Дунайский лоцман - Верн Жюль Габриэль (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
— Кто идет? — вскричал громкий голос.
Никакого ответа не было на этот вопрос. Один из агентов по приказу начальника зажег смолистый факел. Его дымное пламя живо озарило безлунную ночь, но свет угасал в нескольких шагах, бессильный рассеять мрак, еще более сгустившийся под деревьями.
— Вперед! — скомандовал Драгош, проникая в заросли во главе взвода.
Но лес имел своих защитников. Едва только они миновали опушку, как повелительный голос произнес:
— Ни шагу дальше, иначе мы стреляем! Эта угроза не могла остановить Карла Драгоша, тем более, что при смутном свете факела он, казалось, различил неподвижную массу, без сомнения, повозку, а вокруг нее группировались люди, численность которых сыщик не мог определить.
— Вперед! — скомандовал он снова.
Повинуясь приказу, полицейские продолжали продвигаться, правда неуверенно, в этом незнакомом лесу. Трудности еще увеличились. Внезапно факел был выбит из рук агента, который его нес. Тьма сделалась полной.
— Увалень! — заворчал Драгош. — Свету, Франц, свету!
Его досада была тем больше, что при последнем мерцании угасавшего факела он увидел, как повозка начала отступать, удаляясь под деревья. К несчастью, о преследовании не могло быть и речи. Взвод полиции встретил живую стену. Перед каждым агентом было два-три противника, и Драгош немного поздно понял, что не располагает достаточными силами для победы. До сих пор еще не было сделано ни одного выстрела и с той, ни с другой стороны.
— Титча! — позвал в это время голос из мрака.
— Здесь! — отвечал другой голос.
— Повозка?
— Отправилась.
— Тогда надо с этим кончать.
Эти голоса Драгош запомнил. Он никогда их не забудет.
Когда кончился этот краткий разговор, в ход пошли револьверы, сотрясая воздух сухим треском выстрелов. Пули ранили нескольких полицейских, и Карл Драгош, поняв, что упорствовать бессмысленно, скомандовал отступление.
Наряд полиция выбрался на дорогу, и победители не рискнули его преследовать; ночь обрела утраченный покой.
Сначала нужно было заняться ранеными. Трое полицейских были задеты пулями. После перевязки их отправили назад в сопровождении четырех товарищей. Драгош с Ульманом и тремя другими агентами устремились через поле к Дунаю, слегка уклоняясь в направлении Грона. Сыщик без труда нашел место, где причалил за несколько часов перед этим, и лодку, в которой они с Ульманом переплыли реку. В нее сели пять человек и, перебравшись на левый берег Дуная, стали спускаться по течению.
Карл Драгош потерпел поражение, но задумал взять реванш. Что Илиа Бруш и слишком известный Ладко были одним и тем же человеком, в этом сыщик теперь не сомневался; он убедил сам себя, что тот был виновником преступления предыдущей ночи. Очевидно, Ладко спрятал добычу и, не зная, что его шайка открыта, поспешит снова принять фальшивый облик, который до сих пор позволял ему обманывать полицию. Перед рассветом он, конечно, вернется на баржу и станет ждать отсутствующего пассажира, как сделал бы безобидный и честный рыболов, каким Ладко хотел казаться.
Пять решительных людей будут тогда в засаде. Эти пятеро, побежденные Ладко и его бандой, легко восторжествуют над сопротивлением, которое может оказать им этот Ладко, принужденный в одиночестве играть роль Илиа Бруша.
Этот хорошо задуманный план, к несчастью, был неисполним. Карл Драгош и его люди могли как угодно обследовать реку, но баржу рыболова оказалось невозможно разыскать. Драгош и Ульман без труда нашли место, где была стоянка Бруша, но не обнаружили ни малейших следов баржи. Баржа исчезла, и Илиа Бруш вместе с ней.
С Карлом Драгошем сыграли злую шутку, и это наполнило его яростью.
— Фридрих, — сказал он подчиненному, — я выдохся до конца и не в силах сделать больше ни шагу. Мне надо уснуть на траве, чтобы набраться немного сил. Но один из наших людей должен взять лодку и немедленно подняться в Грон. Как только откроется почтовое отделение, он должен послать телеграмму. Зажги фонарь. Я буду диктовать, пиши.
Фридрих Ульман молча повиновался.
— «Этой ночью совершено преступление в окрестностях Грона. Добыча погружена на шаланду. Строго проводить предписанные обыски».
