Спящий пробуждается - Главса Милош (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Сенакулум служила центром общественной жизни. Шумные пирушки, гости, где вы теперь? Что сохранилось от всего этого?
Тирон был причастен и к культуре. Об этом свидетельствуют остатки его библиотеки с несколькими «tabulae cereae». Это покрытые воском пластины, предшественницы современных книг. Частично сохранились также пергамент и перья из тростника.
Тирон не разлучался и с римскими богами. Об этом говорят остатки разнообразного религиозного инвентаря. Вот они. Ампулла — кувшин без ручки. Он служил для винных жертвоприношений. Затем асерра — ящичек для благовонных жертвенных мазей. Триподес — треножная кадильница. Потом клетка для священных цыплят. По скорости, с какой они клевали зерно, Тирон судил о будущем своих торговых операций и сделок. Если цыпленок клевал вяло, тогда, о горе, перспективы плохи. Уж такой был обычай у Туллия Сертия Тирона — справляться у римских, а то и восточных богов по поводу своих торговых дел.
В центральном зале дома сохранилась надпись: «Охотиться, купаться, есть — только в этом и жизнь». Почему бы и нет? — Но такая эпикурейская философия имеет свое слабое место. Огонь и дым, среди которых исчез город, служат ярким доказательством этого.
Та же философия объявляет о себе надписью в сенакулуме. Здесь на стене, расписанной искусными фресками, выведено: «Не спрашивай, что будет завтра».
После нас хоть потоп, говорила мадам Помпадур. И в корзины падали головы тех, кто совсем еще недавно ее окружал.
«Не спрашивай, что будет завтра», — говорили, вероятно, богатый Тирон и прелестная, жестокая Кальпурния. А за ними то же повторяли их клиенты, друзья, любимцы и фавориты. Купайся, смейся, ешь, люби — для работы есть толпы рабов. Разве это люди?
Вот объяснение, почему пал Тамугадис.
И почему он должен был пасть рано или поздно.
Живой град в Зрибет-эль-Уэде
В один прекрасный день 1903 года мсье Фулье проснулся, как всегда, рано, и так как ему нечего было делать, он взял свою молодую жену, два чемодана и отправился закладывать новый дом. Вы спросите, куда? Всего-навсего в Алжир. В Зрибет-эль-Уэд.
Примерно пятьдесят лет спустя его сын мсье Жак Мартин Фулье угощал бутылкой Стауэли на террасе своего дома двух чехословаков, Божека и автора этих строк. Вокруг буйная растительность. Утро, но жара такая, что трудно дышать.
Изумительная североафриканская природа в честь наступления дня разукрасилась самыми красочными тонами. Апельсиновые деревья, смоковницы, персики, миндаль, бананы. Сочные листья. Гроздья цветов, желтых, фиолетовых, кроваво-красных, их целые водопады, сладостные и упоительные. Земной рай? Нет. Обычная усадьба, созданная из ничего пятидесятилетним кропотливым, муравьиным трудом.
Когда-то здесь был пустырь, заросший галвой и бурьяном. Сейчас здесь участки, занятые разными сельскохозяйственными культурами. А в центре — великолепный сад с белой постройкой в легком мавританском стиле.
Сначала им было нелегко, этим Фулье. Стычки с местными жителями, ожидание удара ножом в спину, недоразумения с колониальными властями, инфекционные болезни, отсутствие сельскохозяйственного инвентаря, воды, лекарств. Затем лихорадки, война с москитами…
Но усадьба стоит, и ее белые стены резко выделяются на фоне пышной растительности сада.
Наш завтрак: форель, соленые маслины, сыр, бананы, вино. Но все это не идет в горло, стиснутое духотой, словно невидимой петлей. Воздух наполнен каким-то несущимся издалека гудением.
Иногда в чехословацких школах ученики сговариваются между собой и начинают дразнить старого доброго учителя раздражающим жужжанием и гудением. Никак не угадаешь, откуда оно несется. Точно такие же звуки раздаются и здесь, в зеленом саду в Зрибет-эль-Уэде.
Мсье Фулье нервно вытер платком потное лицо.
— Самум, черт побери, а мы сегодня собирались убирать урожай…
Через минуту налетает порыв горячего ветра. Затем наступает тишина, и вдруг карафа с водой летит со стола и разбивается на сотни осколков. Снова горячее дуновение ветра из пустыни.
