Самые таинственные и невероятные истории (сборник) - Верн Жюль Габриэль (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

И все же, хотя Гленарвану и не удалось, к его сожалению, войти в сношения с индейцами, произошло нечто, подтвердившее удивительным образом правильность толкования документа.

Уже несколько раз отряд пересек на своем пути через пампасы разные тропы — между прочим, довольно важную тропу из Кармена в Мендосу. Ее легко можно было узнать по грудам костей домашних животных: мулов, лошадей, овец и быков. Кости эти, обглоданные хищными птицами и побелевшие от действия воздуха, служили как бы вехами тропы. Их были тысячи, и, вероятно, не один человеческий скелет смешался здесь с останками животных.

До сих пор Талькав не задавал никаких вопросов относительно намеченного нашими путешественниками маршрута. Но, конечно, он понимал, что путь этот, не имевший ничего общего ни с одной из дорог пампасов, не вел ни к деревням, ни к городам, ни к учреждениям аргентинских провинций. Каждое утро отряд, выезжая, направлялся навстречу восходящему солнцу и держался в течение всего дня прямой линии, а вечером, когда делали привал, заходящее солнце виднелось позади. Должно быть, Талькаву, как проводнику, казалось странным, что не он ведет путешественников, а его самого ведут. Но если он и удивлялся, то по сдержанности, свойственной индейцам, не показывал этого и, пересекая тропинки, по которым отряд не желал следовать, никаких замечаний не делал. Однако в этот день, когда отряд достиг вышеупомянутой тропы из Кармена в Мендосу, Талькав остановил своего коня и, повернувшись к Паганелю, сказал:

— Это дорога на Кармен.

— Ну да, милейший мой патагонец, — ответил географ, стараясь как можно лучше выговаривать испанские слова, — это дорога из Кармена в Мендосу.

— Мы по ней не поедем? — спросил Талькав.

— Нет, — отозвался Паганель.

— А куда же мы направляемся?

— Все на восток.

— Это значит никуда не попасть.

— Как знать!

Талькав замолчал и с глубоким удивлением посмотрел на ученого. Однако он ни на минуту не допускал, что Паганель шутит. Индеец, всегда ко всему относящийся серьезно, не может себе представить, чтобы кто-либо говорил несерьезно.

— Так, значит, вы не едете в Кармен? — прибавил он, помолчав немного.

— Нет, не едем, — ответил Паганель.

— И в Мендосу не едете?

— И туда не едем.

В это время Гленарван подъехал к Паганелю и спросил его, что говорил ему Талькав и почему тот остановился.

— Он спрашивал, куда мы направляемся: в Кармен или Мендосу, — пояснил Паганель, — и был очень удивлен, узнав, что мы не едем ни в одно из этих мест.

— В самом деле, наше путешествие должно ему казаться очень странным, — заметил Гленарван.

— Видимо, так. Он говорит, что мы никуда не попадем.

— Ну что же, Паганель, не могли бы вы разъяснить ему цель нашей экспедиции и почему нам важно двигаться все на восток?

— Это будет очень трудно сделать, — ответил Паганель — ведь для индейца совершенно непонятно, что такое географические градусы, а история документа покажется ему фантастической.

— Чего не поймет он: самую историю или того, кто будет ее рассказывать? — с серьезным видом вставил майор.

— Ах, Мак-Наббс, — воскликнул Паганель, — вы все еще сомневаетесь в моем испанском языке!

— Попытайтесь, мой почтенный друг! — ответил тот.

— Попытаюсь.

Паганель подъехал к патагонцу и принялся объяснять ему цель экспедиции. Географу часто приходилось останавливаться из-за недостатка слов, а также вследствие трудности передать индейцу некоторые особенности дела и разъяснить ему кое-какие чрезвычайно малопонятные для него подробности. Любопытно было глядеть на ученого: он жестикулировал, силился как можно отчетливее произносить, слова и вообще так старался, что пот градом катился у него со лба. Когда ему не хватило слов, на помощь пришла рука. Паганель соскочил с лошади и стал чертить на песке географическую карту, где меридианы пересекались с параллелями, где были изображены два океана и где проходила дорога на Кармен. Ни один преподаватель еще не бывал в таком затруднительном положении. Талькав невозмутимо следил за всеми движениями географа, но по его виду нельзя было угадать, понимает он или нет.