Вот одна, — сказал Драгош, прерывая диктовку. — А теперь другая:
«Мандат на арест так называемого Ладко, ложно именующего себя Илиа Брушем и играющего роль лауреата „Дунайской лиги“ на последнем конкурсе в Зигмарпнгене. Упомянутый Ладко, он же Илиа Бруш, обвиняется в грабежах и убийствах».
Пусть эта телеграмма будет немедленно передана во все без исключения прибрежные населенные пункты, — приказал Карл Драгош и в изнеможении растянулся на земле.
ПЛЕННИК
Подозрения Карла Драгоша, которые открытие женского портрета окончательно подкрепило, не были целиком ошибочны, время сказать об этом читателю для лучшего понимания нашего рассказа. В одном пункте, по крайней мере, Карл Драгош рассуждал правильно. Да, Илиа Бруш и Сергей Ладко — одно лицо. Напротив, Драгош серьезно ошибался, когда приписывал своему компаньону по путешествию целый ряд грабежей и убийств, которые столько месяцев нарушали спокойствие дунайской области, и, в частности, последнее преступление — разграбление виллы графа Хагенау и ранение сторожа Христиана. Ладко, впрочем, не думал, что его пассажир имел подобные мысли. Он только знал, что его фамилией называли известного преступника, и не мог понять, как могло получиться такое недоразумение.
Сперва Ладко был поражен сообщением об ужасном однофамильце, который, к довершению несчастья, оказался его соотечественником, и испытал инстинктивный страх. Но что ему, в конце концов, до преступника, с которым у него общим было только имя? Невиновному нечего бояться. О, он, конечно, был невиновен во всех этих преступлениях.
Вот почему Сергей Ладко, которому мы отныне присвоим его настоящее имя, спокойно оставил баржу в предыдущую ночь, чтобы побывать в Сальке, как он и объявил. Он, в самом деле, скрывался в этом маленьком городке после отъезда из Рущука; там он в течение долгих недель ждал под именем Илиа Бруша известий от своей дорогой Натчи.
Ожидание, как уже известно, сделалось для него невыносимым, и он напрасно искал средства проникнуть инкогнито в Болгарию, когда ему случайно попал на глаза номер газеты «Пестер Ллойд», где с большой сенсацией сообщалось о предстоящем рыболовном конкурсе в Зигмарингене. Читая статью, посвященную соревнованию, изгнанник, такой же искусный рыболов, как и признанный лоцман, составил план, самая причудливость которого обещала, быть может, успех.
Под именем Илиа Бруша, которое он носил в Сальке, он вступит в «Дунайскую лигу», явится на конкурс в Зигмарингене и, благодаря виртуозному искусству рыболова, завоюет первый приз. Придав, таким образом, своему вымышленному имени известность, он с большим шумом и даже с возможным заключением пари объявит о намерении спуститься по Дунаю с удочкой от истоков до устья. Не было сомнений, что этот проект взволнует любителей-рыболовов и создаст его автору репутацию среди остальной публики.
Обеспечив себе бесспорное гражданское положение, так как обычно к «звездам» питают слепое доверие, Сергей Ладко в самом деле начнет спускаться по Дунаю. Разумеется, он будет, насколько возможно, ускорять ход своей лодки и станет терять на рыбную ловлю минимум времени. И все же он заставит говорить о себе во время плавания, чтобы о нем не забывали и чтобы он мог открыто высадиться в Рущуке под защитой приобретенной известности.
Чтобы благополучно достигнуть этой единственной цели его предприятия, никто не должен будет заподозрить его настоящее имя или в наружности рыболова Илиа Бруша узнать черты лоцмана Сергея Ладко.
Первое условие легко было осуществить. Достаточно, преобразившись в лауреата «Дунайской лиги», безошибочно играть эту роль. Сергей Ладко поклялся самому себе оставаться Илиа Брушем наперекор всему, что бы ни случилось во время путешествия. Можно было, впрочем, предполагать, что путешествие совершится медленно, но верно, и что никакие приключения не сделают его клятву трудной для выполнения. Удовлетворить второму условию оказалось еще проще. Бритва снесла его бороду, краска изменила цвет волос, большие темные очки скрыли глаза, и этого было достаточно. Сергей Ладко совершенно переменил наружность в ночь перед отъездом из Сальки и пустился в путь до рассвета, уверенный, что его никто не узнает.
