурной отсталости. Три феодальных властителя – реакционное местное правительство, монашество и дворянство, составляя меньше пяти процентов населения, владели всей землей и большей частью вьючных животных. Они беспощадно эксплуатировали широкие народные массы Тибета. Крепостные, облагаемые всевозможными налогами и поборами, подвергались жестоким истязаниям: их били, стегали плетьми, отрезали языки, выкалывали глаза, обдирали кожу... Старый Тибет был адом на земле!
Со времени мирного освобождения в 1951 году, и особенно после демократической реформы 1959 года, в Тибете произошли огромные перемены. Бывшие крепостные теперь стали хозяевами земли и сами вершат свою судьбу. Индустрия, земледелие и животноводство постоянно развиваются; культура, а также образование и здравоохранение, достигли больших успехов; условия жизни народа быстро улучшаются. В результате демократической реформы Тибет шагнул через несколько столетий из феодально-крепостнического общества в социалистическое. Вместе с другими народами Китая тибетцы теперь шагают вперед по пути социализма.
Цао не понимает, почему я потерял аппетит.
Чудо света в Шегаре
Утром 27 июня мы покидаем Лхасу. Солнце еще не взошло. Воздух свежий и холодный. Я бросаю последний взгляд на Поталу и на развалины медицинского училища Чагпори (Речь идет о школе, готовившей врачей тибетской медицины. Она основана (или реконструирована) V далай-ламой в XVI в. в Лхасе, на горе Чагпори («железная гора») (теперь там запретная зона). Цао, Нена и я сидим в джипе, позади нас едет взятый напрокат военный грузовик с Ченом, сопровождающим офицером. Автомобилями управляют шоферы-китайцы в белых хлопчатобумажных перчатках. Багаж нашей экспедиции не составляет и трети от всего груза. Улицы города уже оживлены. Пешком и на велосипедах люди спешат на работу на близлежащую цементную фабрику. Торговцы везут на рынок свежие овощи. Пилигримы тянутся к Паркхору, чтобы совершить утреннее воскурение.
Мы держим путь на запад. Справа от нас в голубой холодной тени горного склона лежит Дрепунг (Дрепунг – один из трех «великих» монастырей, расположенных вблизи Лхасы (основан в 1416 г.), играл значительную роль в политической и экономической жизни старого Тибета. Среди настоятелей монастыря были II, III и IV далай-ламы. После утверждения власти школы Гэлугпа (вторая половина XVII в.) центральные государственные и церковные органы управления находились не в Дрепунге, а в Потале. В настоящее время Дрепунг занимает важное место в религиозной жизни тибетцев. В монастыре проживает более 400 монахов, открыта Буддистская академия, готовящая священнослужителей.) – один из трех монастырей, откуда тибетская церковь управляла государством. Здесь жило более 7700 монахов, среди них знаменитый государственный оракул. Черные оконные проемы зияют на белых стенах «Рисовой кучи» (так переводится слово Дрепунг), разрушенной и покинутой всеми.
Примерно через час езды мы пересекаем охраняемый мост через реку Киичу. Отара овец бредет по прибрежной гальке к мутной воде. Рядом старая лодка. На пыльной дороге то и дело встречаются пешеходы, идущие в Лхасу. Наш шофер пугает их пронзительными гудками, они шарахаются в стороны от машин. Тряска и качка джипа убаюкивают меня, просыпаюсь только, когда начинаю зябнуть. Мы находимся высоко, становится довольно холодно. Под серпантином дороги – разрушенные деревни. Посреди них видны свежевыбеленные остатки храмов. На серо-коричневом фоне склонов, как зеленые пасхальные яйца, лежат крошечные возделанные поля. Здесь нет деревьев. Вдали вроссыпь передвигаются черные точки – пасущиеся яки. Мы поднимаемся все выше, ветер становится режуще холодным. На перевале высаживаемся.
