Через Кордильеры - Ганзелка Иржи (мир бесплатных книг .txt) 📗
«Цена олова держится на 99 центах за фунт, а издержки производства на некоторых предприятиях в Боливии достигли 106 центов. Эти высокие издержки и являются причиной кризиса!»
Приведенная цитата выдавала подлинных авторов. Кризис в их изображении должен был быть достаточно устрашающим бичом.
Ни слова об астрономических прибылях магнатов, спекулянтов и королей олова. Ни слова о бюджете фамильного тредприятия четвертого богача мира.
Нужно снизить издержки производства, чтобы спасти Боливию.
Нужно экономить на заработной плате, на крепежном лесе, на мероприятиях по технике безопасности, на вознаграждениях искалеченным горнякам.
Нужно отказать вдовам и сиротам в пенсии за кормильцев семьи, раздавленных мчащимся поездом олова, цифр и демагогии.
Нужно посылать в рудники больше восьмилетних мальчиков, чтобы больше заработать на хрупкости их детских тел.
Здравый смысл, человечность, совесть — все заменила собой эта четверть страницы в газете «бескорыстных благодетелей» Боливии — «Ассоциации боливийских горнозаводчиков».
НА КРЫШЕ БОЛИВИИ
Слово «Потоси» неразрывно связано с серебром и оловом, но при более тщательном рассмотрении оно вдруг раздваивается, как под стеклянной призмой, распадаясь на два образа.
Перед вами внезапно возникают два города, две родные сестры, веками живущие под одним именем. Одна — капризная, избалованная, нарядная и отцветающая — вечно жаждет, чтобы ею восхищались, чтобы ей поклонялись. А рядом с нею — Золушка, скромная и забитая, измученная ежедневной работой, спрятанная от взоров гостей где-то на задворках.
Две сестры, связанные общим именем Потоси.
Антикварный центр города выставляет напоказ сокровища строительного искусства, накопившиеся здесь за четыре столетия. Опрятный парк на площади со всех сторон окружен фасадами добротных городских домов, построенных в вычурном колониальном стиле и его более поздних имитациях., Ажурные ворота, украшенные витыми колоннами в духе барокко и тимпанами эпохи Возрождения; мавританские аркады; тонкие, чеканной работы решетки перед окнами; резные кружева балконов.
И храмы. Множество храмов.
Их в Потоси понастроили столько, что теперь не знают, как с ними быть. Одни, запертые на замок круглый год, пустуют и разрушаются, занимая лишь номер, квадратные метры в плане города и рабочее время старосты, который обдумывает, когда их снести, чтобы они не рухнули на головы прохожим. Другие храмы пробуждаются к жизни лишь во время вечерних и воскресных богослужений. Только старики нищие с утра до вечера сидят у их ворот, прося милостыню.
Зато возле трех самых больших потосийских храмов каждый вечер собирается толпа. Перед калиткой у входа выстраиваются очереди и стоят до тех пор, пока внутри не зажжется свет и человек в войлочной шляпе не усядется в деревянной будке над лестницей и не откроет перед собой обтрепанную папку с билетами.
Место на скамейке стоит три боливиано, входной билет на хоры — один.
Через полчаса мы возвращаемся и проходим мимо храма. Уже на площади слышно, как оттуда несется рев и свист; временами к нему примешиваются цокот копыт и выстрелы из кольтов, затем все затихает, уступая место унылым мелодиям массового голливудского производства.
Что же это за месса?
Покупаем в окошечке кассы билеты в этот таинственный храм. Внутри полная темнота. Лишь откуда-то сверху вырывается сноп света и, проходя над головами «верующих», упирается в экран перед алтарем. Так вот оно что! В Потоси было слишком много храмов и не хватало кинотеатров. Зачем же терять время и деньги, строя новые здания, если здесь пропадает без пользы столько старых помещений? Для решения проблемы достаточно было натянуть экран перед алтарем, установить аппарат за органом, расставить на тротуаре рекламные щиты с крикливыми портретами ковбоев и полуобнаженных красоток, Тарзана и светских львов, соорудить деревянную будку кассы перед входом — и предприятие заработало полным ходом.
Компании не приходится заботиться об изыскании средств, а фильмы приносят францисканцам куда более верные доходы, чем жестяные кружки. Не беда, что покой святых над алтарем то и дело нарушается грохотом пулеметов либо показом полуодетых красавиц.
Ведь это только на экране…
Обедня под австрийский марш
Воскресное утро. Кафедральный собор на площади привлекает наше внимание другими, не менее оригинальными, но какими-то неподобающими звуками. Они несутся из-за неплотно прикрытых дверей, несколько фальшивя, но зато в них чувствуется солдатское усердие. Ну да, это совершенно определенная мелодия, под которую печатал шаг бравый солдат Швейк.
Мы стоим у дверей и слушаем марши. Один сменяет другой. «Радецкий», «Капитан Ржимек», потом орган заливается тирольской песней и вдруг переходит на польку, хоть в пляс пускайся. Не будь она так фальшива, мы бы того и гляди заплясали прямо на лестнице. А когда заиграли чилийскую маринеру, мы уже не сомневались: это было не что иное, как утренний популярный концерт для молодежи.
В веселом настроении вошли мы в кафедральный собор — и попали в самый разгар обедни. Бравурная музыка, австрийские марши при богослужении в католической церкви, заполненной сосредоточенными верующими! Любопытство погнало нас по винтовой лестнице на хоры, чтобы лицезреть автора этого неподражаемого музыкального сопровождения воскресной мессы.
От удивления органист чуть было не вытянулся по стойке «смирно». Но потом с готовностью заговорил по-немецки о своей судьбе, и после первых же фраз мы заметили, что он постепенно забывает родной язык и подпадает под влияние испанского.
— Meine Herren, а что мне еще остается делать? Перед первой войной я научился немножко тренькать на рояле, в армии иногда играл на гармонике…
И вот тридцать лет он живет этим, так как в Потоси нет больше ни одного человека, способного хотя бы правильно сесть за клавиатуру органа. Правда, он знает слесарное дело, которое давало бы ему лучший заработок, но эта работа легче.
— Я играю одно и то же восемь раз в неделю. Иногда перепадает лишнее дельце — если кто-нибудь умер или если позовут на свадьбу и крестины. А вообще все это надоело. Представляете, тридцать лет изо дня в день десять этих песенок…
Прошло несколько дней, и весь город стал казаться нам похожим на этого органиста. Он живет какой-то поверхностной жизнью, кормясь остатками былой славы; он суетится и бездельничает по соседству с рудниками, откуда идет все его богатство, и все же он так далек от них, что в самом городе не проживает ни одного из многих тысяч потосийских рудокопов. Они приходят сюда лишь как гости, и то не всегда желанные.
Центральную часть Потоси населяют семьи чиновников и служащих, торговцы, мелкие рантье и владельцы самых захудалых рудников, которые не могут позволить себе роскоши жить в столице либо за границей, подобно тем, кто занял верхние ступени оловянной иерархической лестницы.
А те люди, которые изо дня в день единоборствуют с камнем в чреве горы Потоси, своими руками доставляя на свет божий все ее сокровища, подлинные создатели чванливого города