Урок географа длился более получаса. Наконец Паганель умолк, вытер струившийся по лицу пот и посмотрел на патагонца.

— Понял он? — спросил Гленарван.

— Сейчас выясним, — ответил Паганель. — Но если он не понял, то от дальнейших пояснений я отказываюсь.

Талькав не сделал ни одного движения, не проронил ни слова. Он не отрывал глаз от начерченной карты, мало-помалу сдуваемой ветром.

— Ну? — спросил его Паганель.

Казалось, Талькав не слышал этого вопроса. Ученый заметил на губах майора ироническую улыбку и, задетый за живое, собирался было с новой энергией возобновить свой урок географии, но патагонец жестом остановил его.

— Вы ищете пленника? — спросил он.

— Да, — ответил Паганель.

— И ищете именно вдоль этой линии, которая идет от заходящего солнца к восходящему? — прибавил Талькав, пользуясь индейской манерой выражаться для определения дороги с запада на восток.

— Вот-вот.

— Это ваш бог вручил волнам огромного моря тайну пленника?

— Да, сам бог.

— Ну, так пусть воля его свершится, — с некоторой торжественностью проговорил Талькав: — мы будем двигаться на восток и, если понадобится, до самого солнца!

Паганель, придя в восторг от своего ученика, не замедлил перевести товарищам ответы индейца.

— Что за умный народ! — с жаром прибавил он. — Я уверен, что из двадцати крестьян моей страны девятнадцать не поняли бы моих объяснений.

Гленарван попросил узнать у патагонца, не слыхал ли он о каких-либо чужестранцах, попавших в плен к индейцам пампасов. Паганель задал индейцу этот вопрос и стал ждать ответа.

— Быть может… — сказал патагонец.

Этот ответ был немедленно переведен на английский язык, и семь путешественников, окружив патагонца, вперили в него вопросительные взгляды.

Паганель, волнуясь и с трудом подбирая слова, продолжал задавать вопросы. Его глаза, устремленные на лицо медлительно-важного патагонца, словно пытались прочесть на нем ответ раньше, чем он слетит с его губ.

Каждое испанское слово патагонца географ тотчас повторял по-английски, так что, можно сказать, его спутники слышали ответы как бы на своем родном языке.

— Кто же был этот пленник? — спросил Паганель.

— Это был чужестранец, европеец, — ответил Талькав.

— Вы видели его?

— Нет, но я знаю о нем по рассказам индейцев. То был храбрец. У него было сердце быка.

— Сердце быка! — повторил Паганель. — Ах, что это за чудесный язык — патагонский!.. Вы понимаете, друзья мои? Он хочет сказать «мужественный человек»!

— Мой отец! — крикнул Роберт Грант. Потом, обращаясь к Паганелю, он спросил: — Как сказать по-испански: «Это мой отец»?

— Es mio padre, — ответил географ.

Тогда Роберт взял Талькава за руки и с нежностью произнес:

— Es mio padre!

— Suvo padre! [46]— воскликнул патагонец, и взгляд его просветлел.

Он обнял мальчика, приподнял его с лошади и принялся разглядывать с удивлением и симпатией. Умное, спокойное лицо индейца выражало сочувствие.

Но Паганель еще не закончил своих расспросов. Где находился этот пленник? Что он делал? Когда именно Талькав слышал о нем? Все эти вопросы теснились одновременно в его уме. Ответы были тут же получены. Паганель узнал, что европеец был в плену у одного из индейских племен, кочующих по области между Колорадо и Рио-Негро.

— Но где же находился он в последнее время? — спросил Паганель.

— У кацика Кальфукура, — ответил Талькав.

— Не вблизи ли той линии, по которой мы двигались до сих пор?

— Да.

— А кто такой этот кацик?

— Он вождь индейского племени поюхов — человек с двумя языками, с двумя сердцами.

— То есть он хочет сказать, что этот вождь — человек фальшивый на словах и на деле… — пояснил Паганель, предварительно переведя дословно это красивое, образное выражение. — А сможем ли мы освободить нашего друга? — спросил, обращаясь к проводнику, географ.