Горный перевал увенчан кучей камней. Согласно верованиям тибетцев, перевалы населены духами. Чтобы настроить их благосклонно, благочестивые путники кладут здесь для них камни, на которых раньше часто были искусно вырезаны молитвы. В эту каменную стену воткнуты бамбуковые шесты, на которых висят молитвенные флаги и клочки овечьей шерсти. Даже изношенная парчовая шапка развевается на ветру. Глубоко под нами огромное бирюзово-синее озеро. Его многочисленные рукава и заливы обрамлены горными хребтами. Кое-где видны деревеньки и террасы пашен, которые кажутся игрушечными. Позади коричневых хребтов вырастают горные цепи разных цветовых оттенков. На горизонте четко вырисовываются остроконечные белые вершины. И надо всем этим простирается темно-голубое небо, по которому, как сказочные животные, плывут отдельные снежно-белые облака.
Никогда прежде я не чувствовал во время путешествия такой внутренней тревоги. Но сейчас я на какое-то мгновение совершенно счастлив.
Цао торопится. Мы должны еще сегодня прибыть в Шигацзе, а это далеко. Наш джип ползет вниз по серпантину дороги, навстречу неподвижной бирюзовой глади озера. Когда скорость увеличивается, мне становится досадно. Хотелось бы идти пешком, чтобы слиться с пейзажем, чтобы ритм шагов соответствовал течению мыслей.
Мы переезжаем озеро по дамбе, которая почти полностью затоплена водой. То и дело попадаются небольшие группы рабочих, занятых ремонтом дороги.
Исправные дороги необходимы для осуществления контроля над страной. Китайцы проводят гигантские работы по освоению до сих пор почти лишенного дорог Тибета.
Иногда навстречу попадаются грузовики, кабины которых украшены свежим бамбуком. Цао объясняет мне, что они едут из долины Ниларму, на непальской границе. Водители везут с собой в скупое высокогорье немного от тамошнего изобилия. Между Китаем и Непалом существует обмен товарами, но я не совсем понял, чем они торгуют. Мы останавливаемся перед казармой, Цао и Чен здороваются с комендантом, с гордостью, как диковинных животных, представляя нас. Мы пьем чай из эмалированных, раскрашенных чашек. Комендант – молодой китаец живет здесь 10 лет и за это время видел свою семью только два раза. Его комната бедна, но опрятна. Железная койка, два стула, грубый стол, миска для умывания, телефон – вот и все. На стене, оклеенной белой оберточной бумагой, висят на гвоздях две шапки. Хлопчатобумажная – для лета, меховая – для зимы. Этот человек доброжелателен и вежлив. Родом он из Южного Китая, тоскует по дому и прячет тоску за благоразумием слов. Он предлагает нам липкие конфеты на жестяной тарелке, и его жест исполнен спокойного дружелюбия, которое напоминает о старом Китае. Впервые в жизни меня тронул военный комендант, я почувствовал в нем человека, страдающего и одинокого. Перед ним и его солдатами стоит задача – следить за проведением экономических мероприятий в стране, объясняет мне Цао. При этих словах я снова возвращаюсь в настоящее.
Дорога ведет нас все дальше и дальше на запад. Маленькими оазисами кажутся раскинувшиеся среди разделенных земляными насыпями оросительных канав деревни со вспаханными полями, пасущимися на нежно-зеленых лугах яками и коровами. Нередко новая деревня построена неподалеку от разрушенной. Теперь мы уже с первого взгляда отыскиваем немного выше селения развалины монастыря или гомпы, маленького храма. У некоторых деревень видим группы колхозников, занятых пахотой. Упряжки яков тянут странные допотопные плуги. На рогах этих хрюкающих быков в качестве украшения прикреплены красные шерстяные помпоны. Хомуты украшены красными флагами Народной Республики, однако на шкуре животных я то и дело вижу маленькие молитвенные вымпелы. Дети с визгом бегут нам навстречу; каждый раз, когда мы останавливаемся, нас тут же окружают люди, на нас смотрят темные лица, с нами шутят, но мы ничего не понимаем.