А с юга уже приближается темная туча. Она становится все больше и страшнее. По земле начинают скользить тени, и кажется, что вот-вот утреннее солнце скроется в тучах. Шум в воздухе все усиливается.
Слуги в доме — восемь кабилов — сбиваются в кучу. Тревожные жесты, взволнованное бормотанье. Фигуры в белых одеждах с красными шашиями на головах показывают на приближающуюся тучу.
Встревожен и Фулье.
Неужели это саранча?
Ее несет к нам ветром, живая туча все ближе.
Фулье мгновенно превращается в капитана судна, которому грозит опасность. С террасы, заменяющей капитанский мостик, он отдает приказания. Слуги разбегаются. Через минуту раздается адский шум. Кабилы сопровождают свое выступление звонкими ударами металлических прутков о решетку ограды, стучат в котлы и горшки. Мадам Фулье исполняет оглушительное соло на охотничьем роге. Все венчает отчаянный лай собак.
Зачем весь этот концерт? Ага, вот в чем дело, саранча боится шума. Если шум будет достаточно громким, есть надежда, что она «не решится» опуститься в саду.
Мы помогаем своим хозяевам: пробуем подражать вою сирены. Это напоминает нам войну 1939–1945 годов.
Но вот страшная туча почти над нашими головами.
Словно крупные капли тропического ливня падают первые насекомые на террасу. И в сад. За ними другие.
Живой град!
Вскоре саранча покрывает террасу и весь сад. Насекомые, величиной с мизинец, по цвету напоминают созревший колос ржи. Они расползаются во все стороны, их бурая масса производит неприятный скрип. Эти насекомые — бич Северной Африки.
Неприятный, свойственный только саранче запах отравил атмосферу рая. Поднятый нами шум, напоминавший выступление симфонического оркестра из сумасшедшего дома, оказался ни к чему. Саранча была слишком зачарована цветущим видом зелени на ферме Фулье. Лакомый кусочек для этих обжор!
Мсье Фулье отдает приказание к бою. С мотыгами, лопатами, дубинками его войско выступает против захватчиков. Треск как при ломке камыша. Кабилы состязаются друг с другом в избиении саранчи. Непрошеные гости должны быть уничтожены. Но борьба тяжелая.
Мсье Фулье меняет тактику. В сад вкатывают два опрыскивателя. Через минуту струя смертоносной жидкости бьет во все углы сада. Горы трупов — к счастью, это всего лишь саранча.
Всюду куда ни ступите, полно насекомых.
Хуже всего, что оросительные каналы и оба колодца тоже забиты саранчой. В конце концов вы уходите в гостиную. Но и там полно этой гадости. Насекомые забрались даже в радиоприемник. Саранча проникла в гостиную через открытое окно, через двери с террасы, щели в противомоскитных сетках, через каминный дымоход.
От занавесок осталось лишь несколько ниточек.
Отвратительные насекомые карабкаются по стенам, падают и снова ползут вверх. Тень, которую они отбрасывают, еще больше подчеркивает их огромные размеры и неприятный вид. Из-под столов и стульев тоже доносится треск и возня — свидетельство присутствий прожорливых гостей и там.
Снова за дело! Смерть мерзости, отравляющей жизнь!
В этот день мы не обедали. Только вечером несколько кусков, да и те застревали в горле. Перед нами все еще стояла ужасная картина нашествия саранчи. Даже спустя час после смерти челюсти насекомых продолжали шевелиться. Брр!
— Я вижу, ужин не идет вам в горло. Может быть, хотите омлет из молодой саранчи? — шутит хозяйка дома. — Говорят, это очень аппетитно.
— Невкусная шутка! — пробормотал глава семьи.
На следующее утро слуги сгребали саранчу с террасы лопатами. Внизу горело несколько костров. Каждый костер — это крематорий.
Колодцы и оросительные каналы надо было до вечера вычистить и продезинфицировать. Земля была перепахана, и яички саранчи уничтожены — насекомые откладывали их на глубину до 3 сантиметров. Короче говоря, множество хлопот.
Короткая передышка. Мы смотрим с террасы на сад Фулье. Сад?
